– Их не нужно ничем накачивать. Очевидно, девочки сами готовы делать все, чего хочет Дин, – Мелоди снова пожала плечами. – Хитро, правда? То, как они инстинктивно выбирают тех, кто восприимчив к манипуляциям. Нардо их насквозь видит. Помню, Стар была в полном восторге от собеседования. Я виню себя за то, что не заметила, как быстро она стала терять вес. Но ведь ты же не скажешь девушке: «Ты слишком похудела», правда? Андреа покачала головой, хотя было ясно, что вопрос Мелоди не требовал ответа. – Я перестала видеться с ней, как только она переехала на ферму. Это часть схемы. Дин изолирует их от семей. Сначала запрещаются личные встречи, потом остаются только звонки, потом ты начинаешь получать лишь редкие и-мейлы, а потом – ничего. Каждый родитель, с которым я говорила, рассказывает одну и ту же историю. И, оглядываясь назад, я вижу, что Клэй делал с кликой то же самое. Они были полностью изолированы. Все, кроме Эмили, но и ее жизнь стала куда менее насыщенной из-за него. Андреа должна была спросить: – Вы знаете про браслеты на щиколотках, которые носят девушки на ферме? – Да. – Мелоди судорожно вздохнула. Ей явно было очень тяжело говорить о браслетах. – Я увидела его через несколько дней после того, как Стар перестала со мной общаться. Я приехала туда, начала колотить в дверь и требовать, чтобы мне позволили ее увидеть. Она так гордилась этим ножным браслетом, будто стала частью чего-то особенного. Очевидно, его еще нужно заслужить. Как будто Дин все еще учитель, который ставит пятерки любимчикам. Я просто не в состоянии это понять. Андреа разделяла это недоумение. – Вы сказали, что он был «стремным» в школе. Когда возникла эта тема с весом? – Он всегда был фанатиком здорового питания, всяких ультрамарафонов и других таких штук, которые в восьмидесятые считались безумием. Помню, он был особенно жесток к одной девочке с лишним весом из нашего класса, но, разумеется, все были жестоки к ней. Группы детей по природе склонны к садизму. Но он не давал ей покоя. Оставлял планы диет у нее на парте. Издавал неприличные звуки, когда она шла, – Мелоди с отвращением покачала головой. – В любом случае нетрудно провести параллель между тем Дином и нынешним Дином с его фетишем на анорексию. Ну и, конечно, секс – это секс. Почему бы ему не смешать две свои главные страсти? – Что насчет Стар? – спросила Андреа. – Что она получает от этого? – Я спросила ее однажды, когда она еще разговаривала со мной, и она выдала какую-то чушь про любовь. От специалиста по расстройствам пищевого поведения я узнала, что при анорексии голодание может превратиться в зависимость и даже действовать как галлюциноген. Сначала ты просто погружаешься в транс, похожий на сон, и в этом состоянии ты крайне внушаем. Но потом в какой-то момент мозг просто выключается, чтобы сохранить энергию. Ты теряешь… Мелоди зажала рукой рот. Из ее глаз снова текли слезы. Очевидно, она подумала о собственной дочери. – Не торопитесь, – сказала Андреа. Прошло несколько секунд, прежде чем Мелоди медленно опустила руку. – Ты теряешь собственное сознание. Вот что происходит, если лишить тело базового питания. Ты просто теряешь себя. Ты уже ничего не чувствуешь. Андреа повторила слова Рики: – То дерьмо, которое сейчас происходит на ферме, это то же самое дерьмо, что произошло с Эмили Вон сорок лет назад. – Да, можно сказать, что Эмили была без сознания, когда ее изнасиловали, – сказала Мелоди. – Знаете, когда я впервые осознала, что происходит со Стар, у меня сразу возник вопрос: какой извращенный урод захочет секса с женщиной, которая фактически находится в коме? Клэйтон Морроу. Джек Стилтон. Бернард Фонтейн. Эрик Блейкли. Дин Векслер. – Это же практически некрофилия, нет? Женщина понятия не имеет, что делает мужчина. Она совершенно беспомощна. Она не может сказать ему остановиться или даже попросить его продолжать, если ей нравится. Она представляет собой неодушевленный набор отверстий. С тем же успехом это может быть манекен. Какого садиста это заводит? Андреа посмотрела на свою левую руку. Синяк начал проступать. Ее запястье обхватывала темная полоса, оставленная пальцами Дина Векслера. – Оливер! – Они обе подпрыгнули, когда Байбл хлопнул входной дверью. – Ты мне нужна! Тревога в его голосе запустила в теле Андреа цепную реакцию. В академии они часами говорили об адреналине – как он может спасти или погубить. Гормон, который также называют эпинефрин, выделяется в кровь и вызывает реакцию «дерись или беги». Все чувства обостряются. Нервная система включается на полную. На микроскопическом уровне дыхательные пути расширяются, а кровеносные сосуды сужаются, перенаправляя энергию к легким и основным группам мышц. Андреа вообще не думала об этом, когда метнулась к двери. Она оказалась на улице прежде, чем осознала, что вообще двигается. Ее нога уже была на верхней ступеньке. Андреа одним прыжком перемахнула через лестницу и тяжело приземлилась на дорожку. Байбл уже сидел в своем внедорожнике. Стекло было опущено. – Смотри! – он указал на столб черного дыма вдалеке. – Это дом судьи. Звони! Байбл был в такой панике, что даже не стал ждать, пока Андреа залезет в машину. Он уже отъезжал, когда она набирала 911. Закат окрасил небо в яркие цвета. Она едва могла разглядеть, как Байбл резко свернул налево в конце улицы. Андреа не побежала за ним. Он сказал ей, что по прямой путь отсюда до дома судьи займет три минуты. Дым гигантской стрелкой указывал нужное направление. Она позвонила в 911, когда бежала через двор напротив коттеджа Мелоди. Она перепрыгивала забор из сетки-рабицы, когда оператор экстренной службы наконец взял трубку. – Пожар у… – Судьи Вон, – отозвалась женщина. – Бригада сейчас подъедет. Андреа сунула телефон обратно в карман. Она перелезла через деревянный забор. Приземлилась на мусорный бак, затем упала на землю. Теперь она чувствовала запах дыма, густой и едкий. Его черный цвет подсказал ей, что горят искусственные материалы. Дерево, гипсокартон, мебель. Она толкала себя вперед. Легкие готовы были вырваться из груди. Ветер переменился и швырнул дым прямо ей в лицо. Глаза так горели, что она едва могла их открыть. Она прорвалась сквозь частокол деревьев и оказалась через дорогу от особняка судьи. Языки пламени обхватили заднюю часть дома. Прошлой ночью Андреа часами ходила по территории. Она мысленно представила себе внутреннее устройство дома. Два крыла – южное и северное. Центральная часть с библиотекой, кабинетом, парадной гостиной и столовой. Сзади, рядом с гаражом, кухня. Она ни разу не поднималась наверх, но знала, что судья с мужем спят на втором этаже северного крыла. Она видела свет в их спальне, когда делала обход дома. Их балкон выходил на мастерскую Джудит. – Мать твою! – простонала Андреа и перешла на полноценный бег. Мастерская. Скипидар. Аэрозольные клеи. Краски. Протрава. Кислоты. Холсты, дерево и еще куча вещей, которые могли загореться или взорваться так, что будет уничтожен весь остальной дом. Внедорожник Байбла догнал ее на подъездной дорожке. Она ударила рукой по боку машины, когда бежала рядом с ним. – Мастерская! – закричала она. – Иди! – заорал он, нажав на газ, чтобы обогнать ее. Она увидела, как внедорожник Байбла остановился прямо перед гаражом. Он выскочил из машины. На пороге гаража возникла неуклюжая фигура. Харри и Крамп. А между ними – Франклин Вон, которого они несли. Вслед за ними семенила судья, прижав к груди большой кейс. Он был настолько тяжелым, что пожилая женщина чуть не споткнулась, прежде чем Байбл подхватил ее за талию и увел подальше от огня. Андреа оббегала дом, когда увидела Гвиневру, бегущую в гараж. Она притормозила, но потом увидела, что за девочкой побежал Байбл. Андреа ускорилась. Все это будет неважно, если загорится студия. Дом сравняется с землей еще до того, как кто-то успеет убежать на безопасное расстояние. Она поскользнулась, поворачивая за угол. Ревущее пламя освещало весь задний двор. Английский сад. Бассейн. Мастерская. Андреа закашлялась, задыхаясь от густого едкого дыма. Пламя охватило спальню судьи. Языки пламени вырывались из окон, разъедали деревянную отделку и будто отчаянно тянулись к мастерской. Андреа споткнулась. Она ничком распласталась на земле. Ее нос хрустнул о каменную дорожку. Перед глазами заплясали звездочки. Она прищурилась и оглянулась, пытаясь понять, обо что именно споткнулась. Скипидар. Банки с краской. Лаки и покрытия. Джудит добралась до студии раньше. Она бегала туда-сюда, бросая горючие жидкости в бассейн. Андреа резко встала. Она побежала в студию и стала хватать все, что казалось опасным, – баллончики с краской, ведра с жидким клеем. Она пробежала мимо Джудит по пути к бассейну. Их глаза на секунду встретились. Они обе знали, насколько опасны могут быть химикаты. Первое занятие в школе искусств всегда начинается с того, чем можно отравиться или сжечь себя заживо. Андреа бросила груду банок в бассейн, прежде чем вернуться за новой. В ее груди сгущался дым. Инстинкт «драться или бежать» начал подводить ее, говоря убираться оттуда. Свежий воздух был совсем недалеко. Или можно было лечь. Она могла остановить кровь, которая уже подступала к горлу. Она могла бы закрыть глаза и отдохнуть. Андреа изо всех сил тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. Она бросилась бежать к студии. Джудит тащила за собой пятигаллонное ведро. Андреа узнала маркировку на этикетке. Серная кислота сама по себе не горючая, но при определенных условиях может превратиться в газообразный водород, тот же газ, что уничтожил дирижабль «Гинденбург». Андреа схватилась за ручку. Горячий металл обжег ей руку. Ведро было почти полным, то есть весило около семидесяти фунтов. Они попытались поднять его вместе. Андреа застонала от напряжения. Металлическое кольцо словно лезвие врезалось ей в ладонь. Зубы заскрипели от усилия. Ее легким больше некуда было расширяться. У нее поплыло перед глазами. – Поднимаем! – закричала Джудит. И Андреа подняла. Ее ноги дрожали, когда она тащила ведро через лужайку. Она услышала позади себя громкий треск. Земля задрожала у нее под ногами. Опоры балкона начали рушиться. Весь второй этаж вот-вот должен был свалиться прямо в мастерскую. – Беги! – закричала Андреа, согнувшись под тяжелым грузом. А потом груз резко пропал. Андреа почувствовала легкость, когда ее подбросило в воздух, а потом – холод, когда ее голова погрузилась в воду. Она упала на бок и ударилась плечом о дно бассейна. В рот хлынула кровь. Она прикусила губу. Рядом с ней безжизненно плыла Джудит, ее руки болтались выше плеч. Ведро медленно опустилось на дно. Андреа повернулась в сторону поверхности. Она увидела пламя, полыхающее над водой. Затем – дождь из искореженного металла. Затем – сверкающие осколки стекла. А потом все погрузилось во тьму. 21 октября, 1981 Эмили решила двигаться в сторону дома. Ей было жарко, она была вся потная и липкая. Еще немного, и ее мочевой пузырь бы лопнул. Это был самый длинный день за всю ее сознательную жизнь. С того момента, как она покинула свое убежище в дальнем конце библиотеки, каждая минута казалась ей часом. А каждый час – сутками. В обед она попыталась поесть, но у всей еды был металлический привкус. К четвертому уроку Эмили чувствовала такую усталость, что еле переставляла ноги. На пятом уроке она резко проснулась, когда учитель хлопнул в ладоши, пытаясь привлечь ее внимание. Эмили сказала, что плохо себя чувствует. Учитель не спорил. Он отпустил ее за двадцать минут до звонка. Выскользнуть в пустой коридор было лучшим решением для всех заинтересованных сторон. День все тянулся, а смешки и взгляды исподтишка уступили место открытой враждебности, охватившей школу. Даже преподаватель математики скептически глядел на нее поверх очков. Но почему? Не считая последних нескольких дней, Эмили все восемнадцать лет своей жизни посвятила тому, чтобы быть хорошей девочкой, любимицей учителей, отличницей, дружелюбной девчонкой-по-соседству, которая всегда одолжит конспекты или посидит с тобой на парковке, пока ты плачешь из-за мальчика. А теперь она была изгоем. Для всех, кроме Мелоди Брикел, но Эмили не знала, что ей с этим делать. Они общались много лет, всегда улыбались друг другу в коридорах, болтали о музыке и вместе смеялись над глупыми шутками на репетициях. Они даже ночевали вместе в палатке в летнем музыкальном лагере, хотя Эмили всегда убегала к клике в ту же секунду, как автобус привозил их домой. А теперь Мелоди написала ей письмо. Эмили не нужно было доставать его из сумки, чтобы вспомнить, что там написано. Она перечитывала его снова и снова весь день, даже спряталась в туалете, чтобы проанализировать каждое слово. Привет! Я очень сочувствую тому, что сейчас с тобой происходит. Это ТАК несправедливо. Я хочу, чтобы ты знала, что я ВСЕ ЕЩЕ твоя подруга, хотя мне больше нельзя с тобой разговаривать. По крайней мере сейчас. Все очень сложно. Мама волнуется, что я продолжу общаться с тобой. Но НЕТ, она не думает, что ты сделала ЧТО-ТО плохое. Она хотела, чтобы ты это ЧЕТКО поняла – то, что случилось с тобой, НЕ ТВОЯ ВИНА. Кто-то воспользовался тобой! Мама волнуется только о том, что Я пострадаю из-за общения с тобой. Потому что люди ТАКИЕ ЗЛЫЕ, а надо мной и так все издеваются из-за того, что я странная. Я всегда думала, что странность – это то, что нас с тобой объединяет. Но ТЫ странная НЕ потому, что не вписываешься (как Я). Твоя странность – это просто ЛЮБОВЬ и ОТКРЫТОСТЬ ко всем людям. В школе нет ни одного другого человека, который был бы МИЛ со всеми, несмотря на то, кто они, где они живут, умные они или глупые и так далее. Но ты – по-настоящему ДОБРАЯ. Ты НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ того, что о тебе говорят. Может быть, когда это закончится, мы снова сможем стать подругами. Я все еще собираюсь стать всемирно известным музыкантом, а ты станешь юристом, который будет помогать людям, и все снова будет замечательно. А пока этого не произошло – я просто ЛЮБЛЮ ТЕБЯ и ОЧЕНЬ СОЖАЛЕЮ!!! Продолжай двигаться вперед! ТЫ НАЙДЕШЬ ПРАВДУ!!!