Эрик въезжал в гараж, когда в держателе завибрировал сотовый телефон. Он нахмурился, когда увидел определитель номера. — О, фантастика… Как раз то, что мне нужно. Вздохнул и нажал кнопку «Ответить». Она заговорила еще до того, как он поздоровался: — Эрик? Это ты? — Да, Мэгги, это Эрик. — Он постарался, чтобы его голос не звучал снисходительно, но этот ее скептический тон заводил его еще тогда, когда они были вместе. Она что, думает, бывший нанял имитатора, который отвечал бы вместо него в тех случаях, когда она звонит? Вот еще. — Что-то не так с документами, которые я отправил? Потому что если да, то тебе нужно поговорить с посредником… — Что ты сейчас делаешь? Эрик заглушил двигатель и нажал кнопку на обзорном зеркале, закрывая за собой дверь гаража. Он уже положил руку на дверную ручку, но затем быстро отдернул ее, как будто металл обжигал, и решил остаться в машине до конца разговора. Ему не хотелось приносить в дом яд прошлого, даже если это всего лишь телефонный разговор. До сих пор дом оставался свободным от Мэгги, и он намеревался сохранить его таковым. Он вообще избегал бы разговаривать с ней, но вопрос о разводе все еще оставался не решенным до конца. Чтобы ускорить и удешевить процесс и избежать поездок в суд, они, по предложению Эрика, наняли посредника. Теперь он надеялся, что это не было ошибкой. — Вообще-то я только что приехал со своей новой работы. — «С новой работы» Эрик произнес с таким презрением, что вполне мог бы добавить «и будь ты проклята за то, что вынудила меня согласиться на нее», чтобы достичь нужного уровня сарказма. Вздохнув, он прижал низ ладони к левой глазнице и пару раз резко повернул. Недавняя мигрень вернулась, да еще с надбавкой. — У меня был не самый лучший день, так что… — Я потеряла ребенка. Эрик обхватил свободной рукой руль. — Какого ребенка? — спросил он просто так, чтобы как-то отреагировать. Как будто не знал. — Моего малыша! — взвизгнула она, так и не добавив: «Как ты можешь быть таким чертовым идиотом!» — О’кей. — Эрик и сам еще не понял, как отнесся к этой новости; точнее, он не хотел знать, как отнесся к этой новости, поскольку подозревал, что какая-то ничтожная часть его может ей обрадоваться. Он откашлялся, не представляя, что еще сказать. — Ну что… спасибо, что сообщила. Мэгги резко выдохнула, и Эрик прямо-таки увидел, как ее лицо исказилось в уродливой гримасе ярости. Они были женаты недолго, но он знал ее достаточно хорошо. — Это все, что у тебя для меня есть, — «спасибо, что сообщила»? Его так и подмывало напомнить ей: «Эй, ты же сама мне позвонила, малышка», — но он промолчал и услышал, как она плачет. Мэгги делала это тихо, но прямо в трубку, чтобы он знал. Успокой меня. Говори все правильные вещи и сделай так, чтобы я чувствовала себя лучше. Я. Все дело во мне, во мне, во мне! Так типично для Мэгги… Эрик разжал стиснутые зубы. — Мэгги, мне так жаль, что это случилось с тобой… (Врунишка, врунишка, горят на мне штанишки), но я действительно не знаю, что сказать. — Как насчет немного посочувствовать, ты, робот?! Барабанная перепонка зазвенела; Эрик убрал телефон и быстро покрутил мизинцем в ушном канале. Потом прижал телефон к щеке и со сдержанным спокойствием сказал: — Ты ведь это несерьезно. Ты забеременела от моего брата. Она фыркнула: — Как ты можешь быть таким жестоким? Эрик сжал руль. Он чувствовал, что заглатывает ее наживку, что им манипулируют, как глупой маленькой марионеткой. Мэгги всегда точно знала, за какие ниточки дергать и как дергать за них быстро, чтобы максимально расстроить. — К-как я могу быть т-таким жестоким? — прошипел, запинаясь, он и в следующее мгновение отпустил тормоза, одним махом сорвав еще свежие струпья с эмоциональных ран. — Ты хоть слышишь себя? Ты была моей! Моей! Не его! Ты поклялась любить и уважать меня, уважать наш брак! Чего я не могу понять, так это почему ты вообще потрудилась остаться замужем за мной, когда половину этого времени Джим… Эрик снова стиснул зубы, чтобы не поддаться искушению. Он почти закончил «тыкал в тебя своим прибором», но это прозвучало бы мерзко даже для него. Несмотря на страдания, которые Мэгги причинила и продолжала причинять ему, он не хотел бить ее в уязвимое место. Эрик предполагал, что какая-то часть его — наиболее пугающая — все еще любит ее. Даже после всего, что она сделала, и даже несмотря на то, что он никогда не вернется к ней, как бы она ни умоляла (хотя он и подозревал, что раньше сыграет в снежки в аду), тайная, постыдная часть его все еще любила эту женщину. Нахлынули воспоминания: смеющаяся в снегу Мэгги обхватывает его пальцы губами, согревая их своим горячим дыханием, дразня кончики языком. Записка на подушке, помеченная помадным поцелуем: Ушла на работу пораньше. Люблю тебя больше, чем мороженое! Секс в ее студии, яркие холсты возвышаются над ними, пятна оранжевой и желтой краски окрашивают их кожу… Он сжимает ее руку в кабинете врача, позади них тихо гудит аквариум с соленой водой… Нет, они ничего не могут сделать, чтобы облегчить боль, терзающую пораженные раком кости отца. Мэгги обнимает его, пока он рыдает у нее на груди. Шшш-шшш, тише-тише. Все в порядке. Мы пройдем через это. Мы пройдем через это. Тише, детка, тише… Тем не менее Эрик не мог не вернуться во времени в тот день, когда узнал об Измене. Он вспомнил, как изо всех сил пытался освободиться от обручального кольца во время того отчаянного возвращения в дом, который они с Мэгги никогда больше не разделят на двоих, даже на одну чертову ночь. Из-за взбучки, которую Эрик устроил Джиму, он не мог стащить кольцо — мешал разбитый сустав. Торопливо сменив пиджак — он уже травмировал многих жителей Филадельфии своим кровавым бегством из кафе «Мунфлауэр», — Эрик помчался в ближайший торговый центр, где ювелир срезал кольцо с пальца какой-то штуковиной, выглядевшей как миниатюрная версия гидравлических ножниц, какими кромсают кузова машин при ДТП. И все то время Эрик плакал. Позже он еще немного поплакал, сидя в одиночестве за кухонным столом, допивая бутылку невероятно дорогого шампанского, которую они приберегали для своей пятилетней годовщины, с каждым глотком все сильнее тоскуя по Мэгги и желая, чтобы она прокралась в дом и молила его о прощении. Она так и не появилась. Как и положено трусам, отсутствовала целых шесть дней, а когда наконец пришла в себя, то проникла в дом лишь ненадолго, пока Эрик был на работе, чтобы схватить второпях туалетные принадлежности и одежду, ведя себя как вор-домушник. Ему не потребовалось долго ломать голову, чтобы понять, где она скрывается. — Послушай, ты застала меня немного врасплох, — снова начал Эрик. — Как я уже пытался тебе сказать, сейчас неподходящее время для этого разго… — Да уж, конечно. Как будто у тебя когда-нибудь бывает подходящее время. — Мэгги коротко и горько рассмеялась. — Ты действительно веришь, что сможешь избегать ситуации с нами до скончания веков, да? — Она не уточнила, кого именно имеет в виду под «нами» — себя и Эрика с их неудавшимся браком или себя и Джима с их предстоящим альянсом. План именно такой, моя дорогая бывшая жена. — Ну, ты можешь избегать меня сколько угодно — и я надеюсь, что это не то, чего ты хочешь, так как сама я хотела бы, чтобы мы двигались вперед в позитивном ключе. Но ты не можешь вычеркнуть из своей жизни Джима — он твой брат. Ага, значит, она все же имела в виду себя и Джима. Эрик уже приготовился сказать что-то конструктивное, когда детское «ха!» опередило его, вырвавшись изо рта струйкой слюны, которая горячо осела на подбородке. Он даже не потрудился ее вытереть. Что он сделал, так это вытер слезы, которые начали щипать уголки глаз, сначала указательным пальцем, а потом, когда потребовался инструмент побольше, — тыльной стороной ладони. Он не прольет ни капли ни из-за Мэгги, ни из-за Джима. Ни одной капельки. Разве они сидели и плакали из-за того, что сделали с ним? Черт возьми, нет. Они были слишком заняты ее беременностью и планированием свадьбы. — Ну конечно. Теперь понятно, почему Джим ни разу не позвонил с тех пор, как я вышиб из него дерьмо. И могу добавить, что это было справедливо. — Думаю, он просто не знает, что сказать, — вздохнула Мэгги, и Эрик подумал: «Что ж, значит, нас таких двое». — Хорошо, Мэгги, давай начистоту, — наконец сказал Эрик. — Но я хочу, чтобы для начала ты точно сказала мне, что именно надеешься извлечь из этого разговора. «Все забыто, и больше никаких обид? Дайте мне знать, когда состоится свадьба; я пришлю подарок? Нет, в том, что ты сейчас с моим братом, нет ничего ненормального и кровосмесительного?» Ты этого хочешь? Поскольку, если это то, чего ты добиваешься, я скажу тебе прямо сейчас: ничего не выйдет. Она издала громкий, задыхающийся звук, как будто ее ударили. — Не разговаривай со мной так! Не смей так со мной разговаривать! Все окрасилось в один цвет — красный. Цвет крови и жестокости. — Нет, ну в самом-то деле, Мэгги! Боже мой! Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты скажешь этому бедному ребенку, когда он вырастет? Вы двое — словно из «Шоу Джерри Спрингера»[21]: «Беременна ребенком от брата мужа»! — Ты мне больше не муж! — закричала Мэгги. — Когда ты наконец поймешь это своей тупой башкой? (Ну вот, пошло-поехало!) — По крайней мере, когда вы с Джимом поженитесь, тебе не придется беспокоиться о смене фамилии. Так что это плюс, — сказал Эрик, переждав череду непристойностей в свой адрес. — Предполагаю, я все еще был с тобой, когда это случилось. — Когда случилось что? (Ты уверена, что хочешь этого? Хочешь знать ответ на этот вопрос?) — Когда ты забеременела от него. С тех пор как Эрик узнал о беременности, он постоянно говорил себе, что исчез из жизни Мэгги задолго до того, как Джим сделал ее матерью. Он не мог смириться с другой гротескной возможностью, которая заключалась в том, что они делили постель, пока внутри нее росло отродье Джима. До сегодняшнего дня он никогда не обсуждал с ней эту тему. Назовите это болезненным любопытством, — но теперь Эрик должен был знать. Эту потребность он чувствовал на таком глубоком уровне, чуть ли не клеточном, и если б Мэгги решила воздержаться, то, по его представлению, получилось бы что-то близкое к пытке. — Мы с тобой все еще жили вместе как муж и жена, когда ты забеременела от Джима. Ее молчание дало то подтверждение, которого он искал. Значит, она продвинулась в своей беременности дальше, чем он предполагал ранее. Эрик начал считать до десяти, а потом почувствовал, что продолжать не может. — Мне так жаль… — Мэгги всхлипнула. — Мы не хотели делать тебе больно. Если тебе станет от этого легче… — Ничто из того, что ты можешь сказать, не поможет мне почувствовать себя лучше. Ничто. Ни сейчас, ни когда-либо. — У нас с Джимом довольно напряженные отношения, — продолжила она. — С тех пор, как мы потеряли ребенка. — Когда ты потеряла ребенка? — спросил Эрик ровным тоном. Вообще-то его это не интересовало, но он все равно спросил. Разговор напоминал ужасные кадры авиакатастрофы, которые показывали в новостях: ты смотришь и не можешь найти в себе силы переключить канал. — Примерно полторы недели назад. — Полторы недели назад, — повторил он. — Я просто… Я подумала, что должна сказать тебе, прежде чем ты услышишь это от кого-то другого. — Она снова фыркнула. Эрик открыл рот, чтобы спросить: «Как ты думаешь, кто мог бы предоставить мне такую информацию?» Но прежде чем он смог сформулировать вопрос, Мэгги снова заговорила: — Он не такой, как ты. Джим. Ты всегда был таким… милым во всем. Джим бывает… он просто… отстраненный. — Я не стану это слушать. — Телефон задрожал возле уха, и костяшки пальцев побелели — так крепко он сжимал эту штуку. — Ты что, на полном серьезе говоришь мне это сейчас? Снова всхлипы. — Я так обо всем сожалею! Если б я могла все повернуть назад!.. Эрик глубоко вздохнул, прежде чем заговорить: — Мой тебе совет, Мэгги: принимай таблетки, пока у Джима не появился шанс снова тебя обрюхатить. Он сам не поверил тому, как плавно и легко, словно стекающий с губ обжигающий суп, просочились эти слова. Эрик знал с абсолютной уверенностью, что позже будет клясть и винить себя за то, что произнес такое, но, черт возьми, если это не прозвучало потрясающе здорово в тот момент, когда он был прямо-таки пьян от возмущения.