— Думаешь, Джим отдалился? Дай ему несколько лет. — Эрика понесло. — Давай посмотрим, как он станет обращаться с тобой, когда ты уже станешь не такая свеженькая, как его новые студентки. Вообще-то, держу пари, что уже по меньшей мере полдюжины симпатичных девиц выстроились в очередь, чтобы занять твое место. Сколько тебе сейчас лет, а? Мэгги плакала так сильно, что ее слова вылетали будто обкусанные. Но Эрик их понимал. Ненавижу тебя. И словно для того, чтобы устранить любую путаницу, она крикнула в трубку: — Я так ненавижу тебя сейчас! — Считай, что с этим тебе повезло, — мягко, чем удивил даже себя самого, сказал Эрик. — По крайней мере, у тебя есть только один человек, которого ты можешь ненавидеть. Мне приходится ненавидеть двоих. Звук отбоя. — Алло? Алло? — Эрик с силой швырнул телефон на пассажирское сиденье, но он отскочил, да еще ударил его прямо в подбородок. — Вот же дрянь! Эрик схватил трубку с одной целью: он собирался перезвонить Мэгги, с тем чтобы самому испытать удовлетворение, дав отбой. Если и было что-то, что он терпеть не мог, единственное действие, которое могло по-настоящему подтолкнуть его к убийству, то это когда человек бросает трубку. Проявление крайнего неуважения, так он считал. Однако, планируя ответный ход, он задумался над тем, что скажет, когда она возьмет трубку. Ты дрянь. Спасибо за то, что разрушила мою жизнь. Как ты могла? В этой далеко не новой ситуации с Эриком и Мэгги все, что можно было сказать — и все, что, вероятно, говорить не следовало, — в основном уже было сказано. С этой мыслью Эрик сунул телефон в карман и выбрался из джипа. По дороге в дом он споткнулся о бутылку с чистящим средством для дерева, которую опрометчиво оставил посреди дорожки. Уронил сумку, схватил бутылку и, как и телефон, едва не зашвырнул ее куда подальше… Не успел Эрик опомниться, как уже закатал рукава и вылил немного чистящего средства на тряпку. Живот свело, когда он приблизился к сундуку. Эрик похлопал себя по груди, отрыгнул; его ужин из фастфуда в сочетании с вонью внутри сундука вызвал легкую тошноту. (Или разговор с Мэгги.) Ладно, возможно, разговор, хотя он не собирался останавливаться на этом сейчас. Нет. Эрик сел и подложил коврик с маргаритками себе под зад; мозг сосредоточился на поиске темы, не связанной с его бывшей женой. Он остановился на предстоящем шоу в «Луне». Тошнота вскоре прошла, и Эрик принялся чистить сундук изнутри. Он снял остатки подкладки, которые застряли в швах, скомкал клочки выцветшего голубого шелка и бросил на землю. Справившись с этой работой, отступил назад, чтобы оценить полученный результат. Сундук выглядел довольно хорошо, и впервые с момента покупки Эрик смог разглядеть его скрытую красоту: богатую древесину, прочную латунную фурнитуру, общую надежность. Вещь пришла из эпохи, когда все делалось на века, и он мог бы представить, что сундук будет жить еще несколько столетий. Жаль, у него не было детей (а у Джима и Мэгги они еще могут быть), так как это была бы фантастическая фамильная реликвия, достойная передачи из поколения в поколение. Даже учитывая дыру в днище и эту вонь (которая наконец начала рассеиваться, слава Господу за маленькие чудеса), он все равно получил потрясающую вещь за двадцать долларов. Когда реставрация будет завершена, сундук может оказаться самым красивым из всего, что у него когда-либо было. (Не такое уж большое достижение, учитывая, что сейчас у тебя все равно мало что есть.) Эрик положил тряпку рядом с собой. — К чему ты клонишь? И сразу же подумал: «Если какой-нибудь прохожий не подумал, что я сошел с ума, когда кричал на свою жену (бывшую жену) из-за того, что у нее ребенок от моего брата, то, конечно, так можно подумать сейчас, услышав, как я огрызаюсь на невидимых спутников». Он удивил самого себя, тихонько хихикнув. Действительно, что еще можно сделать на этом этапе, кроме как рассмеяться? Эрик замолчал, когда в кармане завибрировал телефон. Он знал, кто это, еще до того, как посмотрел на экран. Мэгги, желая посыпать соль на нанесенную рану, теперь звонит из дома — его бывшего дома. «Хорошо-хорошо», — подумал он и заговорил так резко, что ощутил резь у корня промежности: — Да? Что теперь? — Привет, Эрик… Знаю, что ты не хочешь со мной разговаривать, но… — Нервное покашливание. Хватка ослабла, пальцы разжались, и тряпка упала на пол. Эрик последовал ее примеру, и колени застонали, когда он опустился на корточки; суставы тревожно ослабли, и задница ощутила через брюки жесткий холод бетона. — Эрик? Просто послушай, хорошо? Пожалуйста. Эрик искал гнев — и легко нашел его в глубине живота. Нашел и крепко ухватился. — Черт возьми, я… — Я — придурок, ясно? Я не заслуживаю тебя как брата. И я не заслуживаю никакого прощения… — Не в этой жизни. — Я преступил черту. То, что я сделал… это было бессовестно. Позорно… «Джим пресмыкается», — подумал Эрик. Он использует громкие слова, только когда пресмыкается. — Пошел ты, Джим! Проваливай! Пауза. — Ладно, ладно… Не могу сказать, что ожидал чего-то другого. «Голос брата звучит увлеченно; пристыженно, но увлеченно. Ублюдку все это нравится». — Если тебе есть что сказать, предлагаю продолжить. Потому что после этого разговора я больше никогда не захочу с тобой общаться. Ни с тобой, ни с Мэгги. — Мы прошли и не через такое. Мама и папа… — Не смей. — Я скучаю по тебе, братишка. Мне очень, очень жаль, — сказал Джим с искренним раскаянием. — Если б я мог вернуться в прошлое… Сжало горло. Эрик почувствовал, что его злобная решимость начинает испаряться. Может быть, дело было в звуке голоса брата, услышав который он понял, как сильно ему не хватает этого теперь. Он все еще был на расстоянии многих световых лет от прощения Мэгги, но, возможно, мог бы попытаться зарыть топор войны с Джимом… Взгляд упал на почти пропавшую полоску белой кожи, напоминавшую об отсутствующем кольце на левой руке, и он снова ощетинился. Выбросить эту мысль из головы. Он не готов простить и забыть. Даже близко нет. Джим ответил на молчание Эрика долгим вздохом. — Ладно, — сказал он, как будто это все решило. — В любом случае, я звонил из-за Мэгги. — А что такое? — Послушай, знаю, я не в том положении, чтобы просить о каких-либо одолжениях… — Ты все правильно понял. — Могу я просто пофантазировать, пожалуйста? Любопытство взяло верх над злостью. — В чем дело? — В последнее время у Мэгги трудная ситуация — ты слышал о выкидыше… — Джим сделал паузу, вероятно, ожидая какого-то ответа. Эрик не собирался доставлять ему такое удовольствие. — Ты можешь думать, что она не чувствует вины за… за то, что произошло, но правда в том, что она чувствует. Ей действительно больно из-за всего этого. Ты же знаешь, какая она — терпеть не может, когда кто-то расстраивается из-за нее… — Джим выдержал паузу. — Не ест и не спит. У нее депрессия. Я беспокоюсь о ней… — Так что? — Как бы ни хотелось Эрику представлять Джима этаким беззаботным фланером, каким он был и в двадцать, и в тридцать, и даже в сорок с небольшим, теперь он начинал понимать, что интерес его брата к Мэгги глубже, чем дешевая интрижка. «Боже мой, он действительно любит ее, — подумал Эрик с чем-то большим, чем просто удивление. — Джим влюблен в мою бывшую жену. Мою Мэгги». — Не мог бы ты быть с ней немного помягче? — попросил Джим. — Мы… Я… Я не в том положении, чтобы просить о сочувствии, но это серьезно. Она потеряла ребенка, и я беспокоюсь, что это случилось из-за того… — Остановись, — сказал Эрик. Он был совершенно опустошен и больше не скорбел и не злился. Все кончено. Только что. — Я не могу сделать это прямо сейчас, Джим. Просто не могу. Я буду помягче с Мэгги, но не буду отвечать на все ее звонки. И на твои тоже. Я не прощаю никого из вас и сомневаюсь, что когда-нибудь прощу. Тебе придется жить с этим точно так же, как я научился жить с тем, что ты со мной сделал. — По крайней мере, давай… — Я сказал то, что должен был сказать. Если вы с Мэгги так сожалеете, как утверждаете, то вы оба будете уважать мои желания. Если когда-нибудь придет время и мне захочется обратиться к тебе, я знаю, где тебя найти. Совершенно очевидно, что теперь вы живете в моем доме. Джим попытался сказать что-то, но Эрик отключился. — Придурок, — пробормотал он, снова убирая телефон в карман, и покачал головой. — Господи Иисусе, ну и денек… (Знаешь, она была права. Мэгги. Ты не можешь вечно избегать этой ситуации с Джимом.) — Но могу избегать ее какое-то время, — сказал Эрик, подхватывая моток изорванного синего шелка. Бросил его в мусорное ведро и захлопнул крышку. — И нельзя говорить про быка, когда прячется только один… Эрик остановился как вкопанный. Что, черт возьми, это должно было означать? И что, твою мать, за бык? Уперев руки в боки, Эрик заявил тихой, пустой комнате: — Хорошо, хватит — значит, хватит. Тебе нужно взять себя в руки. Он закончил разбираться с Мэгги и Джимом. Закончил спорить с невидимыми спутниками. Хватит чувствовать себя дерьмово. Несмотря на то что его жизнь все еще не была идеальной (хотя когда это было вообще?), ему наконец удалось вернуть ее (слегка) в нужное русло и даже представить себе какое-то подобие будущего без бывшей жены. По-детски топнув ногой, он добавил: — Хм. Это верно. Сегодня вечером, прямо здесь, прямо сейчас, ты возьмешь себя в руки. Эрик тоже верил в себя. Но когда он подошел к сундуку, чтобы вернуться к делу, внутренности поднялись и заурчали в горле. Он снова споткнулся о бутылку с чистящим средством, когда вбежал внутрь, чтобы успеть блевануть в унитаз.