Глава 17 В детстве у Эрика был кокер-спаниель, девочка по имени Люси. Изначально Люси предназначалась Джиму, но вскоре после того, как отец привел ее щенком домой, стало ясно, которому из братьев собака отдает предпочтение. Несмотря на неоднократные попытки Джима подкупить животное — пищащие игрушки, косточки, вяленое мясо, — именно Люси и Эрик стали закадычными друзьями и не расставались в те дни, когда Эрик не ходил в школу. Обычно Люси приходила в комнату Эрика каждую ночь, когда он спал, запрыгивала на кровать и сворачивалась пушистым комочком на покрывальце, которое Эрик стелил для нее в ногах. При этом Люси никогда не будила Эрика, но какая-то часть его всегда знала, что она рядом, и ее дыхание и тепло всегда приносили уют и покой. Эти приятные воспоминания детства всплыли в памяти Эрика, когда он ощутил некую тяжесть, лежащую в ногах кровати. Однако, в отличие от Люси, это не принесло никакого комфорта. Оно испускало нездоровую энергию, зудящее излучение нагретого корпуса ноутбука. Что бы это ни было, оно и дышало иначе, совсем не так мягко, как его любимая собака. Оно хрипело и протяжно вздыхало, наводя на мысль, что каждый болезненный вдох может быть последним. Все это было до крайности неприятно. Эрик подумал о Мэгги. Она была свободолюбивой художницей, поэтому ее настойчивое стремление так ровно и туго подтыкать на ночь низ одеяла, что это отдавало казармой или больницей, всегда казалось ему смешным. Ступни у Мэгги малы для женщины ее роста, и поэтому до предела натянутое одеяло ее не беспокоило. Зато ужасно раздражало Эрика. Оно не только стесняло его уставшие от ходьбы по кампусу лапищи двенадцатого размера — лежа в такой постели, он чувствовал себя мумифицированным. Битва за одеяло велась постоянно на протяжении всего их брака, и обычно в ней побеждала Мэгги, так как Эрик почти каждое утро опаздывал и потому не беспокоился о мелких проблемах вроде заправки постели. Теперь он каждый день вставал рано, чтобы прибраться в спальне, и разглаживал одеяло, оставляя мстительно небрежными края. Эрик взбрыкнул ногой, чтобы ослабить натяжку, выполнив инстинктивный маневр, который выполнял каждую ночь в браке. Но давящая масса осталась, и теперь Эрик поднимался все выше, выше и выше сквозь слои глубокого оздоровительного сна. Он рано лег спать; желудок продолжал беспокоить его до такой степени, что он начал тревожиться — уж не подхватил ли грипп от одного из своих студентов и не станет ли болезнь вишенкой на торте из дерьма? Эрик перекатился на спину, лениво откинулся и, приоткрыв глаза, обреченно выдохнул в потолок. В горле, пересохшем от недавней рвоты, защекотало, и он сухо закашлялся. Надо попить. В конце концов жажда взяла верх над ленью. Именно в тот момент, когда Эрик повернулся, чтобы встать с постели и пойти за холодным напитком, он наконец заметил двух незваных гостей. Первым он заметил существо, плавающее перед высокими окнами спальни. Скрытый за прозрачными белыми занавесками на невозможной высоте, заостренный, деформированный силуэт начинался примерно в четырех футах от земли, как будто у него не было головы и ног, но была узкая, выступающая грудь. Гротескный чужеродный объект, булькающий и фыркающий так, как не способен ни один человек. Вторым посетителем был некто, с кем Эрик уже успел познакомиться. Маленький мальчик с урока. Он не гнил и не участвовал в каких-либо выходках; теперь он играл в джеки[22] в ногах кровати; ярко-красный мячик высоко подпрыгнул перед веснушчатым лицом, двигаясь на удивление медленно, как будто проплывая сквозь гель. Когда мячик опустился, грязная рука мальчика исчезла вместе с ним прямо в матрасе, а потом снова материализовалась, полная красного и серебристого цветов. Впервые с момента пробуждения Эрик услышал хриплое дыхание мальчика, которое его усталый мозг воспринимал раньше как шум ветра, бьющегося о дом, и которое теперь, казалось, дуло прямо ему в уши. Возбуждение от игры достигло предела, и мальчик, судя по хрипам, был на грани смертельного приступа астмы. Тем не менее он продолжал играть, не обращая внимания на Эрика. Тот замер, не закончив движения, — голова откинута назад; бицепс, бедро и ступня прижаты к матрасу с одной стороны; согнутый локоть направлен к потолку, нога в воздухе; туловище развернуто в поясе. Болезненная поза для любого, кто держал бы ее даже несколько секунд, а тем более когда на одеяло давит вес мальчика. От напряжения мышцы задрожали мелкой дрожью, однако Эрик как будто ничего не заметил. Все его внимание сосредоточилось на существе, которое начало раскачиваться за занавесками. Существо, издающее странные, пугающие, нечеловеческие звуки. Тихий голос в глубине сознания умолял зажмурить глаза и не смотреть на чудовищную мерзость. Как и в случае с кадрами авиакатастрофы на экране телевизора, Эрик не мог заставить себя отвести взгляд, даже когда намочил от ужаса постель, чего с ним не случалось с семи лет. Это была лошадиная голова. Освещенная сзади лунным светом, она выступила из окна на поднятой шее. Голова разлагалась. Будто уже давно. Смердящая вонь шла с другого конца комнаты, но под гнилью чувствовался запах более насыщенный — свежей грязи. Рот Эрика открылся в испуганном, беззвучном крике, когда лошадь рванулась вперед, и ее гнилое тело цвета ржавчины постепенно материализовалось из воздуха. Сформировавшись полностью, лошадь заняла все пространство перед кроватью, от одного конца стены до другого. Фыркая, она медленно повернула шею и, глядя на Эрика молочно-белыми глазами, моргнула. Правда, выглядело это так, будто лошадь подмигивает, потому что ее левое веко полностью сгнило. Грива была редкая и спутанная, у корней скопились пятна червивых струпьев. Сквозь костистую грудную клетку Эрик увидел свое пальто и зонтик, свисающие с крючка на стене, и только тогда понял, что лошадь то появляется, то исчезает со стробоскопическим эффектом, уплотняясь, растворяясь и снова уплотняясь. Он повернулся и увидел, что мальчик тоже мерцает. Желудок в животе у Эрика сделал кувырок. И еще один. И еще. Стопстопстопстоп. Мальчик встретился с немигающим взглядом Эрика и радостно заржал. Позади него лошадь топнула ногой по деревянному полу, прошептав: «Дваааааааацать дваааааа, Дваааааааацааать триииииииии». Прозвучало это по-детски, но в то же время медленно и с помехами, словно шипел усталый фонограф, умирающий медленной, мучительной смертью. Безумие. Эрик почему-то подумал о кукле конца девятнадцатого века, о которой читал, сидя в комнате ожидания у дантиста, в случайно попавшем ему в руки журнале для коллекционеров игрушек. Изобретенная Томасом Эдисоном говорящая кукла была снабжена крошечным фонографом и декламировала стишки вроде «Хикори-дикори-док» с таким реализмом, что викторианские дети пугались до полусмерти. Заинтригованный, Эрик позже нашел клипы с голосом куклы на «Ю-тьюбе» и убедился, что звучит действительно жутковато. У лошади получалось в миллион раз жутче — бесконечно жутче. Я этого не выдержу… Лошадь продолжала свой счет, но теперь у нее получалось быстрее и громче: — Двадцать два, двадцать три… Двадцать два, двадцать три… Горло сдавило, рот наполнился слюной. Он рыгнул. Сделай так, чтобы это исчезло. Не могу. Я не могу. Не могу… — Двадцать два, двадцать три! Двадцать два, двадцать три! Пронзительно и быстро, как бурундук. Я сейчас б… — ДВАДЦАТЬ ДВА ДВАДЦАТЬ ТРИ ДВАДЦАТЬ ДВА ДВАДЦАТЬ ТРИ! Эрик вскочил с кровати и помчался в ванную. До туалета он добрался как раз вовремя. Упал на колени, ударился локтем о край унитаза, но успел изрыгнуть всю желчь, что оставалась в желудке. Лошадь, слава богу, остановила счет, но зато ребенок снова начал ржать, издеваясь, несомненно, над ним. Эрик склонился над унитазом, и его снова прочистило. К тому времени, как он перестал давиться, в доме воцарилась тишина. Эрик, не теряя времени, пробежал по дому и включил везде свет. Везде, кроме спальни. Теперь он стоял в гостиной под светом лампы потолочного вентилятора, тяжело дыша, с блестящим от недавнего приступа рвоты лицом, дрожащими руками и сжавшимися, как две виноградины, яйцами в подозрительно влажной промежности, чувствуя свое вонючее уксусное дыхание и колотящееся под горлом сердце. Он понятия не имел, кому звонить, куда идти и что делать. Некому и некуда. До Эрика дошло, что человеком, у которого он прежде всего хотел бы искать утешения, была Мэгги — может быть, просто по привычке, а может быть, и совсем по другой причине. Другим был бы Джим, который лучше, чем кто-либо, знал, что сказать и сделать; и он был рядом, когда болезнь Эрика проявилась в первый раз. Но к черту это. Он предпочел бы стоять там, под вентилятором, всю ночь, полуголый и дрожащий, напуганный до смерти, чем просить этих двоих о помощи. Именно это откровение доставило Эрику то небольшое раздражение, в котором он нуждался, чтобы двигаться… Три шага до дивана, где он теперь сидел, успокаиваясь сам, размышляя о том, что произошло и что он собирается с этим делать. Что касается шизофренических эпизодов, то случалось всякое, и в первые годы, в двадцать с небольшим, он порой так глубоко уходил Внутрь Кривой, что начинал сомневаться в возможности вернуться целым и невредимым, не получив пожизненного повреждения. Но это… Сравнивать данный эпизод с теми, другими, было равнозначно сравнению подгорания в микроволновке с чернобыльской катастрофой. Что же все-таки вызвало это явление? Ответ пришел достаточно быстро. Мэгги и Джим. И не будем забывать о других милых событиях, которые омрачали его жизнь в последнее время. Развод. Новая — низкооплачиваемая — работа. Переезд через всю страну в штат, в котором он ни разу не был, не говоря уже об отсутствии настоящих друзей. Все это были серьезные жизненные перемены, и он переживал их одновременно. Удивительно, что крыша у него не поехала раньше. В любом случае у него были основания сомневаться в собственном здравомыслии. По крайней мере, инцидент можно было бы объяснить стрессом. Беспокоиться надо, только если эпизод возникает неожиданно и из ниоткуда. Как, например, прийти домой с репетиции группы и обнаружить рассыпанный на полу в кухне сахар, притом что дом надежно заперт… Эрик покачал головой, еще раз убеждая себя, что стал жертвой (нетронутой жертвой) вандалов. И вообще, что ему со всем этим делать? Он уже не в Филадельфии. Он живет в маленьком городке на другом конце страны, где за него абсолютно некому поручиться. Люди, как правило, начинают вести себя настороженно, услышав слово, начинающееся с шизо-. Они почему-то вспоминают о полуавтоматических винтовках, башнях с часами и шляпах из фольги, особенно если вы для них незнакомец. Если станет известно, что ему привиделся мертвый ребенок в классе или еще более мертвая лошадь в спальне (Эрик не мог решить, что хуже), он мгновенно превратится в изгоя. Хуже того, может возникнуть угроза потерять работу. Даже могут попытаться упрятать его под замок. Он уже побывал однажды в психушке, и той поездки ему хватило на всю жизнь — большое спасибо, но возвращаться туда совершенно не хотелось. Он не чувствовал в себе ни агрессивности, ни склонности к самоубийству, ни большей, чем обычно, депрессии из-за своей ситуации. (Но не осмелился бы притвориться, будто совсем не чувствует подавленности.) И он не представляет опасности ни для себя, ни для других. Так что… Итак, вот что он сделает: придержит лошадей (хотя, возможно, это не лучший выбор фразы) и не станет спешить с нелепыми выводами о своем сумасшествии. Он подождет — даст своей жизни возможность устаканиться. Если после этого ситуация станет еще хуже, он позвонит своему врачу на востоке и поговорит о смене лекарств. Тем не менее сегодняшнюю ночь он проведет на диване при включенном свете, так как шансов на то, что он сможет хоть на мгновение заснуть в спальне, не было никаких. Но что он собирался сделать в первую очередь, так это принять душ и сменить нижнее белье. Приведя себя в порядок, Эрик оборудовал уютное постельное место на диване, используя запасные простыни (ярко-синего цвета с рисунком тропических рыб), которые нашел вперемешку с полотенцами Дорис. Потом поставил будильник на мобильном телефоне — к счастью, он оставил его заряжаться на кухне — и наконец вытянулся, думая, что пройдет несколько часов, прежде чем удастся уснуть. Через несколько минут он уже преспокойно похрапывал. Проснувшись утром, когда солнце светило сквозь жалюзи в лицо, Эрик с удивлением обнаружил, что у него все хорошо, если не считать, что после проведенной на диване ночи слегка затекла шея. Было ли дело в солнце или нескольких часах сна, сказать трудно, но он чувствовал себя замечательно и пребывал в великолепном настроении. Ухмыляясь, он направился в ванную — начать свой день с нее. Оптимизм не угасал, и поэтому Эрик постарался не придавать большого значения тому, что могло быть отпечатками копыт на деревянном полу в спальне, куда он вошел, чтобы снять с кровати вонючие простыни. Незнакомое хорошее настроение овладело им, и он не хотел задаваться неудобными вопросами, опасаясь, что оно может полностью исчезнуть. Насвистывая, направился в гараж, взял метлу и быстро подмел пол в спальне, намеренно не замечая поблескивающий в солнечных лучах крошечный предмет на подоконнике: серебристый джек. Глава 18 Включив компьютер на своем столе, Сьюзен осторожно оглянулась через плечо; при этом вид у нее был такой же виноватый, как и у любого мужчины, запершегося у себя в кабинете, чтобы поучаствовать в эротическом онлайн-сеансе через веб-камеру, пока холодная супруга занимается с детьми в другой комнате. Никого, кто мог бы догадаться, что она делает, поблизости не оказалось. Она понемногу расслабилась, расправила плечи. Полицейских в участке почти не осталось, телефоны были отключены. Команда фэбээровцев в полном составе отправилась на ферму Джеральда Никола. К счастью, гражданских тоже было немного. Наиболее ответственные горожане Перрика уже предоставили информацию, касающуюся Джеральда Никола, в первые несколько дней после находок на ферме. Остались в основном сумасшедшие, которые, не имея постоянной работы, обычно спали допоздна и своими сведениями начинали делиться гораздо позже, во второй половине дня. Сьюзен понятия не имела, где может скрываться Эд, поэтому ей приходилось быть особенно осторожной. Для больного старика, за которого шеф себя выдавал, он был удивительно проворен и мог подкрасться неслышно, как ниндзя. Не то чтобы ей обязательно было скрывать то, что она делала. Не совсем так. Эд сказал, что вся информация, относящаяся к делу Мальчонки в комбинезоне, теперь находится в распоряжении ФБР, и ей необходимо прекратить опрашивать любых свидетелей, которые могут быть связаны с Джеральдом Николом.