– Ну да… – Света, казалось, хотела еще что-то сказать, но язык не слушался. – Ща я встану и пойду, ага… Ты не волнуйся… Она чересчур размашистым движением отодвинулась от стола и чуть не рухнула вбок. Марина, мгновенно сориентировавшись, подхватила ее и, подперев бедром Светино плечо, вопросительно взглянула на дочь. – Мам, я ее впервые вижу в таком состоянии, – растерянно и испуганно сказала Надя. – Ну хорошо, что впервые, – вздохнула Марина. – Давай отведем ее спать. Следующие двадцать минут прошли в неприятной возне, но Светлана была доставлена в свою комнату, раздета и уложена спать. Марина принесла графин с водой и стакан, поставила рядом с кроватью пустую большую кастрюлю («На случай неприятностей», – пояснила коротко), плотно закрыла дверь и выдохнула, горестно качая головой. – Мам, откуда у тебя такая выучка? – спросила Надя, у которой от стресса руки ходили ходуном. – Скажи спасибо своему деду. Пойдем там приберем. – И женщины спустились на первый этаж, чтобы привести в порядок уставший от гостей дом и немножко успокоиться. Закончив с уборкой, Надя вскипятила чайник, и вот уже они вдвоем с матерью сидели на старом диване в огромной гостиной, где светился только бледно-желтый торшер, углы тонули во мраке, а ложившийся на лица свет был мягким, как спящий за окном август. – Ты, наверно, подумала, что у меня дома такое регулярно происходит? – с усталым тихим смешком спросила Марина. – Если честно, да. Ты так ловко все это проделала, как будто часто имеешь дело с пьяными. – Слава богу, нет. Знаешь, я бы никогда не вышла за алкоголика. Вообще не выношу пьяных, боюсь их. Хотя твой дед в этом состоянии ничего плохого не делал, но эта их непредсказуемость… И запах! – Марину передернуло. – Это из-за пьянства Света развелась? – Мам, не знаю! Честно! Я за все лето ее ни разу не видела пьяной… – Надя не могла объяснить, зачем врет матери, это было сильнее ее. – Светка не рассказывает ничего, а расспрашивать как-то неудобно. Думаешь, из-за этого? – Ой, дочь, ну кто же это может знать… Люди десятилетиями живут с теми, кто пьет. И разводятся с трезвенниками. Чужая душа – потемки… А что за муж у нее там? – Он теперь какой-то высокопоставленный чиновник в Евросоюзе. Вроде бы заботливый, адекватный мужик. Светка скучала после переезда в Брюссель, он ей нашел занятие: она управляла книжной лавкой, собирала всякие редкости, антикварные книги заказывала из разных стран. Она же умеет общаться, поддерживать связи. Но в какой-то момент она оттуда просто уехала. Но развод они не оформляли, – заключила Надя. – Интересно, – негромко протянула Марина. – А что, у них с Лешей что-то произошло? – Мам, ну ты что! Что у нее могло произойти с Лешей! Она моя подруга, взрослая тетка, ну ты что! – Надя поражалась, как убежденно звучит ее голос при полном отсутствии такой убежденности внутри. Ее и саму терзали те же сомнения, но обсуждать это с Мариной? Нет, ни за что! – Ну да, Света не похожа на любительницу клубнички… – негромко произнесла Марина. – Но Лешина девушка так яростно ревнует… – Девушка да. Как теперь говорят, зажгла, – хмыкнула Надя. – А ведь студентка университета, из состоятельной семьи, и вдруг такое… – Гуманитарии – люди с фантазией, они могут найти сюжет там, где его и нет вовсе, – заметила Марина. – Ревнует – значит, ей почему-то не хватает Лешиного внимания. Ну, разберутся. – Конечно. Я вот только волнуюсь, как бы она не заставила его на себе жениться. – Опасаешься, что из-за твоего отъезда мальчик решит срочно создавать новую семью? – Наверно, да. Хотя я так напрямую это не связывала, они ведь и раньше встречались, – задумчиво проговорила Надя. – Конечно, на Лешку должен был подействовать наш разрыв с Вадимом. Ему ведь всего двадцать, мам, он совсем ребенок по нынешним временам. – Гнездо опустело, и подросший птенец задумался о том, чтобы свить свое, – с интонацией сказочницы проговорила Марина. – Ну что ж, мне он не кажется таким уж инфантильным. Может, и женится. – Мам, ну ты с ума сошла? Какое жениться в его возрасте? Сейчас не те времена! Двадцать лет – это еще подросток! – Ну, с этим мне сложно согласиться. Сколько у человека длится детство – зависит от обстоятельств. На Западе, конечно, тоже не женятся в двадцать, но там принято рано отделять детей. После колледжа жить с родителями считается неправильным. И детям идет на пользу ранняя самостоятельность. А вот в России многие женщины так боятся постареть, что готовы бесконечно играть в дочки-матери. Изо всех сил мешают детям взрослеть и полноценно проживать свои жизни, лишь бы не стать бабушками. – Мам, ну это официальные данные о созревании мозга. Он формируется до двадцати пяти лет. – Возможно. Но это не повод до двадцати пяти носить короткие штанишки. – Ты реально считаешь, лучше, как я, родить в двадцать один? – раздраженно брякнула Надя. – Я и сама рано родила, и мне это не кажется проблемой. И у тебя отлично получилось. А когда дети уже подросли, есть шанс пожить для себя и еще что-то успеть. – Марина не приняла склочного тона дочери, и та спохватилась: ну не ссориться же после всего, что было. – Ну, в любом случае Маша – не самый подходящий вариант, – сменила тему Надя. – Какая-то она… С виду вроде ничего, но есть в ней какая-то грубость. А Лешка чувствительный парень… Надя поставила чашку на столик у дивана, потянулась и на выдохе произнесла: – Ну что, мамуль? Пора и нам отдохнуть? – Пора. – Марина оглядела тонущую в сумраке комнату, как будто стараясь еще раз разглядеть детали, которые заметила днем. Угадать в полумраке, повторить и сложить в мысленную копилку, которую будет перебирать в следующие недели и месяцы, погрузившись в свою далекую пражскую жизнь. – Завтра уже в дорогу… * * * Забравшись наконец в постель, уставшая Надя перечитала СМС от мужа: «Надюша, милая, спасибо за прекрасный день. Очень скучаю. Пожалуйста, приезжай завтра. Я надеюсь на вечер с тобой после того, как мы проводим Марину. Целую, В.» Вадим продолжал осаду. Такие длинные и нежные послания в последнее время стали обычным делом, но, читая их, Надя чувствовала себя зверьком, которого ласково заманивают в клетку, откуда ему удалось ускользнуть. «Интересно, почему Ленка не воспользовалась ситуацией и не поселилась на Плющихе? – мысли ее пошли по привычному кругу. – Может, у них и правда ничего не было? Или это из-за детей?.. И ведь надо же, как он придумал с выставкой. Неужели и правда верит, что это возможно? Захвачу завтра папку с работами, пусть покажет своим галеристам… Интересно, захочет мама побывать на Плющихе? Хотя времени утром будет впритык…» – И Надя выключила лампу на столике у изголовья. Глава 23 Опять это ужасное чувство… Будто сходила в ад – и вернулась… Понять бы еще зачем. Света взглянула на серенький просвет между занавесками. Совсем рано, конечно. Как обычно после пьянки. Она когда-то читала, что пословица про краткий сон алкоголика имеет вполне научное основание: какой-то фермент, выделяющийся при переработке алкоголя, действует на мозг как будильник. Просыпаешься резко и мучительно, хочется пить, встать и сдохнуть одновременно. Бледный утренний свет раздражал, его не хотелось впускать в комнату. Но и лежать вот так, без движения, было неприятно. «Чем вчера все кончилось? – Она прислушалась к своим ощущениям: горечь на корне языка, шум в ушах, жажда. – Плохо, что не помню. Был отец, эта его Альбина со своими бездонными глазами и спокойствием, от которого тошнит. Надеюсь, я хоть их ничем не обидела». Света покопалась в памяти, стараясь выудить оттуда детали вчерашнего вечера. Истерика Маши, их с Лешей крики под окном, улыбающийся Митя, целующий ее с искусной неторопливостью. «Странно, что Мити нет, – медленно думала Света. – Видимо, я все-таки была хороша, раз он уехал». Никаких ссор, кажется, не было? Или в памяти от них не осталось следа… Обычно она все же могла что-то вспомнить: тяжелую пощечину потерявшего терпение Пьера, его отчаянные глаза, удаляющуюся по коридору спину в неизменной белой рубашке, свои слезы и финальный рывок к спасительной мягкой прохладной подушке. Она все же старалась засыпать в своей постели. Одно дело – пить, другое – падать и терять сознание, как какой-нибудь бомж. Такое с ней случалось всего несколько раз. «Надо похмелиться. Все еще спят, и со вчера точно что-то осталось. Сейчас…» Света тяжело перевернулась на бок, свесила ноги с кровати и увидела стоящую у изголовья большую кастрюлю, графин с водой и стакан на тумбочке. «Так. Значит, я ложилась не сама», – горестно вздохнув, она потянулась к аккуратно сложенному на комоде халату. Голова кружилась, но если двигаться аккуратно, то все будет в порядке. Проклиная причудливую форму графина, который было неудобно держать двумя руками, Света сжала его круглую ручку и напилась прямо через край. «Вода – это хорошо, – удовлетворенно ощутила, как влага проливается внутрь тела и словно бы наполняет его соками. – Хорошо, но мало». Она запахнула халат на груди и тяжелой неуверенной поступью вышла в коридор. Дом спал, и неприятный водянистый свет лился через окошко второго этажа. Света зябко передернула плечами. «Хорошо, что дети в отъезде… Надо покрепче держаться за перила», – сказала она себе и двинулась, ощущая многотонный вес каждой ноги и боль в затекшем от неудобной позы плече. Спустившись, она немного постояла, а затем тихо и медленно, словно боясь упасть и разбиться, прошла по коридору в кухню. Все прибрано, вымыто, чисто. И ни одной бутылки! Нет, ну так не может быть. Вчера же было полно всего – и вина, и крепкого, и точно не допили! Резко рванув на себя дверь холодильника, она услышала успокаивающий перезвон бутылочного стекла. «Ну конечно, вот и хорошо», – удовлетворенно кивнув, Света достала бутылку с остатками бехеровки и, помедлив, решила выпить прямо из горлышка. Холодный ароматный поток прокатился по пищеводу, и сразу стало очень хорошо. «Вода – это хорошо, но спасение – вот оно, – с удовольствием подумала Света. – Так, еще глоток, и все». Она глотнула еще. Затем еще раз. И, наконец оторвав бутылку от жадных губ, завинтила крышечку и поставила обратно в холодильник. Озноб прошел. Света стояла у маленького окна кухни и, обняв себя за плечи, смотрела, как будущий день проявляется, словно переводная картинка: свет становится ярче и теплее, серые в сумрачное время деревья и кусты получают обратно разноцветные оттенки листвы, неподвижный воздух начинает шевелиться, разрывая и растягивая клочки утреннего тумана. – Так, теперь кофе, – сказала себе Света и достала старую пузатую джезву, в которой варила этот напиток еще мама. Джезва, впрочем, была единственной посудой для приготовления пищи, к которой блистательная Любовь Николаевна прикасалась в этом доме. «Значит, Лидочка… моя бабушка, – Света смотрела на маслянистую, покрытую маленькими коричневыми пузырьками поверхность кофе, почти физически ощущая, как медленно ползут мысли. – И я прожила с ней все детство вот так… Ни разу ее этим словом не назвав… Интересно, что ощутила мама, когда узнала, что у нее другая свекровь? Хотя маме, наверно, было все равно». Кивнув собственным мыслям, Света оторвала глаза от джезвы, которая почему-то сегодня никак не хотела варить кофе, и взглянула в коридор. Воспоминание о сцене с Лешей обожгло внезапно. Этот его взгляд, прикосновение молодой горячей, такой гладкой и будто бы заряженной электричеством руки… Света зажмурилась и постояла несколько мгновений, как будто плотно стиснутые веки и искаженное гримасой лицо могли отогнать воспоминание, которое причиняло боль. Кофе зашипел, и она проворно сняла джезву с огня. Помедлив, снова открыла холодильник, быстро свернула крышку с овальной бутылки, глотнула из горлышка и добавила бехеровки в кофе. «Вопрос запаха будет снят, – удовлетворенно отметила она. – Кофе все забивает».