– Я боялась рассказать об этом кому-нибудь, – шепнула она. – Но мои родители узнали и отправились к оптовику. А отец пошёл и в полицию – он потребовал, чтобы Йоргена поместили в специальное заведение, раз его родители не в состоянии уследить за своим сыном. – Но ведь позже он забрал своё заявление? – спросила Луиза. Розен кивнула. – Да, так мой отец договорился с оптовиком. Если они отошлют Йоргена из дому, то заявление будет забрано. – А что же с Бодиль, вернулась она домой после этого? – Я её больше никогда не видела. Я даже не знаю, успела ли она потом вообще увидеться со своим отцом. Оптовик умер четырьмя годами позже, и его жена сразу забрала Йоргена домой. У неё задрожал подбородок. – И всё началось снова на следующий же день после его возвращения, – запинаясь, выговорила она, стараясь держать голову высоко. – И тогда вы переехали? – подсказала Рик. Её собеседница кивнула. – И тогда мы переехали, – повторила она. В сумке Луизы зазвонил мобильный телефон, и она обнаружила, что сидит на кухне у Эдит Розен уже два часа. – Тут у нас сидит Лиллиан Йохансен и горит желанием поведать нам, какие такие дела творились в Элиселунде. Оказывается, близнецы пропали именно в её дежурство, – сообщил Нордстрём. – Почему ты привёз её в полицию? – тихо спросила Луиза и услышала, что Эйк вышел в коридор. – Потому что мне пришлось её задержать и пригрозить ей, что ей будет предъявлено обвинение в сокрытии сведений, имеющих особо важное значение для раскрытия преступления. – Эйк, ты обалдел! – воскликнула Рик. – Ты же нас подведёшь под дело о возмещении ущерба! Она вздохнула и посмотрела на Эдит извиняющимся взглядом. – Я здесь как раз заканчиваю и, как только закончу, приеду, – сказала Луиза затем в трубку. Рик нетерпеливо ожидала, когда же хоть немного рассосётся пробка на ведущем к Хёрсхольму шоссе. Когда до неё вдруг дошло, как далеко Хорнебю от её дома, она в сердцах ругнулась, проклиная весь потянувшийся к вечеру из города транспорт. К тому же её мучила совесть из-за Эдит Розен. Конечно, Луиза поблагодарила эту женщину за то, что та согласилась на беседу, и извинилась за то, что пришлось бередить прошлое, но ведь та всё равно осталась со своей так до сих пор и не зажившей раной. Выслушав Розен, Рик была склонна согласиться с ней в том, что вряд ли её бывшая соседка Бодиль добровольно захотела жить вместе с братом. На взгляд Луизы, только одно могло связывать Бодиль и Йоргена, а именно, что Бодиль чувствовала себя виноватой в том, что не уследила за своим младшим братом, провожая его домой из детского сада. Луиза обнаружила, что, пока она сидела на кухне, оклеенной цветастыми обоями, ей пару раз звонил Мелвин. И поскольку ей всё равно приходилось стоять в пробке, можно было воспользоваться этой паузой и наконец поговорить с ним – она и так слишком долго откладывала этот разговор. – Ну что, договор готов, – сказал её сосед, и в голосе его звучало такое торжество, что все протесты застряли у Луизы в горле. – Так ты его купил? – только и спросила она. – Нет, это не я, а МЫ купили домик в садоводстве, – поправил её пенсионер и пояснил, что она тоже должна поставить свою подпись под договором. – Бумаги все у меня. Я обещал Йонасу, что мы поедем посмотреть наш «дворец» сегодня вечером. Он как раз вернулся домой из Роскилле. Рик глубоко вздохнула. Она же тоже в глаза не видела этого участка в садоводстве! Но тут уже она сама была виновата, что не сумела вовремя отказаться от участия в этом предприятии. – Там недавно меняли электропроводку и сантехнику, – сообщил Мелвин и добавил, что, по его мнению, им всё же придётся перекрасить кухню и гостиную. – Но это уже тебе решать. Женщина улыбнулась его восторгам. – А сад совершенно восхитителен, – продолжал её сосед с энтузиазмом, – там высажены и ягодные кусты, и картошка, и пряные растения. – Надеюсь, для газонов тоже место остаётся? – вставила Луиза и вдруг заволновалась, найдётся ли там место для её шезлонга. – Лужайки со всех сторон, – успокоил её Мелвин. – И участок так удачно расположен, что солнце попадает на него целый день и даже вечером. – Не терпится увидеть самой, – сказала Рик, заразившись его радостью, и подумала, почему бы ей, собственно, и не завести домик в садоводстве. Когда поток машин наконец снова пришёл в движение, она вырулила на крайнюю полосу, сказав, что подпишет договор, как только будет дома. – А вы с Йонасом поезжайте и не ждите меня, – добавила Рик. – Я сегодня могу задержаться до ночи. Ступив в «Крысиное гнездо», она увидела, что на стуле у стены там сидит и куксится Лиллиан Йохансен. На лице у сотрудницы интерната было написано, что беседовать с полицией у неё нет ни малейшего желания. Эйк сидел, сложив руки перед собой на письменном столе. Было ясно, что они ждали её, так что Луиза поскорее скинула с себя кофту и поздоровалась с этой мадам, которая так неприветливо разговаривала с ней, когда она первый раз позвонила в Элиселунд. – Лиллиан работала там в последний год жизни близнецов, и она только что рассказала мне, что ухаживала за ними в то время, когда они в феврале восьмидесятого года лежали с воспалением лёгких в лечебном отделении. – Эйк обратил взор на строптивую дамочку, сидевшую на стуле для посетителей. – Будьте добры, повторите, что там произошло в последний вечер? Он повернул ламели в жалюзи так, что дневной свет проникал внутрь только тоненькой полоской. Перед Йохансен стояли нетронутая чашка кофе и стакан воды. Корпулентная женщина сложила руки под грудью, и всем своим видом показывала, как ей неприятен этот разговор. – Вы ничего не могли бы изменить, – пришёл ей на помощь Нордстрём. – Вы же тогда ещё только учились. Лиллиан ничего не сказала – она так и сидела молча, глядя прямо перед собой. Полицейские довольно долго ждали, чтобы она заговорила, и в конце концов Эйк потерял терпение. – Перед тем как ты пришла, – начал он, обращаясь к Луизе, – Лиллиан рассказала, что её удивило, что девочек разместили в той части лечебного отделения, которая располагалась в подвале и была изолирована от остальных помещений. Ведь никаких явных признаков воспаления лёгких у них не наблюдалось. У них не было ни характерных симптомов, ни повышенной температуры, но когда она указала на это Бодиль Парков, та велела ей покинуть подвал и вместо двойняшек взять на себя заботу о посещении пациентами туалета в том крыле, где размещались мужчины. Лиллиан должна была следить за тем, чтобы самые тяжёлые пациенты сходили на горшок. Луиза потянулась за чистой чашкой и налила в неё кофе. – Хотите? – спросила она, протягивая её Йохансен. Не поднимая глаз от поверхности стола, та покачала головой. – В ту ночь, когда умерли близнецы, часть лечебного отделения в подвале вообще закрыли для всех, кроме Парков и главврача, то есть получается, в тот вечер и в ту ночь они взяли дежурство на себя, – продолжил Нордстрём. – На следующее утро флаг оказался приспущенным, и с тех пор близнецов никто не видел. Но никто не видел и того, чтобы их оттуда увозили. – Эйк, – перебила его Рик. – Пусть лучше Лиллиан расскажет об этом сама. Мужчина замолчал, бросив на неё раздражённый взгляд, а потом кивнул Лиллиан, показав, что она может продолжать, но тишина вновь затянулась, они так и сидели в ожидании. Нордстрём несколько раз порывался нарушить молчание, но Луиза сердитым взглядом остановила эти попытки. Так они просидели девять минут. Не произнося ни слова, Рик рассматривала заусеницы на своих неухоженных руках и время от времени поглядывала на Йохансен и вдруг увидела, как по полным щекам этой женщины потекли слёзы. Луиза бросила взгляд на Эйка, но он откинулся назад, сложив руки на затылке, и, казалось, задремал. – Я вначале не знала, что происходит внизу, в изоляторе, когда они его запирали, – начала Лиллиан монотонным голосом. – И я затрудняюсь сказать, давно ли это было известно остальным. Во всяком случае, когда решётка на двери была закрыта, они близко не подходили. Луиза подалась вперёд, а Эйк потянулся за блокнотом. Так что он, может, вовсе и не спал, подумала его напарница. – Как-то вечером я туда спустилась, чтобы забрать папку с историей болезни пациента, которого на следующий день собирались перевести в Центральную больницу, – продолжила Йохансен. – Это когда близнецы лежали там с воспалением лёгких? – спросила Рик, боясь, что она опять замолчит. – Нет, – ответила Лиллиан, сжав руки. – Это было гораздо раньше. Какое-то время казалось, что она вновь впала в ступор, но внезапно сотрудница интерната снова заговорила, и когда она подняла глаза, в них читалось возмущение. – И тут они идут, и он с ними, – сказала она. – Парков и главный врач вывели его из ванной комнаты, держа под руки с обеих сторон. Одежды на нём не было, и они вели его в самые дальние палаты, которые мы называли инфекционным изолятором. Видно было, что ей не по себе. Она отвела глаза, и стало ясно, что продолжение истории даётся ей нелегко. – В моё время эта палата никогда не использовалась. Она всегда пустовала, нужна была на случай чрезвычайной ситуации. Я была в шоке, ведь я никогда раньше его не видела, хотя у меня постоянно бывали дежурства на мужском отделении. – И кто это был? – спросил Эйк, сунув зубочистку между зубов. – Тогда-то я этого не знала, но позже мне рассказали, что это брат Парков. Он у неё жил там, внизу, и его лечением занимался главный врач. Поначалу всё это было шито-крыто, никто не смел пикнуть, а потом мы привыкли к этому. Мы его никогда не видели, ел он у себя внизу и не имел контакта с другими пациентами, но нам слышны были разные звуки снизу. Лиллиан закрыла глаза, и лицо её передёрнулось. Казалось, мучительные воспоминания разом нахлынули на неё, и она закачалась из стороны в сторону. – Они пускали его к больным девочкам. Тем, что лежали в лечебном отделении, – прошептала она в конце концов, а потом тяжело вздохнула. – Когда мы дежурили в госпитальном крыле, иногда слышно было, что там происходит. Но мы не подавали виду. Не смели. И взрослые сотрудники тоже. Так и получилось, что об этом не говорили. – Йохансен выпрямилась. – И лучше бы и не заговорили, – добавила она. – Почему? – воскликнул Эйк, и было совершенно ясно, что он не может с ней согласиться. На лбу у него пролегла глубокая морщина. Лиллиан повернулась к нему: – Потому что мы все оказались виноватыми. Бодиль Парков была жёстким руководителем, но она знала, что там происходит, и ей следовало вмешаться. А так она всех нас сделала соучастниками того безобразия, которое там творилось. А по прошествии стольких лет незачем ворошить прошлое. – И вы все делали вид, что ничего особенного не происходит, – заключил Нордстрём, с досадой выплюнув зубочистку. – Наверное, потому, что были уверены, что слабоумные девочки не проболтаются. Или потому, что у них не было близких, которые могли бы за них заступиться? – Прекрати! – властно прервала напарника Луиза, подумав, не выставить ли его за дверь. – Так тридцать лет прошло уже, – защищалась Йохансен. – В то время всё было по-другому, и главный врач опротестовал обвинения, которые выдвигали против Парков, и отрицал, что подобные посягательства имели место. И в конце концов, кончилось же тем, что её брата убрали.