Стенсер так красноречиво посмотрел на старика, что задавать вопрос не пришлось. — А я пойду, веники сделаю… знаешь ли, берёзки у нас… дамы своенравные! Время шло, уж наступил жаркий полдень, а Стенсер всё бродил рядом с полями и пытался отыскать нужные травы. На сами поля он заходить боялся, помнил грозный медвежий рык. И надеялся, что найдёт хоть что-то из нужных трав, прогуливаясь по полевой дороге, рядом с пышным бурьяном. «Пушистая, бледно-голубая трава, пахнет так… вот как так? Трава с крупными листьями, которые оканчиваются острыми краями и… колючие такие… и ещё… как же её?» — но Стенсер благополучно забыл о третьей траве, которую ему велел принести банник. «Какая же там была трава?» — мучительно думал Стенсер, уже ничего не замечая кругом. Он всеми силами пытался упомнить о том растение, которое могло значительно облегчить его жизнь в самое ближайшее время, но ничего не шло на ум. И всё это казалось дурной шуткой. Но, когда случилась настоящая дурная шутка, Стенсер едва не помер с испугу. По плечу хлопнула огромная и тяжёлая лапища, да так, что Стенсер осел, — ноги задрожали, а спина едва не сломалась. Вслед за приветственным «похлопыванием» по плечу, ему в самое ухо пророкатал зычный голос: — Зда-а-рова! Стенсер, перепугавшись, упал на пыльную полевую дорогу и схватился за сердце, — оно уже пыталось убежать как можно дальше от неведомого, но очень страшного, создания. Опасливо оглянувшись, Стенсер увидел, как на него смотрел широко улыбавшийся, рослый детина. Одетый по простому, в рубаху, штаны и подпоясанный цветасто расшитым пояском. Огромные, густые волосы, спускались за спину. — Ча-ча-че-чего пуга-а-аешь! — спросил Стенсер. Детино пожал плечами, и, продолжая улыбаться, как ни в чём не бывало, сказал: — Так здоровья пожелать хотел, чего же ещё? У Стенсера нервно шевелились губы, словно он пытался что-то сказать. «Здоровья, пожелать, он хотел? Вот ведь!..» — подумал он. — Тебя как звать? — спросил рослый. — С-с-стен-н-н-нсер. — Э-э-э… что за имя-то такое? Эх! — он махнул могучей лапищей, такое назвать рукой очень уж сложно, и улыбка даже сползла с его лица. — А-а… тебя как з-з-звать? Детина вновь заулыбался: — Кондратьюшко я! — А-а-а… — протянул Стенсер. — Слав-в-вное имя… те-те-тебе подходит! На лице Кондратия заиграл бодрый румянец, да и сам он принял какой-то горделивый вид. — А то! 40 — Старый что, совсем из ума выжил? Ладно, забыл о горнилице сказать, но… на что он тебе полынь велел притащить? Да и ещё какая-то трава, о которой ты забыл, — наверняка какая-то не такая, не нужная! — Да? — спросил Стенсер с сомнением глядя на Кондратия. Крупный, звероподобный мужчина почесал в затылке, помолчал, а после сказал: — Так… хм… скажи мне, на что тебе эти травы сдались? Что ты с ними собирался сделать? Стенсер кратко рассказал, что это нужно, чтобы побороть зловонье и помочь ему прибраться в бане. — Ты ведь понимаешь, что это только поможет? Делать тебе придётся всё самостоятельно. Стенсер с минуту молчал. Его воображение живо откликнулось на слова верзилы. Ему привиделось, как принеся и положив на порог травы, он смотрит, как те сами собой прогоняют из бани грязь и вонь. — Ты чего улыбаешься? — спросил Кондратий. — Да так… — отвечал молодой человек, едва не посмеиваясь. Выждав паузу, успокоившись, продолжил. — Я понимаю, что вся грязная работа ляжет на меня. Кондратий широким жестом обвёл поля вокруг них, которые заросли высоким бурьяном. Над травами плыло пахучие марево. — Тут столько самых разных растений… столько хорошей и доброй муравушки! Знал бы ты, человек, сколько с их помощью можно правильных и нужных дел сделать!.. Кондратий сказал последние с такой гордостью и ощутимой печалью, что Стенсер хотел было спросить: «А почему бы и не сделать», — но не решился. Просто напросто не смог сказать, хотя и порывался. А верзила, о чём-то подумав, посерьёзнев, продолжал: — Запомни, внимательно себе запомни, просто так ничего тебе не поможет! Беря что-то, ты обязательно отдашь что-то взамен. «О чём это он?» — подумал Стенсер, — «Что он хочет этим сказать?» Но опять промедлил, а Кондратий, едва шагнув в бурьян, точно растворился. И только по-началу мужчина заметил, как шумно колыхались высокие растения. Стенсер стоял на солнцепёке и не знал, куда себя деть. С одной стороны ему хотелось куда-то уйти, в тень, но в бурьян лесть он боялся, а уходить… «Он согласился мне помочь… а ведь ему от этого пользы никакой!» — и сам не имея возможности внятно объяснить, почему всё же не отказался от ожидания, присел на дороге. Стянув с себя промоченную потом рубашку, использовал её для создания тени — поднял над головой. «Толку, конечно, грош, но — лучше, чем ничего!» Спустя время, когда Стенсер уже изнемогал от жары, показался его знакомый. Довольный, улыбавшийся, с пышной охапкой самых разнообразных трав и громким криком. Только Стенсер слишком уж сильно устал от сидения на дороге в жаркий день, — никак не отреагировал на громкое: — Уу-ух! Насобирал, принимай подарочек! «А он себе не изменяет» — лениво подумал Стенсер и попытался встать. — Эй, эй, человек! — воскликнул Кондратий, перепугавшись, и подхватив человека одной рукой. Часть трав упала на пыльную полевую дорогу. — Ты чего это? Стенсер глянул на верзилу мутными глазами. Взгляд был рассеянным, движения медленными и вялыми. — Что с… а-а-а! — понимающе протянул он. — Понятно! Распекла тебя, плутовка такая! Ну, ничего… ух я ей! А ты на, пей! Кондратий вложил в руки молодого человека деревянную, узорную флягу, и прибавил: — Пей понемногу! Не всё разом! Но куда уж там! Чтобы замученный жаждой человек, чувствуя ужаснейшую сухость во рту, да смог устоять перед водой? Стенсер поморщился от горьковато-терпкого послевкусия. — Впрочем, сейчас тебе это не повредит. Ещё ничего толком не соображая, Стенсер выслушивал советы Кондратия, как и в какой последовательности нужно жечь травы. Механически поблагодарил, распрощался и даже дошёл до бани и только после стал понимать, что ничего не понимает. * * * «Ну, была, не была!» — подумал Стенсер, поднося огонёк к горице. Он смог запомнить, что эта трава всегда горит и что она есть основа для сжигания трав. Вспомнив о словах, что всё имеет свою цену, Стенсер подумал: «Надеюсь, это меня не убьёт… или убьёт, но так, сразу, — чтобы не мучился!» И всё же без сомнения или страха зажёг горицу и удивился, как быстро синее пламя с зеленоватым отливом захватило все травы в его руках. Огонь касался его рук, наползал на них, согревал, но не обжигал. Травы сохраняли свой вид, но от огня поднимался густой запах, от которого вначале стало так больно, что едва не разжал руки. «Держись… нужно… вначале справиться…» — мысли текли с таким трудом, словно река, которую начали заваливать сразу во многих местах. И чем дольше он дышал тем густым дымом, тем меньше мог мыслить. Как механизм, ходил по предбаннику, с горевшими в руках травами, по бане, совершенно ничего не соображая. Но что по-настоящему удивительно, — Стенсеру было как никогда хорошо. Чувства окутывал обманчивый, дурманящий туман. Его ощущения полнились яркими образами и чувствами. Глаза едва следили за происходившим кругом. Вскоре, окончательно растеряв всё человеческое, Стенсер, как дух, ходил рядом со своим телом, но всё же отдельно. Он наблюдал, как его тело убирается в бане, наблюдал за старанием и рвением, но сам был скован сладостными на ощущения грёзами. И даже та зелённая, заплесневелая вода, которую его тело вычерпывало маленьким ковшом из бака, не доставила неприятных ощущений. — Эй, ты… проснись! Проснись, тебе говорят! — звучал застуженный басовитый голос банника. — Кому сказано, а? Подъём!