41 Жизнь богата на разнообразия. И в вопросе пробуждения жизнь бывает вполне необычной. Стенсер прочувствовал на себе это, так сказать, в полной мере. Он умудрился уснуть сидя на пороге предбанника и прислонив голову к дверному косяку. Уснуть глубоким, почти непробудным сном. И кто знает, сколько бы он проспал, если бы никто ему не помешал? — Просыпайся, говорено тебе! — проорал банник со спины, а после Стенсер ощутил, как на него вылили холодную, родниковую воду. — А? — удивляясь, промычал он. Молодой мужчина попытался соскочить на ноги, — это было инстинктивным порывом и потребностью. Только он неуклюже дёрнулся, а после, потеряв опору в виде дверного косяка, рухнул на спину, крепко ударившись затылком о пол. Не было боли, только в глазах потемнело. «Чего это я? Куда спешу?» — подумал Стенсер, и не найдя причин для спешки, закрыл глаза. — «Ещё немноженько посплю… чуть-чуть и…» — Да кому было сказано? Просыпайся, просыпайся, просыпайся! — не успокаивался ставший неприязненным, застуженный голос банника. Помолчав немного, когда Стенсер уже понадеялся, что его оставят в покое, старик прибавил. — Сам напросился! Стенсер хотел открыть глаза, попытался даже, но… «Да ну его… зачем оно?» И вновь холодная вода, и вновь попытка встать, и вновь падение, но с едва заметным ощущением боли. «Вот чего пристал, чего ему надо?» — думал Стенсер открыв глаза и пытаясь увидеть старика. — Что, лежишь? Ну лежи-лежи! Посмотрим как тебя кипяток взбодрит! «Кипяток? — ещё не понимая, переспросил себя молодой мужчина. — Кипяток… кипяток… — а после, едва не воскликнул в голос. — Да ну нет же, нет!» Он, точно порядочно опьянев, раскачивающейся походкой, зашёл в баню. Стоя рядом с дверью, держась за косяк, оглядывал чистую баню. И брёвна, и доски потемнели, но на них больше не было плесени. На потолке больше не росла зелённая плантация плесени. И того запаха, из-за которого на изнанку выворачивало, не осталось. Пахло горевшими в печи берестяными полешками. Слышалось потрескивания, не просушенных дров. И веники в двух бадьях запаривались в кипятке. Стенсер хотел сказать пару «ласковых» баннику. Он искал его; заглянул под скамью, посмотрел за печью, даже заглянул в бак с кипевшей водой — ни следа от: «Злой, вредный, приставучий старикашка!» Потребовалось совсем немного времени, чтобы мужчина бросил идею со сведением счётов. «Вот ещё, буду мстить какому-то там трусливому духу!» — подумал Стенсер, стягивая с себя рубашку. — «У меня дела и поважнее найдутся!» Мужчина не сразу нашёл домашнее мыло, — маленькая кадка с маслянистой жидкостью, — приятное на ощупь и легко снимавшее грязь. Стенсер хотел быстро помыться и наскоро постирать одежду, но как-то не сложилось. Он долго отчищал от кожи грязь, а уж одежда стала сложной задачей. Но всё же, к вечеру, Стенсер вышел из бани. Повеселевший, бодрый, жадно вдыхавший вольный и свежий воздух, наслаждался жизнью. Мокрая одежда липла к телу, но ему было настолько хорошо, что подобное не доставляло беспокойств. На брюки налипала пыль, но и это не казалось проблемой, Стенсер думал: «Ерунда! Отстираю, потом, когда в следующий раз пойду в баню!» Стенсер шёл домой чувствуя, что сделал нечто важное и стоящее, — привёл баню в надлежащее состояние. И с чувством свершения, гордясь своей работой, он улыбался как последний дурак. Именно с этой, глупой улыбкой, он и зашёл домой. — Ты где пропадал? — сразу накинулся на Стенсера старик-домовой. — Опять! Домовой торопливо подбежал к молодому мужчине и замер, собираясь опять что-то сказать. Он внимательно оглядел мокрую одежду и волосы, с которых ещё капала вода. После посмотрел на довольную ухмылочку человека и наконец, закрыл рот. — Будимир, тут такое дело… в баню теперь можно ходить, отмываться! Старик как-то посмурнел, а после, с нажимом в голосе начал: — А банник что же, пропал что ли? Стенсер пожал плечами: — Сейчас не знаю, но прежде был. Злой такой, вредный, что аж ух! — молодой мужчина едва не рассмеялся, слишком уж не привычной была фраза. — Значит, в конец не одичал? Ну-ну… — бурчал себе под нос домовой. После, обратился к Стенсеру. — Печь топи! Не дело мокрым в холоде сидеть, к худу это! — Да ладно тебе, подумаешь! — весело отмахнулся Стенсер. Старик грозно зыркнул, задыхаясь от злобы. — Понял. Растопить печь и протопить дом. Будет сделано! — сказал мужчина, поднимая руки, точно сдаваясь. Домовой торопливо прошёлся по дому, словно что-то ища, но как-то безуспешно. После пробурчал нечто неясное и, бросив: — Пойду, посмотрю на этого… банника! — домовой вышел из дома захлопнув за собой дверь. «Вот и чего это он?» — ничего не понимая, подумал Стенсер. Разведя огонь, мужчина плотно поужинал и забрался под одеяло. Там он быстро обогрелся. И слушая, как в печи звонко пощёлкивал горевший валежник, Стенсер пытался размышлять о прошедшем, богатом на события, дне. Он вспомнил виноватого речника, грязнулю-банного, и странного мужика в рубахе, который своим видом напоминал зверя и инстинктивно внушал какие-то опасения. Только мысли его путались, а скоро образы вспоминаемых событий начали плыть и мешаться. Так он и уснул, не дождавшись домового, когда только-только начинало темнеть. 42 Ему опять снились какие-то причудливые, но приятные сны. Там, в мире грёз, он впустил в дом знакомую по видениям девушку. Они сидели за столом, пили травяной чай и разговаривали о самом разном, зачастую не имеющем смысла. И смотрели друг другу в глаза. Почему-то ему, молодому мужчине, было достаточно и этого, — даже во сне боялся спугнуть такое очаровательное видение с её проницательным взглядом. Уже проснувшись, Стенсер ощущал стеснения, ведь он не сомневался: «Она видит меня насквозь, со всеми моими слабостями и сомнениями. Она знает меня лучше, чем я сам». Стенсер чувствовал, что эта девушка один словом может обречь его на страдания. Его пугала одна только мысль, что он может чем-то её огорчить и больше не увидеть столь очаровательной улыбки с ямочкой, чуть ниже правого уголка рта. И совсем как маленький мальчик, робел перед ней, но всё же не мог уже проснувшись отделаться от тёплого чувства, думая: «Она была рядом, пусть и только видение, но была рядом!» Он взялся приготовить завтрак. Пошёл за плетёным ведёрком с мелкой картошкой, но запнулся и болезненно ударился о дверной косяк. В глазах потемнело, а он, застонав, взревел: — Кто тут чего накидал? Кому руки поломать! Только домового не было дома. И никто не ответил на его причитания и ругань. Придя в себя, Стенсер глянул об что это он так удачно запнулся, — оказалось старое, ржавое ведро, погнутое с одного бока и полное рыбы. Чуть дальше, у самой стены лежала скомканная сеть. «Она же была в пруду?» — забывая о боли, подумал Стенсер. * * * — Будимир! — кричал Стенсер, ходя по дому, — Будимир! — только никто не отзывался. Он обошёл дом на несколько раз, пару раз останавливаясь у запертой двери. Подумав: «Не мог ведь он в закрытой комнате оказаться, не открыв замок?» — Стенсер продолжал расхаживать по дому. В поисках старика, он даже заглянул под лавку и под стол, но, само собой, никого не нашёл. С сомнением глянув на печь, Стенсер решил всё же заглянуть и туда, думая: «Может, спит?» — и как бы не было остро сомнение, желание понять, откуда взялась рыба было много больше. «Может это не было сном, — с замиранием сердца думал молодой мужчина, — может и прежде не привиделось, а на самом деле было?» Он ещё раз вспомнил, как прогуливался с той девушкой по деревне, как встретил её впервые при сомнительных обстоятельствах. Вспомнил и всплеск, который раздался за спиной, когда он уходил от пруда. И до того проникся мыслью: «Неужели она не вымысел? Неужели она… настоящая?» — что собрался лесть на печь, на лежанку домового. Он даже шагнул к печи, но замер, услышав нечто не привычное. Стенсер слышал весёлые голоса и смех, — такие не привычные в том крае. В безветренное утро их было хорошо слышно даже сквозь закрытую дверь. Но после, подойдя к двери, весельчаки, не сбавляя шага, вломились в дом, хлопнув дверью. — А я тебе как говорил? Совсем ты уж, старый, память растерял! — сказал один из стариков. — Я, старый? Это ты-то мне такое говоришь? Да ты меня на добрую сотню лет старше будешь! — Ну-ну, давай не будем выдумывать, ага? Себя со мной вечно путаешь, как вопрос возраста касается, старик! Стенсер изумляясь, оглядывал чистых и ухоженных стариков, которые так жарко спорили и ругались, что казалось, — вот-вот подерутся! Только вместо этого, низенькие старички, грозно поглядев друг на друга, громко рассмеялись. Не сразу Стенсер признал в пришедших своих знакомых: тот, что худощавый и с короткой бородёнкой, — банник. Другой, который немного упитанный и с длинной бородищей, — домовой. И оба были в непривычно чистой одежде, с отмытыми редкими волосами, — даже лысина у них блестела. — Завтрак готов? — спросил домовой. — Нет, ещё не успел… но… — Стенсер хотел спросить о девушке, которая, казалось, начала обретать воплощение, переставая быть только видением в его уме, но домовой перебил. — Вот же разиня! Утро, солнце светит, а у него и завтрака нет! — повернувшись к баннику, домовой продолжал. — С кем приходится дела вести! Ты только погляди на него, на этого соню! Стенсер настолько изумился, что даже не подумал о чей-то безграничной наглости. А банник прибавил: — И в самом деле, любит он поспать… даже не знает, где и когда можно, — главное поспать! Вчера, подумай только, уснул на пороге бани! — А я о чём? Молодой, а всё одно, — поспать бы, да ничего делать не хочет! — Вот бы, братец, ещё и дворовой с нами был, ух, тогда бы мы его образумили!