В удивление человек развёл руки: — А как без них? Всякому нужны имена! Потребовалось некоторое время, прежде чем старик уступил и согласился. Но после, когда они начали подбирать имена, старик увлёкся. Всякое предложение мужчины горячо и непреклонно отклонял: — Сетерс? — Нет. — Джартон? — Нет. — Дартрост? — Нет. Тяжело вздохнув, мужчина сказал: — Хорошо. По-видимому, мои предложения тебя не устроят… может, ты чего придумаешь? — А чего придумывать, когда столько хороших имён есть? — Например? Старик зашамкал, но всё не решался сказать. — Давай, смелей! Старик хмыкнул, а после, выпятив грудь, уверенно сказал: — Будимир. Мужчина, едва услышав имя, расплылся в улыбке, а после, так и вовсе расхохотался: — И это ты-то меня высмеивал? Вот так имечко! — Имя, как имя! — насупившись, отвечал старик. — Не то что у тебя, не пойми что! — Ладно, ладно… попробуй ещё что-нибудь, может, и сладим тогда. — Никандр. «Не смейся, — говорил себе мужчина, — не смейся!» — Угу, ясно… давай ещё. — Тихомир, — глядя исподлобья, сказал старик. Мужчина ещё пытался сдерживаться, старался не рассмеяться, но лицо расплылось в предательской улыбке, а после, он громко рассмеялся. — Тихомир… это что же? — озвучивал он свои мысли. — Тихий мир? Да… забавны дела твои, Тихий мир! — Мирный, — сказал старик, когда мужчина немного унял смех. — Тихий Мирный — Тихомир. «Так, всё… держать себя в руках! — говорил себе мужчина, глядя на смурного старикашку. — А то гляди, ещё и обидится!» — Ладно-ладно, попробуем ещё. Только знаешь что? По-другому. Так пытаться, как мы, нет смысла! Тебе нравятся одни имена — мне другие. Выбери себе имя сам, а уж я себе сам. Ну, а после уж и скажем друг другу. Хорошо? Старик кивнул. Его косматая борода едва не каснулась пола. «Ну и как себя назвать?» — Только выбери что-нибудь человеческое, а то потом беды не оберёшься. — сказал старик. «Человеческое? Да не беда!» Спустя где-то минуту. — Ну что, решил? — Да. Мужчина глубоко вздохнул и сказал: — Хорошо. — а после мысленно прибавил. — «Постараюсь не рассмеяться, а то ещё и в правду обидится». — Стенсер. — Просил же, выбери людское. — сетовал старик, обречённо покачав головой. — Ай, да ладно… давай, говори уже, какое себе придумал! — А чего выдумывать? Просто и по-людски… Будимир. «Не смейся, — говорил себе мужчина, — не смейся!» Он в самом деле пытался удержаться, но… разразился ужаснейшим смехом. Старик, обидевшись, растаял в темноте, а мужчина ещё долго смеялся. Спустя время, когда он давно уж отсмеялся, сонливость напомнила о себе. И ощущая явную слабость, мужчина расчищал пол перед печкой — решил, что там спать будет лучше всего. Мысли путались и он, осоловев, едва ли понимал, что говорит: — Старик, да ну не обижайся ты! Ну, чего ты в самом-то деле? Будимир, ну будет тебе! И наскоро сделав себе лежанку, из клетчатых одеял, перед печкой, новоявленный Стенсер говорил: — Я же не хотел тебя обидеть… просто, понимаешь… я ведь никогда подобных имён, сколько помню, не слыхивал. Откуда, по-твоему, такая смешливость? Непривычное может порядочно рассмешить! Он всё говорил и говорил, не получая ответа. Подумав немного, бросил в печь пару увесистых полешек и лёг. Накрывшись вторым одеялом, почувствовал, как в поясницу вгрызлась неровность пола. Немного поискав на месте удобное положение, закрыв глаза, сказал уже тише: — Прости, Будимир. Я ведь и в самом деле не хотел тебя обидеть. Сон навалился всей своей властной силой. Стенсер провалился в сон. 5 В тихом полумраке дома, где даже мышь не решалась поскрести коготками, лёжа на полу, рядом со старой печью, мужчина не находил себе покоя и вертелся, прерывисто дыша. Одеяло сползло до самого живота, но его съедал жгучий жар. Весь взмокший, он, с короткий тревожным вздохом, подскочил на месте. Пробуждение оказалось столь неожиданным и быстротечным, что Стенсер с трудом смог припомнить, где он и как оказался в этом грязном и почти что покинутом доме. Липкий кошмар не отпускал. Точно холодная призрачная рука схватила за самое сердце и сжимала его. Молодой мужчина чувствовал, как беспокойно волнуется сердце, чувствовал, как в висках стучит кровь и продолжал ощущать на себе пристальный взгляд из сумрака уже забытого сна. Страх, который вырвал его из сна, пусть даже и оказался забыт, но продолжал властно нависать над ним. Ночная прогулка под дождём не осталась забытой просто так, мужчина простыл. Нос заложила, а беспокойное дыхание не позволяло закрыть рот. По временам, как ветер в степи, налетал судорожный кашель после которого в горле оставалась болезная ломать. Ему порой казалось, что по оплошности он съел стекло, — горло и лёгкие разрывало в клочья и чувствовался привкус крови. Какое-то время, накрывшись одеялом, Стенсер пытался забыться сном. Его ослабшее тело чуть ли не говорило о том, что нужно поспать ещё, нужно восстановить силы. Но, сколько бы он не вертелся, сколько бы ни держал глаза закрытыми, кашель и жар не позволяли ему укрыться под сенью сна. Тогда, собравшись с разбегавшимися мыслями, мужчина поступил единственно верным образом, — заставил себя подняться на ноги. Это оказалось не такой уж и простой задачей, ведь тело, под гнётом болезни, не на шутку ослабло. И, чтобы просто поднять на ноги, чтобы стать в полный рост, как полагает человеку, ему пришлось придерживаться за печь. На самом деле Стенсеру не хотелось ни есть, ни пить, только спать. Чувства притупились, а желудок, по ощущению, попросту уснул. И всё же, даже с затуманенной головой, мужчина понимал, что питаться попросту жизненно необходимо. И как бы ни было тяжело, он заставил себя растопить печь, чтобы сготовить завтрак. Стенсер не обратил внимание, что дрова, лежавшие рядом с печью, появились там сами собой. Все его мысли и старания были направлены лишь на одну цель, — не дать слабины, не дать себе рухнуть на пол. Готовить в таком состояние было тем ещё удовольствием, — голова кружилась, а движение были излишне размашистыми и не твёрдыми. Несколько раз чуть не уронил сковородку, ещё чаще чуть не падал сам. Но каким-то чудом он справился и даже вскипятил воды. Чая не было, а потому он просто разлил кипяток в две кружки и, разложив в грязные тарелки завтрак, позвал домового. Старик словно только того и ждал, — сразу показался из-за печи и, бросив «спасибо» сел за стол. Домовой ел совсем уж неаккуратно, — голыми руками, да так торопливо, словно неделю ничего не ел. Стенсер же не спешил. Он несколько раз заглядывал в тарелку, из которой поднимался пар. Поглядывал на жареный хлеб с ломтиками вяленого мяса, слышал их запах и улавливал аромат топлёного сала, но вместо аппетита он ощущал, как к горлу подступала желчь. И, вначале с осторожностью и опаской, а после заметно смелее он принялся пить кипяток. Простая горячая вода успокаивала его нутро, а боль и жжения, вначале робко воспротивившись такому питью, всё же отступили. Словом Стенсер не спешил даже больше, не решался приступить к завтраку. Старик закончил со своим завтраком, когда Стенсер принялся наливать себе вторую кружку кипятка. Домовой, довольно выдохнув, утёр грязным рукавом лицо и, ещё раз выдохнув жар, взялся за кружку с горячей водой. Так и не обменявшись за всё утро и словом, они попивали кипяток. Стенсер с трудом справляясь со слабостью, — временами ему обманчиво казалось, что он падает, — а старик довольный и счастливый, улыбался. Где-то на половине кружки, сделав слишком большой глоток и подавившись, Стенсер зашёлся кашлем. И казалось бы, болезнь, пусть и не спеша, но отступала, как вновь налетел этот злой кашель от которого до боли сжимались лёгкие. Отложив кружку, старик пару мгновений глядел на человека, а после, коротко ругнувшись, соскочил на ноги и в пару торопливых шагов оказался позади мужчины. Стенсер был слишком занят судорожным кашлем, чтобы заметить такую нездоровую подвижность домового. Ещё большей неожиданностью стало то, насколько крепкой была рука у дряхловатого на вид старичка, — в пару увесистых хлопков по спине он выбил всякий признак кашля.