Спустя какое-то время, когда Стенсер закончил объяснять, почему взялся помогать Кондратию, почему выручил ту девушку, старики окончательно перестали в нём сомневаться. Больше всего их обрадовало высказывание: — О прошлом я забыл. А можно ли забыть о том, что важно? Нет… значит, не было у меня там ничего такого… настоящего! И что я должен делать? Конечно же найти себе новый, настоящий дом! И нужно ли мне его искать, если, похоже, я его уже нашёл? После этого, даже домовой перестал дичиться, — тоже улыбался, как его братья. — Значит, не будем откладывать! — радостно сказал дворовой. — У нас уже всё готово, требуется самая малость! — продолжил банник. — Только и от тебя что-нибудь потребуется! — добавил домовой. — Ты ведь помнишь, что у всего есть своя цена? — спросил дворовой. «Чего это они так дружно на меня наседают?» — тревожно подумал Стенсер. Молодой человек чувствовал какую-то неправильность происходящего. Ему что-то до боли не нравилось, но сколько бы он не пытался понять причин, так и не смог. — Что вам надо? — спросил он. Старики переглянулись и рассмеялись. — Да не беспокойся ты так! — сказал домовой. — Мы, всё равно, что работники… — И как любым работникам, нам нужно платить… — перебил и добавил банник. Стенсера смутило такое развитие событий. «Платить? — удивляясь, думал он. — Откуда у меня здесь деньги возьмутся?» И точно угадав ход его мыслей, дворовой добавил: — Платить едой! Стенсер хмыкнул. — Что ж… мои двери всегда будут для вас открыты. Угощайтесь тем же, чем питаюсь и я. Ешьте за одним со мной столом. И не говорите никогда, что я от вас что-то утаил, — такого не будет! — Не зарекайся, — печально сказал банник. — Что ещё? — спросил Стенсер. — Нам нужно, чтобы ты по хозяйству у каждого, по мере сил и возможностей, но бывал. Если тебя не будет, — опять дичать начнём. — начал дворовой, но постепенно всё больше и больше печалясь. — Опять ослабнем. Не будем справляться с хозяйством… и как итог — опять грязь, вонь и сами начнём дичать и слабеть!.. — Уж кому-кому, но не тебе о слабости говорить! — весело перебил Стенсер, потирая лоб. Раны уже не было, но его хохот смог спугнуть уныние, подступавшее к хозяйственным духам. — Что ещё? — Ну, и пожалуй, самое важное… — сказал домовой. — Самое сложное!.. — прибавил банник. — И самое опасное! — улыбаясь, добавил дворовой. Стенсер готовился услышать о каком-нибудь испытании, вроде: «Иди, одолей Кондратия голыми руками!» — или то же самое, но. — «Одолей великана вечно озёрного озера!» Оказалось всё куда как интереснее. Под чутким, внимательным, и ругательным вниманием, Стенсер стоял на шатком стуле и на балке, которая над дверью, вырезал тупым ножом какие-то загогулины. 63 Первое, что сделал молодой мужчина, как полновесный хозяин дома, — обратился к домовому с вопросом: — Будимир, будь так любезен, скажи, — Стенсер перевёл взгляд и поглядел на новые загогулины на балке, — что я там написал? Домовой усмехнулся. — Продал нам свою жизнь! Но дворовой не церемонился с братом, и дал крепкую затрещину. — Любишь ты всякую околесицу собирать! — Это старые письмена, — заговорил банник. — Знак того, что ты теперь здесь хозяин, и что не один дух, без твоего ведома, не может сюда зайти… ну, кроме нас. — То есть?.. — непонимающе протянул молодой человек. — То есть это запрет на вход в дом всем, кроме нас троих! — весело ответил дворовой. — А теперь наш черёд, стены портить! — сказал домовой, а после, уже повелительно прибавил. — Проваливайте к себе, не отвлекайте от важного дела! Братья так красноречиво поглядели на домового, что Стенсер подумал: «А не придётся ли мне их разнимать?» — но дворовой с банником вздохнули, словно сказали: «Ой, дурак!» — и, поклонившись Стенсеру, ушли. * * * Стенсер почувствовал некоторое странное, смешенное чувство, глядя, как старик на двери царапает письмена. Он думал: «Ну, хорошо… стал я хозяином… и что дальше?» — а дальше он ничего лучше не придумал, как занять себя разными делами. Рассудил, что: «За делами и время быстрее идёт, и польза после есть!» * * * День быстро прошёл. Стенсер и не заметил, как смог, в ставшей привычной суете, многое успеть, и при этом совершенно не думать о сомнениях и переживаниях, — за работой до них не оставалось места. А вечером, плотно поужинав, он забрался под одеяло. Стенсер сполна насладился теплом близкой печи и уютом ставшего родным угла. Да и лежанка уже была привычной, — без неё он не мог уж вовсе жить. * * * Казалось бы, всё прошлое должно было оставить. Но как и прежде, молодой мужчина вновь провалился в странный, можно сказать, сомнительный сон. Он был бесплотным духом, в том же самом доме, в котором и уснул. Но, что не обычно, в доме были и другие люди, помимо него: Двое взрослых, и невероятная толпа детей, подростков и пара колыбелей, весевших в метри над полом. Лиц людей Стенсер разглядеть не мог, — непонятные маски с размазанными красками и неясными линиями. В остальном Стенсер мог без труда рассмотреть собравшихся в доме людей. Их одежды, отличительные, остро бросавшиеся взгляду особенности и… что уж говорить, если он смог разглядеть огромные, ставшие всё равно, что костными, мозоли на руках отца семейства, свежие и заживавшие порезы на руках матери и почти всех дочерей. И у мальчишек он смог заметить различные царапины, ранки и шрамы, так обильно покрывавшие руки. Даже не смысля ничего в деревенской жизни, оглядывая свои руки, Стенсер понимал, что даже эти мальчишки, с размазанными и неясными лицами, много привычный к труду, чем он, взрослый мужчина. С некоторой тоской и наслождением, он смотрел, как семейство ужинало. Он не слышал, как те говорят, — но замечал движения и догадывался о чём всё-таки были разговоры. Но по-настоящему приятным, и в то же время болезненным, стало то тепло, которое было у этого вечернего застолья. И то, как это огромное семейство, заполонив всю комнату, сидели по двое и по трое, как жались малыми выводками друг к другу. За столом сидели мать и отец, а также несколько старших детей. В них молодой мужчина замечал какое-то яркое превосходство. Родители были всё равно, что столпы мирозданья, а старшие дети, точно птицы, приближались к этим небожителям, сами становясь такими. И сколько восхищения он умудрился разглядеть, в движениях этих странных детей, сидевших в разных углах комнатки… сколько уважения и почитания! Стенсер думал, что ему сниться благой сон. Надеялся, что сможет в таком тёплом окружение побыть подольше, но… всё имеет свойство заканчиваться. И, расправившись с ужином, люди начали спешно прибираться. Отмыв за собой посуду, семейство стало разбредаться. Старшие дети заняли пару скамеек, младшие разбрелись по дому и ложились спать прямо на пол. Стенсера невероятно изумило, как за место под столом, двое мальчишек чуть не подрались, — оба получили отцовскую затрещину, а после оставили спорное место. То недолго пустовало, сразу две маленькие девчушки его заняли. Не сразу Стенсер заметил, что всегда запертая дверь вдруг оказалась раскрытой. Туда, в отдельную комнатку, уходили двое взрослых. А Стенсер чувствовал подступивший жар любопытства: «Я узнаю… наконец-таки узнаю, что там!» Шаги давались с явным трудом, но Стенсер заставил себя зайти в комнату. Он не замечал, как менялось окружение. Не заметил, как пропали дети, как пропали скамейки и часть убранства. Не приметил, как стало заметно темнее. Не почувствовал холода, заполонившего комнату. И даже не обратил внимания на огромные клубы пара, вырывавшиеся с дыханием. Его, как одержимого, влекло к разгадке той причудливой загадки: «Что же в той комнатушке, — думал Стенсер. — Почему она заперта и почему Будимир не хочет, чтобы я туда попал?»