Стенсер понимал, затягивать с ответом нельзя. «И ведь ничем не отмахнёшься…» — и его осенило. — «Точно!» — Сон приснился, — спокойно ответил он. В голосе женщины послышалась игривость, а её руки крепче сжали его, — точно боялась, что он убежит. — Какой такой сон? — Скверный… — ответил Стенсер и хотел что-то добавить, но вовремя удержался, подумав. — «Могу ошибиться, а тогда… и ведь не знаю ничего, не сказать ничего по существу!» — А ты мне расскажи, — продолжала она шептать. — Глядишь, и легче станет! «Вот и что теперь делать?» — с тревогой подумал молодой человек, а после, решил попытать удачу. — «Будь что будет!» — Мне приснилось, что я остался совершенно один. Никому не нужен. Ничего не помню. Имя своё забыл… даже о семье ничего не мог упомнить. Представляешь? — Дурашка ты мой! — весело шептала женщина. — Разве могла бы я тебя оставить? Нет… я тебя найду, где бы ты ни был… и непременно спасу! — Да, — сказал мужчина, мягко освобождаясь из объятий. Повернувшись к женщине, он улыбнулся и, не зная, что сказать, тихо засмеялся. Женщина тоже посмеивалась, пытаясь заглянуть в его глаза. А мужчина, не замечая этого, вновь поднял голову и посмотрел на небо. — Теперь я это знаю. 69 Стенсер остался один на знакомой и совершенно чужой улице. Женщина, на прощание погладила его заросшую щёку. Сказала: — Не задерживайся тут, — повернулась и зашагала в сторону дома. Но у самой двери оглянулась и тихо прибавила. — Помни, дома тебя всегда ждут! Улыбка по-прежнему не сходила с его лица. Только если прежде он искренне заулыбался, то оставшись один, блуждая по улице, Стенсер печалился. «А что если всё это на самом деле? Что если та, другая жизнь, духи и прочее, что если это всего лишь обман или… просто сон?» Чувствуя горечь, Стенсер продолжал шагать. Поглядывал на окна и никак не мог остановить своего потока мыслей. «Только подумать, что все эти дети — мои. Ух!» — молодой мужчина поморщился. — «Но всё же… если они, правда мои, родные… если эта женщина, если она для меня не просто женщина или посторонний человек… если я просто сладко поспал, порядочно размечтавшись… если все те духи только вымысел… что тогда?» А ответов Стенсер не находил. Проходя мимо питейной, с тоской подумал: «Выпить бы сейчас немного… мысли в порядок привести», — но тут же усмехнулся и обратился к самому себе. — «С каких это пор я стал бояться сложностей? Капитан не должен сбегать от сложностей, и пытаться укрыться в тени хмельного бреда!» И тут, точно разум разделился надвое, — начал спорить сам с собой. «А с каких пор моряки выпивки бояться?» «Они её не бояться, но и не позволяют себе в хмельном угаре решать важные дела! Какой уважающий себя моряк решится предать капитана в пьяном дурмане, а после, протрезвев, не переменит решения?» «Ты где это видел трезвых моряков? Не в императорском ли флоте, крыса сухопутная!» «Ты где это видел, чтобы моряки только одной выпивкой жили? Хмель всего-лишь приятный бонус к основному, к делу!» «К разбою и грабежу… велики герои!» «О, да! Ведь они только грабили слабых и беззащитных, а императорский флот — не в счёт!» «А ещё они строили общество свободных и равных… расскажи мне сказку!» Стенсер отвесил себе затрещину, а после, помотав головой, подумал: «Тихо, тихо, тихо! Что я делаю? Сам с собой спорю! А дальше что? Руки и ноги начнут жить своими собственными желаниями и убеждениями? Что я творю!» — и чтобы закрепить результат, Стенсер не поскупился на очередную для себя затрещину. Собирая разум воедино, мужчина пытался понять, что же происходит. И первое, на что он обратил пристальное внимание, — руки. «Они у меня всегда такими были?» — спрашивал он себя, ощупывая крупные, закостенелые шишки мозолей. Напрягая память, Стенсер стал сравнивать то, что помнил, с тем, что было. «Да это ведь совсем иные руки!» — мысленно восклицал он. Продолжая копошиться в памяти, он всё более и более креп во мнение, что иная деревня, брошенная и населённая духами — настоящая. А та, в которой он был, казалась не более чем вымыслом, — быстрым и не точным наброском. «Я ведь не помню, чем мог бы тут заниматься, а там… там у меня уже складывалась жизнь. Да, там я тоже память потерял… но ведь это, — он огляделся, — это не мой дом! Только его мысли не спешили что-либо менять. У него по-прежнему оставались крепкие, сильные, ужасно мозолистые руки. Оглядев тело, и попробовав его в коротком забеге, Стенсер не мог не отметить, что не всё так уж и плохо. «Ноги твёрдые, не подводят. Руки, кажется, могут железо гнуть. Спина крепкая, — многое выдержит. — думал мужчина. — Славно ведь!» И всё же мысли продолжали метаться. И Стенсер задумался «Что если всё же это не сон?» — но сам себе и ответил. — «Тогда придётся жить семейной жизнью… и в редкие минуты, за кружкой хмельного кваса, утирать скупую слезу по славным, пусть и вымышленным воспоминаниям». Горько усмехнувшись, Стенсер решил, что идти сразу домой не особо охото. Подумал, что: «Нечего ведь дурного не случиться, если я немного прогуляюсь по округе». Перво-наперво мужчина ушёл с улицы, и, перепрыгнув через плетень, шагал между грядок в сторону знакомых, совершенно не изменившихся холмов. Ему хотелось оглядеться кругом. И надеялся, что чувство тоски утихнет, когда немного холод освежит его голову. Становилось всё сложнее и сложнее верить в правдивость брошенной, никому не нужной деревни и множества духов, её населявших. И всё же те воспоминания, как манящие огни, сводили с ума тоской и печалью, что нельзя вернуть славные времена. Почти забравшись на холм, Стенсер каким-то чудом, чутьём угадал, что что-то случилось неладное. Он огляделся и не сразу приметил торопливо к нему приближавшееся создание. Оно бежало от деревни, и чем-то неуловимо напоминало собаку. И всё же это не было собакой. Чёрное, как смоль создание, с длинными лапами, огромной пастью, чуть ли не вдвое крупнее дворовых псов. «Ух ты, — подумал Стенсер. — А кому это я так неожиданно стал нужен?» Это создание едва сбавило бег, взбираясь на холм, но мужчина понимал, что встреча будет неминуема, и будет она далеко не ласковой. «А я уж было поверил, что этот мир настоящий!» — радостно думал мужчина, смело бросаясь навстречу с этой ужасной, клыкастой тварью. 70 Стенсер едва ли мог здраво воспринимать то, что происходило. Разум, точно растеряв силы, покинул его. И только старые инстинкты, смахнув с себя пыль морали и человечности, руководили им. Чёрная громадина, собравшись в последний момент, решительно бросилась к его глотке. Мужчина выставил перед собой руку, чем спас свою жизнь. Другой рукой, не замечая боли, стал колошматить ужасное создание, что было сил. Ни единой мысли не было в голове, только одно желание руководило им, — убить злобную тварь. И ничто больше не имело значения, — ни живая деревня с огромной семьёй, ни брошенная деревня с её духами, ни даже другая, совсем позабытая, прошлая жизнь. Человек обезумил от желания разорвать напавшее на него, неестественное животное. И себя было не жалко, ведь важно было только одно, — разорвать, убить, расколошматить, переломать его кости и выжать, как тряпку. Животное пыталось отбиваться, — ударяло по телу когтистыми лапами. Одежда рвалась, а на теле оставались глубокие, грубые раны. И всё же напор человека был неумолим. Чёрное животное слабело под ударами крупных кулачищ. А Стенсер впал в раж, — колошматил одной рукой, куда только мог, но так убедительно, что вскоре набросившаяся на него тварь почти перестала сопротивляться. Лапы бессильно висели, только подрагивали, но зубы продолжали терзать его плоть, — как волк, это непонятное создание, мёртвой хваткой держалось за одну из рук. И Стенсер продолжал бить, бить, бить! Бил по телу, бил по лапам, бил в голову. Он не мог остановиться, — странная, безумная радость обуяла его. Не боялся ни своей, ни животной крови. И всё продолжал бить тварь, пока череп не захрустел под его ударами. И даже после, когда разум помутился, а в глазах потемнело, Стенсер не останавливался, бил, бил и… вскричал от боли. * * * — Вот объясни мне, человек, зачем ты бил печь? Что она тебе такого сделала! Домовой в очередной раз промывал раны сидевшего на стуле человека. Поверх лопнувшей кожи накладывал травяную кашицу и плотно перевязывал тряпками. — Да я же… — начал было Стенсер, но домовой вновь перебил. — Да я, да я! Что да я? Ты на руку свою смотрел? Она и так уже вся изрезанная… так ты зачем-то вздумал портить и другую… — Но ведь… — Стенсер опять попытался объясниться, но домовой был непреклонен. — Но ведь… но ведь! Да ты издеваешься над стариком, вот ведь! Что по твоему мне братья скажут? — старик начал передразнивать деланным голосом банника. — Что, опять? — а после прибавил голосом дворового. — Где были твои глаза? Да какой же ты тогда хозяин дома! — а после, выждав паузу, посмотрев в глаза человека, прибавил — Тьфу! Только Стенсер не унимался и заставил домового выслушать его рассказ о странном сне. Старик вначале слушал невнимательно, после с недоверием, но под конец не мало изумлялся, и Стенсер даже заметил некоторый испуг в его взгляде. — Если это правда… вот ведь… дела! — протянул домовой. Ещё раз, оглядев руки молодого мужчины, домовой заспешил. — Ладно, ты тут посиди… а я скоро…