Стенсер, сам не знал, откуда, но угадывал, что в то место ходить не стоит. Он не знал, что так болезненно деревья обычно растут на болотах. Но всё же молодой мужчина понимал, что там что-то не так. И, для себя он решил, что туда ходить ему не стоит. Он посмотрел на юг от деревни и, напрягая зрение, разглядел крупное пятно воды, — по его предположению, это был либо крупный пруд, либо озеро. Западнее не то пруда, не то озера, раскинулся ещё один лес. Этот протяжённый лес отделялся небольшой полоской реки, которая подступала к крупному водоёму. Стенсер внимательно вгляделся и увидел, что река-то уходит в сторону от, как получалось, пруда. После этого он уже следил за рекой, которая текла западнее деревни, исток её был где-то севернее, в глубине леса. Там, на западном берегу реки, раскинулись ещё одни поля. Там же был и огромнейший участок густой-густой муравы. А переправой, меж двумя берегами, как больше угадывал мужчина, был каменный мост. «Да-а-а, — думал Стенсер, — край и в правду был славный… причём, должно быть, совсем недавно!» Как в деревне, когда на него неожиданно навалилось видение, теперь на него напала сонливость. Прежде, уже поднявшись, не было и намёка на желание поспать, но, странное дело, его подкашивало от усталости. Мужчина, пригретый жарки солнцем, чувствуя уют в под сенью дерева, решил, что будет не дурно и немножечко вздремнуть. Ни единого сомнения не закралось в его ум, касаемо странного и неожиданно возникшего желания лечь в траву, рядом с деревом и подремать. Это ему казалось чем-то обыденным и правильным. Посчитал, что слишком много впечатлений за короткое время, да хорошая погода, — что это именно они сотворили в нём желание вздремнуть. Он улёгся на землю, зарылся лицом в сочную, низкорослую траву. Ему казалось, что растения, даже в тени, пропитались ароматом солнца. И теперь, когда он лежал, ему мерещилось, что он вдыхает само тепло и аромат солнца. Дрёма размыла ясность мысли. Переход, случившийся с ним, оказался мягким и не вызвал ни страха, ни паники. Мужчина оказался на поляне со скошенной травой, — вокруг был высокий и непролазный лес, — в центре поляны была сухая, бледно-серая берёза. На одной из ветвей, как на жердочке, сидела необычайная птица, вид которой приятно изумил человека. Он внимательно посмотрел на её плавно переливавшиеся огнём пёрышки. С неподдельным интересом разглядывал чёрные-чёрные, точно сотканные из дыма, лапки. Посмотрел на аккуратную головку, на которой редко возникали всполохи, и искры разлетались в разные стороны, — эти искры, не успевая коснуться низкой травы, превращались в рыжих, с чёрными пятнами, бабочек. «Вот это да!» — подумал мужчина, провожая взглядом мимо себя одну из таких бабочек. Стенсер посмотрел в беспросветно-чёрные глазки птицы, а та внимательно и не двигаясь, глядела на него. Так продолжалось какое-то время. Ни птица, ни человек не двигались. И даже ни единая мысль не пришла в голову Стенсера. Он был очарован этим чудеснейшим созданием. Спустя время, птица расправила крылья, взмахнула ими, создавая целые снопа искр. Ворох огня, пронёсся мимо, обдавая теплом, которое не обжигало, но согревало человека. Стенсер чувствовал невероятную эйфорию. Ему было до того хорошо, что в глазах потемнело, и он, рухнув на траву, начал терять сознание. Одна единственная мысль, которая пронеслась в его голове, за всё время сна, была: «Пламенное сердце. Не прогори, и других не сжигай, но согревая других, найдёшь силы согреться ты сам!» 11 — Булавка есть? — стало первым, что спросил домовой, когда Стенсер вернулся домой. «Зачем ему?» — подумал мужчина, но всё же не спрашивая, принялся, среди своих вещей, искать булавку. Спустя короткое время, отыскав то, что просил старик, молодой мужчина с интересом наблюдал, как старик быстро и умело, принялся мастерить. Каждое движение было точным, — а булавка, неожиданно, превратилась в рыболовный крючок. Домовой сказал: — Подожди немного, — и вышел из дома. Обратно старик вернулся с длинной палкой. Стенсер, конечно, уже догадывался, чего собрался сделать старик, но… как же у него быстро получилось, из всякого хлама, сделать удочку. Старик, не размениваясь на пустые любезности, всучил ему в руки ведро и сказал: — Чтобы рыба на жаре не затухла, прежде всего, набери воды. Приманку, червей то есть, накопаешь близь воды, — найди место, где земля помягче… да разберёшься! Прихвати только, чем копать. Стенсер догадывался, что его вопрос, для старика, прозвучит, по меньшей мере, глупо, но всё же он спросил: — А чем копать? Старик обречённо покачал головой. — Эх, зелень! — сказал домовой. Некоторое время спустя, Стенсер шагал в сторону реки. Домовой расщедрился и показал одно место, где, под упавшими досками скопилось много червей. Сказал, что на первое время хватит: — А там ужо сам, наверное, справишься. День был знойный, жаркий. Молодой мужчина мучился от духоты, и был бы рад укрыться где-нибудь в тени. Когда он вышел к берегу реки, стало заметно легче. От воды поднималась прохладная свежесть, которой, к сожалению и великому огорчению человека, всё же не хватало, чтобы спастись от излишне жаркого солнца. Река была шириной где-то метров в пятнадцать, быть может, двадцать, думал Стенсер, поглядывая в сторону другого берега. С некоторой печалью он смотрел, как над огромной равниной, на другом берегу, поднимается пышное марево, — он понимал, что и вокруг него стоит такое же ужасное пекло. Он долго шагал вдоль берега реки, пока не отыскал чудное местечко. Там, на небольшом уступе, росла совсем молодая берёзка. Жидкая тень, конечно, лучше, чем сидеть с непокрытой головой да под таким солнцепёком, но и спасала она едва ли. Выбирать не приходилось. С обречённостью утопленника, Стенсер присел у воды. Только после ему в голову пришла дельная мысль. Он стянул обувь, бросил её куда-то за спину и, свесив ноги, окунул их в воду. Холод, который касался ног, казалось, пробегался по всему телу и помогал избавиться от ужасной жары. Но, только этим он не мог ограничиться. И, когда пошёл набрать воды, нисколько не беспокоясь об одежде, вылил на себя два ведра холодной воды. Рядом явно был родник, — столь холодной была вода. С почти полным ведром воды, Стенсер вернулся на уступ и присел под деревом. Он представлял, как нужно было рыбачить, — не более. А по тому, насадив наживку и, закинув крючок, Стенсер с живейшим интересом следил за поплавком, — он был убеждён, что рыба сразу же броситься на червяка. Но, время шло, а поплавок мерно покачивался на речной волне. И ни-че-го, ни малейшего шевеления. Мужчина мучился и терзался, думая, что где-то оплошал. Несколько раз перепроверил наживку, которая, конечно же, была на месте. Проверял какую-то железку, которую приладил к леске-ните домовой. И, закидывая в разные места, пока вода плавно не сносила перо-поплавок в сторону, ждал поклёвки. Томительно и мучительно ожидал. А результата не было. «Да… рыбы и мне, и моим внукам в жизнь всю не съесть… Конечно, было бы что есть!» — думал Стенсер. Он мучился целых десять минут, прежде чем поплавок колыхнулся, а после ещё и ещё. Ему стоило великого усилия дождаться, когда пёрышко почти полностью утопло. И, не медля, он как рванул! Рыба, влекомая крючком, вылетела из воды, но слишком уж сильно он рванул, — рыбка слетела и, не долетев до берега, плюхнулась назад, в воду. А Стенсер недоумённо глядел на пустой крючок, — не понимал, что случилось. «Зараза!» — гневно подумал он, насаживая приманку на крючок. — «Ну ничего, я тебя ещё выловлю!» И, неизвестно, смог ли он именно ту, первую рыбёшку, поймать. Но, за какое-то время в его ведре оказалось почти десять рыбёшек. Где-то в ладонь длиной и с серебряным брюшком. Как они трепыхались в руках, когда он снимал их с крючка, как на свободу рвались! Одна из рыбин даже умудрилась, выпрыгнув из ведра с водой, долететь до реки. Стенсеру не понравилось, что его ужин вздумал от него сбегать, — переставил ведро на несколько шагов от воды. А после, он вновь принялся понемногу удить рыбу. В какой-то момент, когда он не на шутку увлёкся, целый косяк рыбы начал выпрыгивать из воды, рядом с тем уступом, на котором он сидел. Серебряная чешуя так ярко блестела, что мужчина даже начал жмуриться. И оттого, как много брызг они поднимали… — стало невероятно свежо и запахло речными водорослями. Но, шутка была в том, что Стенсер, за шумом и плеском воды не заметил, как к нему беззвучно подкралось нечто… крупное. Он не ощутил запах, незваного гостя, — подумал, что это рыбёшка, которая плескалась, поднимала со дна запах. Даже чутьё подвело. Да только, когда Стенсер услышал булькающий и грубый голос, едва со страха не спрыгнул в воду. — Что, клюёт? — спросило ужасающее чудище. 12 Стенсер, с перепугу, едва не подскочил на месте. После, опасливо оглянулся. И тут уж великого усилия стоило, чтобы не вскричать. Первым и самым сильным желанием было оттолкнуться посильнее от берега и, прыгнув в реку, попытаться удрать на противоположный берег. Другое желание не особо отличалось от первого, — бежать, как можно дальше и быстрее, но по тому берегу, на котором он сидел. И всё же усидел, — слишком уж испугался и не мог пошевелиться. Только чуть отстранился и бегло оглядел подсевшего. Пристально разглядеть и даже понять увиденное, поначалу, не выходило — слишком уж он был не обычным. Полнотелый, весь в серой чешуе с сизоватыми отливами. С огромными, как у сома, усами на грубом подобии человеческого лица. И со широченными жабрами. Невероятно развитые ручищи: «Да он меня ими пополам сломает, не приложив и грамма усилий!» И только после Стенсер углядел короткие, сильные, как у животного, задние лапы. И хвост… удивительно крупный и массивный рыбий хвост: «Им ведь убить можно!» А в целом он выглядел, как химера, — огромная рыба с малым вкраплением человека. — Что, не боишься? Молодец, молодец! — расплываясь в улыбке, булькал рыболюд. — Обычно, другие люди, бегут без оглядки, а ты… молодец! Мужчина замер, прикидывая: «А не поздно ли ещё удрать?» Рыболюд продолжал: — Никогда не любил боязливых! «Если бы он меня хотел утопить, то, наверное, так бы и сделал» — думал мужчина, глядя на непрошеного собеседника. — Чего так? — справившись с собой, спросил Стенсер. — Дак я им не успеваю сказать: «Здрасти!», как они крича: «Страсти!» и улепётывают от реки. — рыболюд расхохотался своему не хитрому каламбуру. А человек холодел от ужаса и старался не показать свои переживания, — прятался за выражением безразличия, которое давалось с явным трудом. Тем сложнее это было, что смех рыболюда резал слух. — А чего, есть о чём поговорить? — Эх, челове-е-ек! Знал бы ты, как тоскливо мне здесь, в этой реке. Даже поговорить не с кем! Стенсер не понимал собеседника, но посчитал, что стоит задать ещё вопрос — другой, чтобы нащупать хоть какую-то почву под ногами: