– Я могу выяснить, кто работал в отделе обустройства в восьмидесятые и остался ли там кто‑нибудь до сих пор. – Узнайте, пожалуйста, если у вас будет такая возможность. И было бы очень здорово, если бы по дворцу прошел слушок о банде браковщиков и совершенно случайно дошел до сэра Джеймса. Я уверена, его это заинтересует. – Сделаю все возможное, мэм. – Естественно, слух пойдет не от вас, Рози. – Конечно. Расскажу сэру Саймону, что услышала в столовой. Я на все сто уверена, что он передаст сэру Джеймсу. – Полностью с вами согласна, эти двое не разлей вода. Рози ушла к себе в кабинет, оставив королеву наедине со своими мыслями. С бандой она разберется позже. Сейчас есть проблема поважнее – записки. Если Рози тоже стала жертвой, может быть, есть и другие, о которых пока не известно? Эта мысль с самого начала не давала королеве покоя. К тому же нарисованный нож вызывал вполне реальные опасения: если эту записку отправил тот же человек, который преследовал Мэри, может ли помощнице личного секретаря грозить реальная опасность? Королева пыталась сосредоточиться на запланированных на день делах и скором визите религиозных лидеров. Но в голову лезли совсем другие мысли. Он расист? Сексист? Или и то, и другое? Был ли это вообще один человек? Может быть, их несколько. Ах, да! Вот что зацепило ее в рассказе Рози. “За три дня до того, как вы вернулись из Шотландии”. До сих пор королева думала, что за всеми преступлениями стоит один-единственный человек. Кто‑то, кто прибыл из Лондона в Шотландию во вторую смену, в начале сентября, и издевался там над миссис Харрис. Все события подтверждали догадку королевы – вот только тот, кто испортил прекрасную, драгоценную одежду Синтии Харрис в Балморале (кому это вообще пришло в голову?), не мог в тот же день оказаться в Букингемском дворце и подложить Рози записку с расистскими оскорблениями. Старший инспектор рассказал королеве о том, что преступник испортил вещи Синтии Харрис, и она отчетливо помнила, когда именно это произошло. Так вышло, что в тот ужасный день они хоронили Холли. Если Рози подкинули записку за три дня до отъезда из Балморала, значит, вещи испортили всего за несколько часов до этого. При желании она бы с легкостью провернула такой трюк, но далеко не у всех есть собственный вертолет. В последние годы жизни матери королева часто смотрела с ней детективные сериалы, поэтому знала, что у преступников бывают подражатели. Может быть, это как раз тот самый случай? Кто‑то прознал, что миссис Харрис, миссис Бакстер и Мэри как там ее получали оскорбительные записки, и решил повторить то же самое с Рози? Или за Синтией Харрис охотился не один человек? Она действительно многим не нравилась. Весть о ее смерти скорее удивила сотрудников дворца, чем расстроила. Королеву, которая сама была в летах, удручало отсутствие сострадания. Хорошо, что хотя бы Мэри ван Икс – пора бы уже выучить ее имя – сейчас в Шропшире и ей ничего не угрожает. По крайней мере, хочется так думать. По-настоящему в безопасности она будет только тогда, когда детективы раскроют дело и найдут виновных. Королева чувствовала, что все эти случаи взаимосвязаны, но найти связь никак не получалось. Помимо очевидной ненависти к женщинам точно было что‑то еще. В памяти всплыл разговор, который она случайно подслушала из шкафа. В ее голове зазвучал мужской или женский голоса: “Думаешь, меня волнует, что ее там не устраивает?” Затем Спайк Миллиган получил от него или нее нечто, с чем нужно было что‑то сделать. Может, записки? Спайк Миллиган приехал во второй смене, он не мог подкинуть Рози записку, зато, возможно, он знает, кто это сделал. Нужно срочно сказать старшему инспектору – но сначала надо придумать, что ему ответить, если он вдруг поинтересуется, откуда у нее такие сведения. Глава 16 В армии Рози научилась с закрытыми глазами разбирать и собирать автомат за минуту; бегать на тридцать километров в солдатских ботинках, не натирая мозолей; выживать в бесплодной арктической пустыне и в горах; а еще – не обращать внимания на бытовой расизм и сексизм, продолжая улыбаться несмотря ни на что. Темнокожая женщина не может годами служить в войсках, не освоив тактики психологической защиты. Какими‑то жалкими писульками ее не проймешь, хоть десять ножей нарисуй. Но иногда мозг отказывался ей подчиняться, подбрасывая разные воспоминания. Странные взгляды, которыми ее провожали слуги; нелепый отказ миссис Харрис пожать ей руку; женщина в столовой, с которой они перекинулись всего парой слов, а затем та сказала: “У меня есть парочка друзей из Африки, они такие смышленые”. Этим летом, выходя из бассейна, она встретила Нила Хадсона, хранителя королевских картин, и он сказал: “Боже мой, вы шикарно выглядите! Прямо нубийская королева!” Интересно, он хотя бы представляет, насколько отвратительно это прозвучало? Тогда она просто от него отмахнулась. Стал бы Нил Хадсон – с его‑то желтой жилеткой и пристрастием к перьевым ручкам – рисовать боевой нож? В его стиле скорее рапира или сабля. Рози, ну разве же мог он в принципе написать такую записку? Если срочно не выкинуть весь этот бред из головы, можно сойти с ума. Она не могла поделиться чувствами даже с сестрой – дипломированным психотерапевтом! Стоит только их высказать, и они станут еще живее, еще ярче – а этого Рози точно не хотелось. Прошла неделя. После тяжелого, но в целом довольно сносного дня королева отдыхала в гостиной и, как обычно попивая джин и дюбонне, смотрела с фрейлиной вечерние новости. Правда, там не было ничего хорошего. Терезу Мэй прохладно приняли в Брюсселе, хотя по возвращении она и уверяла, что визит прошел отлично. На кадрах протокольной видеосъемки она напомнила королеве девочку, с которой никто не хочет играть и которая уселась в уголке, делая вид, что ее все устраивает. В Америке Дональд Трамп во время дебатов назвал Хиллари Клинтон “мерзавкой”. В какой момент институт государственности пал так низко? Что это по сравнению с ораторским искусством Кеннеди или Линдона Б. Джонсона? Миссис Клинтон, похоже, держалась молодцом, но королева как никто другой представляла себе, каково так долго находиться под лупой общественного внимания. Королева считала, что авторитет выборов снижается не по дням, а по часам. Однако в такой ситуации не было необходимости высказывать собственное мнение. Оставалось только ждать и наблюдать. Королева ненадолго переключила внимание на лампу, стоявшую за телевизором. Она состояла из старого шелкового абажура и простой деревянной подставки времен войны. Лампа периодически мигала – королеву это всегда слегка раздражало. Невозможно было предугадать, какой фокус выкинет электропроводка. Но лет через десять все будет как надо. Королеве придется ненадолго покинуть свои апартаменты и переехать в Виндзор или Восточное крыло. А сюда заселятся рабочие. Она все еще ждала, что скажет о браковщиках сэр Джеймс. Все ли ее имущество вернется на свои места? Или что‑то вдруг “потеряется” или “сломается”? И если так, то можно ли полностью доверять человеку, который принесет дурную весть? До сих пор репутация сэра Джеймса в глазах королевы была безупречной, но она пересмотрела свои взгляды, узнав содержание беседы Рози с Шолто Харви. Стоит отметить, что к тому времени ей уже будет за сто и, возможно, она даже не обратит внимания. Но королева чувствовала, что ей будет не все равно. Ее мать оставалась бодрой даже в сто лет. И если бы пропало что‑то дорогое и памятное, она была бы в ярости. – Может, еще? Королева вернулась в реальность. Леди Кэролайн Кадуолладер, сидевшая в соседнем кресле, покачивала рукой с пустым бокалом из‑под джин-тоника. Королева опустила взгляд на свой бокал и увидела, что он наполовину полон. – Пока не нужно, спасибо. Что‑то я задумалась. – Да, я заметила. Думаете о трупе? Или, может, о записках? Ни о том, ни о другом. Королеве стало неловко, что в действительности ее мысли занимал вопрос электричества. – Угу. – Королева рассеянно кивнула. – Это и правда ужасно. Как там дела у того очаровательного полицейского? – спросила леди Кэролайн. – Стронг, кажется? По-моему, сотрудникам дворца он понравился. Такой вежливый, сдержанный. – Замечательно! То, что нужно, – сказала королева, обрадовавшись, что можно обсудить расследование. – Он очень старательный, правда, и дел у него немало. – Думаю, он быстро разберется. – Все не так просто, – нехотя ответила Ее Величество. – Пока что его изыскания ни к чему не привели. Королева не собиралась рассказывать фрейлине, что сама подкинула ему идею. Она возлагала большие надежды на допрос Спайка Миллигана, но лакей все яростно отрицал. – Какой кошмар, – сказала леди Кэролайн, угрюмо уставившись на свой пустой бокал. Королева подозвала пажа, чтобы он его наполнил, но фрейлина продолжила сидеть в задумчивости. – Знаете, весь этот ужас напоминает мне школьные годы. – Неужели? – удивилась королева. – Я уже давно об этом думаю, с тех пор как вы мне все рассказали. Я училась в школе Святой Марии, мы там за год столько всего повидали! Это было во втором или первом классе – точно не помню, но мы были совсем маленькими, лет одиннадцать или двенадцать. Скучали по мамам и катаниям на пони, старались не унывать. И в целом получалось. Я в общем‑то чувствовала себя вполне нормально, но некоторые мои одноклассницы сильно подавлены. А одной девочке, Пегги Торникрофт, сильно досталось. – Ужас, – сказала королева в надежде, что эта тема исчерпает сама себя. Разговор вводил в уныние, а поводов для расстройства было, кажется, и так предостаточно. Но леди Кэролайн чересчур увлеклась своим рассказом и не заметила настроя королевы. Ее Величество глотнула джина и приготовилась слушать до конца. – Всем тогда было очень-очень плохо, ведь каждая из нас попала под подозрение. И нам было так жаль Пегги… – Но почему? Что там случилось? Леди Кэролайн погрузилась в воспоминания. – Насколько я помню, все начиналось с безобидных шуток. То ей простынь заправят под матрас, сделав своеобразный кармашек: с виду все хорошо, а ноги до конца не выпрямить. То постель намочат – мы ей потом помогали менять белье. А затем кто‑то начал красть у нее письма из дома. Пегги ужасно расстроилась. У нее была такая заботливая мама, писала ей не реже раза в неделю, и вдруг все письма пропали – и старые, и новые. Она чуть с ума не сошла от горя. Учителя проверили все шкафчики, и, кажется, в конце концов выяснилось, что кто‑то спустил ее письма в унитаз. – Бедняжка, – вздохнула королева. – А какой она была, эта девочка? – Пегги? – Леди Кэролайн скривила губы. – Знаете, не самая приятная. Я плохо ее помню, она уехала через пару лет. Не шибко умная, не глупая. Милое личико, каштановые волосы, заплетенные в косички. Но мы ведь все там были как на подбор, понимаете? Единственное, я помню, что она довольно рано созрела. У нее уже были месячные, от нее пахло… ну, знаете… запахом тела. Прыщи. Ничего особенного, но тогда ей было несладко. Она недурно играла на сцене, но в школе Святой Марии до театрального мастерства никому не было дела, поэтому талант ей никак не помог. – И что было дальше? Нашли похитителя? – Ох, дальше было только хуже. Вот почему история Синтии Харрис напомнила мне о Пегги. Она тоже находила анонимные записки. На кровати, в шкафчике, даже в карманах пиджака. Уж не знаю, что там было написано, но учителя ужаснулись. Однажды они вызвали полицию, и мы должны были показать свой почерк. Допрашивали и детей, и персонал школы. В общем, атмосфера царила жуткая, все было очень серьезно. А потом ее кролик или мишка пропал из постели. Через пару дней игрушку нашли – ее кто‑то разрезал на кусочки и попытался сжечь на костре, где садовники жгли всякий мусор. – Да вы что! – Да-да, уничтожили ее личную вещь – как было с Синтией Харрис. Под подозрение попал один садовник. И это было очень странно, потому что нам всем казалось, что виноват кто‑то из соседок Пегги по комнате. Но самое страшное случилось с ее морской свинкой. – Что же? – спросила королева и почувствовала, как сжалось сердце. – Нам разрешали привозить из дома маленьких домашних животных, ну, знаете, которых можно держать в клетке. Их содержали в переоборудованной конюшне за общежитием шестиклассниц, и мы навещали их до и после занятий. Пегги очень любила свою морскую свинку и проводила с ней много времени – понимаете, из‑за всех этих издевательств. Я ее помню, такая пушистая милашка. И не сказать, чтобы маленькая. И вот однажды ее нашли в клетке со свернутой шеей. – Боже! – И не говорите, – сказала леди Кэролайн, увидев испуганное лицо королевы. – Просто ужас. – Кошмар, – согласилась королева. – Выяснилось, кто это сделал? – Да, виновника нашли. Вот только не полиция. Суровые лица людей в форме только отпугивали детей, и мы ничего им толком не говорили. И однажды наша директриса привела одного симпатичного молодого человека – сейчас мне кажется, что это был священник, но ничто в нем этого не выдавало, понимаете? Не помню, как его звали. Он просто спокойно бродил туда-сюда, очень дружелюбно с нами общался, и никто не замечал, что разговор был о Пегги. Вряд ли я сообщила ему что‑то важное, однако через пару дней ему все стало ясно. – И что в итоге? – Все это затеяла сама Пегги! – воскликнула леди Кэролайн, театрально всплеснув руками. – Неужели? – Да, представляете? Вот так история, – сказала фрейлина, пожав плечами. – Я же говорю, тогда все были в ужасе, в полнейшем замешательстве. Уж не знаю, как священнику удалось вывести ее на чистую воду, но в конце концов она сама во всем призналась. Это точно была Пегги. И делала это все ради внимания, которое, уж будьте уверены, она получила сполна. Весь год только и было разговоров, что о Пегги. Моя мама тогда сказала, что она, должно быть, очень несчастлива в семье. Но мы так и не узнали, в чем на самом деле была причина. В результате за ней приехали родители, но на следующий семестр она была тут как тут. – Не может быть! Правда? – Да! Но с расспросами мы к ней не лезли. Наоборот, старались быть с ней добрее. Скорее всего, у девочки были проблемы с психикой. Учитывая то, что она сделала со своей бедной морской свинкой… Обе собеседницы очень любили животных, и теперь смотрели друг на друга, содрогаясь при мысли о несчастном питомце. – Что с ней стало потом? – спросила королева. – Точно не знаю, – призналась леди Кэролайн. – Через много лет я пыталась найти ее на Фейсбуке и даже увидела женщину, которую звали так же. На ее страничке была куча фотографий счастливой семейной жизни, на которых она выглядела совершенно нормально. Но если бы это была та самая Пегги, она, скорее всего, сменила бы фамилию, выйдя замуж, так что нельзя сказать наверняка. Вот только эта женщина не указала школу, в которой училась, поэтому я и подумала, что это она. Вряд ли Пегги хотела, чтобы ее нашли бывшие одноклассницы и принялись бы ворошить прошлое, правда?