Вечером следующего дня Рози чувствовала себя гораздо лучше. Она сидела в бильярдной Клуба искусств Челси, ни капли не интересуясь ленивой игрой за столом неподалеку. Все ее внимание сосредоточилось на элегантной даме с бокалом шампанского в руке. Рози много слышала о Клубе искусств Челси. Она знала о проходивших там знаменитых балах, о тайном садике и представляла себе его шикарные интерьеры и дорогую мебель, примерно как в отеле Кларидж[70]. Но оказалось, что художникам нет никакого дела до мишленовских звезд, мраморных полов и шелковых диванных подушек – им хватало (в том числе в материальном плане) дешевого вина, столиков, как в кафе, и просто приятного места для отдыха. Белые стены были увешаны картинами, которые при желании можно было приобрести. В маленьких комнатах, разбросанных тут и там, будто кроличьи норы, было полно людей в джинсах, которые отдыхали в креслах или смеялись, сидя за столиками при свечах. Элеонора Уокер, пригласившая сюда Рози, была умнее большинства посетителей клуба. На Элеоноре была надета шелковая рубашка и множество золотых аксессуаров. Она объяснила, что ее подруга занимается дизайном ювелирных украшений, и она “просто обожает эти брюлики и никак не может удержаться, чтобы не надеть все сразу”. По кольцу почти на каждом пальце, в ушах серьги в виде панковских шипов, на шее – целых три толстых цепочки, увешанных подвесками. Рози такое обилие украшений казалось странным, ведь Элеоноре было за шестьдесят. В молодости она какое‑то время проработала моделью. И как раз этому факту Рози ничуть не удивилась. Они встретились здесь, чтобы поговорить о Шолто Харви. Элеонора приходилась Лавинии Хоторн-Хопвуд тетей, и вчера художница с удовольствием представила их друг другу. – Боже, она Шолто вдоль и поперек знает! Не забудьте налить ей что‑нибудь выпить. Она вам много чего интересного расскажет, и с вами, я уверена, тоже не соскучишься. Минут десять они обсуждали дворец, и Рози проделала свой коронный трюк: говорила так, чтобы ее хотелось слушать бесконечно, но ничего полезного толком не рассказала. Наконец Рози упомянула бывшего заместителя хранителя картин королевы. Она придумала себе оправдание, якобы ей нужно собрать парочку интересных историй для книги о Королевской коллекции. Выражение лица Элеоноры, до того восхищенное и заинтересованное, вдруг приобрело черты подозрительности и презрения. На мгновение собеседница напомнила Рози кого‑то, но она так и не смогла вспомнить кого. – Ты с ним знакома? – спросила Элеонора. – Да, – ответила Рози. – Я даже как‑то оставалась у него на выходные. – Понравился, наверное? – Даже очень. – Не сомневаюсь! – Элеонора обаятельно улыбнулась, но было видно, что ей что‑то известно. – Шолто всем нравится. Он такой… Очаровательный. – Вы думаете? – осторожно спросила Рози. Она почувствовала в ее словах искреннее презрение, но не знала, чем оно вызвано. Элеонора подперла рукой подбородок и наблюдала за тем, как лопаются пузырьки в ее бокале. – Шолто влез в эту шкуру еще в детстве. Он поклонник вещей, красивых вещей. Безумный. Жаждет их, холит, лелеет, ну просто как одержимый. С младых ногтей. Его мать рассказывала, что в семь лет он умел отличать мрамор от алебастра. – Я думала, это одно и то же. Элеонора рассмеялась. – Была бы тут Лавиния, она бы тебе мигом все по полочкам расставила! В общем, он из довольно обеспеченной семьи. У его родителей хватило денег на школу-пансион. И, конечно же, оказавшись в Шэдвелле, он моментально подружился с теми детьми, которым повезло еще больше. Шолто очень быстро понял, что больше всего на свете богачи обожают развлечения. Потому что им, видите ли, ужасно скучно. Если ты заработал или получил в наследство огромное состояние, то чем тебе еще заниматься? Так что Шолто заделался тусовщиком, клоуном. Он знал всех, кто что‑то из себя представляет, в трех графствах. Подлизывался, сплетничал – с матерями друзей особенно. Они, естественно, его обожали. Остроумный, начитанный, божественно готовил, приручал даже самых строптивых собак. К семнадцати годам он стал самым желанным гостем на всех вечеринках на юге Англии. – Разве же это плохо? – спросила Рози. Лицо Элеоноры посуровело. – Конечно! Он же просто притворялся. Плевать он хотел на дружбу, ему нужно было другое. Доступ к Гейнсборо, Фаберже и прелестным дочуркам. Элеонора невозмутимо смотрела на сидевшую напротив нее Рози. Она вся как будто состояла из сплошных углов – чего только стоили высокие скулы, – держалась расслабленно и уверенно. На ней были выцветшие джинсы клеш и поверх рубашки – мужской пиджак. От ее проницательного, оценивающего взгляда Рози стало неуютно. – В тот год, когда мы с Шолто познакомились, я оканчивала школу, – сказала Элеонора. – После вечеринки в Лондоне он приехал ко мне домой на выходные. Нам обоим по семнадцать. Я четвертый ребенок в семье из пяти, мы тогда жили в поместье деда. Можно даже сказать, в шикарном особняке. Я вся такая застенчивая, послушная, обожала собак и лошадей. Мне тогда было невдомек, как вести себя с мальчиками. Изумленные лица друзей, когда они впервые приходили к нам в гости, меня уже не удивляли, но Шолто – это было просто что‑то. Он буквально влюбился в это поместье, – заключила она, всплеснув руками. – В мебель, архитектуру, во все, что там было. И в меня в том числе, потому что я тоже там оказалась. Он вел себя как маньяк. И к тому же явно страдал клептоманией. “Посмотрим, что она сможет вам рассказать”, – говорила королева. Рози подалась вперед. – Правда? – Он начал с мелочей, брал сувениры на память. Моя мама очень удивилась, когда в первый же день его пребывания у нас не смогла найти серебряную пепельницу. Тогда все решили, что ее горничная куда‑то переставила, но пару недель спустя я нашла ее в кармане пиджака Шолто. Еще там была довольно изящная серебряная фигурка колибри, которую мой дед сто лет назад привез из Женевы. Два года спустя пропало яйцо Фаберже. В то время я уже работала в небольшой художественной галерее в Мейфэре, а Шолто изучал искусство в Курто. Он лишил меня девственности, и я уже настроилась на предложение руки и сердца, но так и не дождалась. Все так по‑богемному: он готовил мне ужины, очень вкусные – на газовой плите с двумя конфорками в кухне студенческой квартиры. Птицу и яйцо я случайно обнаружила, когда искала у него в ящике какое‑нибудь подобие салфеток. А позже узнала, что он умудрился утащить мамин портрет. Во всяком случае, портрет исчез в том же году на Рождество, куда еще он мог запропаститься? Рози вспомнила картину молодой женщины с бледной кожей – те же углы – в вечернем платье популярного в пятидесятые фасона, которая висела у него в столовой. Был ли это знак? – Меня он тоже пытался украсть, – сказала Элеонора, откинувшись в кресле, и принялась разглядывать свои сильные руки с украшенными лаконичными кольцами пальцы. – Я была безумно влюблена. Зная, как к нему относятся мои родители, он планировал сбежать со мной в Гретна-Грин[71] и жениться на мне в день окончания института искусств. Тогда мне казалось, что это самый романтичный план на свете. Но однажды я, не подумав, проболталась младшему брату, а он, естественно, все рассказал маме. Такие семьи, как у Шолто, мои родители называли “рабочими”: его отец был врачом, а все родственники по матери – инженерами. В общем, они сами покупали себе мебель, и Шолто должен был зарабатывать себе на жизнь, никакого наследства. Мне, конечно же, было все равно. Это же так здорово, соль земли, все такое. Тогда я считала себя социалисткой, а сейчас понимаю – дура дурой. Шолто любил красивые вещи, и я была одной из таких безделушек. В итоге дедушка откупился от него всего тысячей фунтов, хотя думал, что придется выложить гораздо более серьезную сумму. – О птице и яйце они тоже узнали? – спросила Рози, стараясь не заострять внимание на унизительной “тысяче фунтов”. – И портрете? Нет, я не стала им говорить. Они у меня были слишком гордые. Но это еще не все! Узнав о плане Шолто, дедушка нанял детектива, чтобы побольше о нем разузнать. Надо ли говорить, что меня они оставили в неведении. И вот оказалось, что Шолто любил общаться со всякими сомнительными личностями. Аристократы из Вест-Энда, наркоторговцы из Ист-Энда[72]. Сутенеры. Мелкие воришки. Они его вдохновляли. На дворе семидесятые, и в институте искусств все было пропитано бунтарским духом. Сам он наркотики не употреблял, но ему нравилось рисковать. Думаю, ему казалось, что так он становится круче. Но как бы то ни было, в глазах моей семьи Шолто перестал быть завидным женихом. Тогда я была уверена, что из‑за дедушки мое сердце разбито навсегда, но… – Элеонора махнула рукой в кольцах, как бы говоря, что сейчас так не считает. – Он выходил на связь? – Нет конечно! Купил “дукати”[73], переспал с парочкой моих подруг и укатил в Индию с Лидией Манро, у которой родители были не такие дотошные. Заразил ее мандавошками – уж не знаю, где он их подцепил, – и вернулся уже один. Мне всегда было интересно, как повернется его жизнь. – Элеонора осушила бокал, и кольца с бриллиантами засверкали на свету. – Как ни странно, он какое‑то время общался с моим братом. Руперт был слишком вежливым, чтобы послать его куда подальше, а Шолто слишком наглым, чтобы отстать. Мне вообще казалось, что он рано или поздно загремит за решетку, а в итоге – поработал у королевы и отправился на пенсию в Котсуолдс. Я видела его коттедж в журнале “Дом и сад”. Честно говоря, я искала птицу и яйцо на фотографиях, но так и не нашла. А ты? – Не видела, – честно ответила Рози, умолчав о портрете. – А было что‑нибудь интересное со времен его работы в Королевской коллекции? – Милая моя, но ты ведь не за этим ко мне пришла, правда? – сказала Элеонора, улыбнувшись собственной проницательности. – Откуда же мне знать? Ладно, я совсем не против. Он, наверное, фамильное серебро украл. По-моему, королева должна ему спасибо сказать, что не сбежал с принцессой Маргарет. А я готова поклясться, что пытался. Уже после, стоя на Олд-Черч-стрит в ожидании такси, Рози вдруг вспомнила, кого ей напомнила Элеонора, когда заговорила о Шолто: Лулу Арантес, которой дядя Макс наверняка о нем рассказывал. Лулу не ошиблась насчет Синтии Харрис. Стоит ей больше доверять. Глава 38 Билли Маклахлену тоже было чем заняться. Приехав из Тетбери, он зашел в парочку излюбленных мест, где он мог окунуться в старый добрый мир, частью которого он был, служа офицером королевской охраны. Там можно было пообщаться с бывшими королевскими слугами. Если бы не профессиональный интерес, Билли не стал бы уделять им так много времени, а предпочел бы почитать книгу или поразгадывать кроссворд. Тем не менее он по‑прежнему периодически поигрывал в гольф с дворецкими на пенсии, пил с лакеями в отставке, ходил на рыбалку с егерями и дегустировал вино с сомелье. Здоровье у них было разное – кто‑то лучше сохранился, кто‑то хуже, – но всех объединяло одно: любовь к сплетням. Во дворце намечалась грандиозная предрождественская вечеринка для бывших слуг. Под предлогом ее обсуждения Билли и принялся за работу. Все, что удалось разузнать за два дня, он добавил в отчет, который передал королеве и Рози, отправившись с ними в обед на прогулку по саду. Билли заметил, что Босс сильно беспокоится. Вчера она позвонила ему, чтобы узнать, как продвигается расследование, чего никогда раньше не делала. – Мэм, вы знаете, что такое “забор”? – спросил он, когда они шли к озеру. Королева в легком недоумении посмотрела на Билли, затем на стену, отделяющую территорию дворца от Конститьюшн-хилл, и снова на него. – Не уверена, что правильно… – Ой, прошу прощения, я имел в виду, на воровском жаргоне. – Ах вот оно что. Кажется, скупщик краденого? – В точку, мэм! – радостно воскликнул он. – Тогда мы с вами на одной волне. В Бетнал-Грин я пообщался с человеком по имени Фрэнк. Он рассказал мне крайне занимательную историю. Его ни капли не удивило мое предположение о том, что во дворце с незапамятных времен процветало воровство. Королева, казалось, уже смирилась с этой мыслью. – Понятно. Люди не могут ничего с собой поделать. Вернее, могут, но почему‑то не делают. Гости крадут у нас полотенца, представляете? Причем самые дорогие. Я про гостей, не про полотенца. Вряд ли полотенца дорого стоят. – И не только их, мэм, – Но это, конечно, не новость. Вы слышали о таком человеке, как Уильям Фортнум? Он жил в восемнадцатом веке. – Который основал “Фортнум и Мэйсон” и служил лакеем у королевы Анны? – Именно. – О нем все слышали, – сказала королева, улыбнувшись. – Очень предприимчивый человек. Он начал с того, что стал продавать фрейлинам недогоревшие свечи. Это о многом говорит, правда? Королева любила, чтобы каждый день зажигали новые, а ведь их были тысячи. Наверное, ему было жалко их выкидывать. – Действительно, талантливый продавец, – согласился Маклахлен. – И ведь в итоге преуспел! – Билли вспомнил семиэтажный магазин на углу Пикадилли с роскошными витринами и музыкальными часами на фасаде, от которых его внучка была в восторге. – Дело в том, что Фортнум был далеко не единственным. Атмосфера при дворе всегда способствовала появлению, скажем так, дельцов. Среди которых бывают и нечистые на руку. Так вот… Банда браковщиков. Сэр Джеймс считает, что, в восьмидесятые действительно что‑то утащили, но это была разовая акция. Однако я точно знаю, что кражи случались и в девяностые, их покрывал человек по имени Теодор Вести, и я не вижу причин, по которым они могли бы прекратиться с его уходом. Это все слухи, разумеется. Для предъявления обвинений нет никаких доказательств. Насколько я понимаю, было две схемы. Первая, самая простая, заключалась в том, что они контрабандой вывозили ненужные вещи: старые шторы, которые заменяли новыми, по мелочи детскую одежду, которую тоннами присылали во дворец каждый раз, когда у кого‑то из королевской семьи наступала беременность. И всегда по чуть‑чуть, мэм, вот в чем фокус. Такая пропажа, что никто и не заметит. Даже у бдительных сотрудников не возникало повода бить тревогу. Королева удрученно кивнула. Рози вспомнила, как описывал ей деятельность банды Шолто. – Все дворцовые описи соответствующим образом корректировались, – продолжал Билли. – Украденное переправляли через таких людей, как мой приятель Фрэнк. Еще я копнул под того уайтхолльского воротилу из министерства обороны, о котором вы мне говорили. С угловым кабинетом. Роджер Фокс, так его звали. В восьмидесятые и в начале девяностых он был менеджером по закупкам, а потом досрочно вышел на пенсию, якобы по состоянию здоровья. По крайней мере, официальная причина была такая. Но на самом деле его поймали за руку. Обыкновенный жулик, до мозга костей. Он и с покупателями вполне мог помочь без лишних вопросов. Они с Вести были знакомы, а Сидни Смирк, который был до Вести, так вообще приходится ему шурином. – Что?! – воскликнула королева, остановившись от неожиданности. – Мэм, я подумал, что вам стоит об этом знать. Эти двое сколотили маленький семейный бизнес. Нетрудно догадаться, каким образом ваша драгоценная картина перекочевала из временного хранилища прямиком в кабинет Фокса. Должно быть, во время ремонта ее неправильно описали. Поскольку она обычно висела возле вашей спальни, в личных покоях, полагаю, большинство сотрудников отдела обустройства ее ни разу в глаза не видели, так что никому и в голову не пришло, что тут что‑то нечисто. Наверняка они подумали, что в ней нет ничего особенного, обычный декор. Вашу картину не передали в Королевскую коллекцию, и она чудесным образом “затерялась”. Все по отработанной схеме, вот только обычно они так делали с вещами, до которых никому не было дела, а в этот раз просчитались. – Синтия Харрис должна была знать об этом. – Даже если миссис Харрис и работала с Сидни в то время, сомневаюсь, что она была замешана в воровстве. Там были одни мужчины, Сидни терпеть не мог женщин, к тому же Синтия вскоре ушла. Но, если бы Рози успела с ней поговорить, она бы наверняка догадалась, как было дело. Кроме того, мэм, они обманывали не только вас, – продолжал Маклахлен, – но и многих поставщиков. Вторая схема заключалась в том, что члены банды заставляли их повторно отправлять товары, которые по факту уже были получены, но документально они поставку не подтверждали. С Букингемским дворцом особо не поспоришь. Можно попытаться, конечно, но они выбирали мелких поставщиков, которые не могли рисковать. – Они лгали и угрожали людям, пользуясь моим именем и авторитетом? – К сожалению, да. Чтобы провернуть такую аферу, нужна грамотно выстроенная цепочка. Полагаю, они не могли действовать, если в ней не хватало даже одного звена. Нужно два или три человека, которые отвечают за прием и опись поставок. Как минимум один из них должен занимать достаточно высокую должность. А другой – пониже, чтобы никого не смущало, что этот человек спускает вещи в подвал, где начинается туннель, через который их можно выносить. И, разумеется, нужен кто‑то в Сент-Джеймсском дворце, чтобы принимать и вывозить товары с другой стороны. Незаметно пронести что‑нибудь во дворец почти невозможно, учитывая многочисленные проверки безопасности. А вот вынести… С этим справится и ребенок, если до этой вещи никому нет дела. – А как же счета и квитанции? – спросила Рози. – Там же должен был остаться какой‑то бумажный след, кто‑нибудь из финансового отдела обязательно обратил бы внимание. – Вот поэтому там тоже должны быть сообщники. Ты им платишь, а они не задают лишних вопросов. Я немного поспрашивал и выяснил, что в имущественной бухгалтерии творятся странные вещи. Последние несколько лет там серьезная текучка кадров. Некоторые только приходят и тут же увольняются. Полагаю, члены банды давят на честных менеджеров, чтобы они уходили. Может быть, их в чем‑нибудь обвиняют или просто усложняют им жизнь. – Конструктивное увольнение… – задумчиво произнесла королева. – Так точно, мэм. Тех, кем можно манипулировать, держат, а остальных выдавливают. Тео Вести был очень влиятельным человеком в свое время. Мог кого‑нибудь порекомендовать или похвалить и так же легко выгнать. – Мог ли бухгалтер убить миссис Харрис? – подумала королева вслух. Ей никогда не приходило в голову, что человек такой профессии тоже может быть убийцей. А зря. Рози напряженно думала.