– Нет… Я невиновен. На мгновение в зале воцарилась тишина. Было слышно, как скрипят карандаши и ручки по бумаге, как кто-то шаркнул по полу, переставив ногу. Все молчали. Выдержав многозначительную паузу, коронер произнес: – Тогда нам хотелось бы услышать вашу версию того, что случилось той ночью. Мерритон начал хриплым, срывающимся голосом, подробно рассказывая о том, что произошло в тот вечер. Он говорил, высоко подняв голову, с чувствами, которые вновь вспыхнули в его груди. А потом неожиданно ощутил холод недоверия, исходящий со стороны присяжных заседателей. Этот холод, словно ледяная рука смерти, сдавил ему горло. Однако он нашел в себе силы не прерываться, хотя уже понял, что не встретит понимания среди этих лишенных воображения обывателей; никто из них не поверит ему, кроме тех, кто присутствовал в его доме в тот вечер и знал, что все, о чем говорит сэр Найджел, – чистая правда. Когда Мерритон закончил, коронер застыл, сплетя пальцы на животе. А потом он промолвил тихим голосом, с неодобрением глядя на обвиняемого из-под густых нависших век. – И вы, сэр, ожидаете, что мы поверим этой истории? Вы сами признали, что между вами и покойным были весьма натянутые отношения. Убившая его пуля выпущена из вашего револьвера… – Я сказал правду. Больше мне нечего добавить. – Тут и в самом деле добавить нечего, – вздохнул коронер. – Но пока ваши слова звучат весьма сомнительно. По крайней мере, случившееся невозможно объяснить рационально. – Однако вы должны признать, что в событиях той ночи не было ни рациональности, ни логики, – неожиданно раздался голос из дальнего угла зала, и все, повернувшись, увидели доктора Бартоломью, который выглядел весьма возбужденно. – Тут, несомненно, влияние как крепких спиртных напитков, так и руки этого дьявола – Дакра Уинна, поэтому обвиняемый не может отвечать… – Прошу соблюдать тишину в зале! – крикнул коронер и стукнул молотком. Доктору ничего не оставалось, как повиноваться. Допрос окончился. Заключенному было приказано сесть, хотя из зала послышался хор возражений – слишком многие по-прежнему не верили в виновность Найджела Мерритона, слишком многие из присутствующих в зале симпатизировали ему. Никто не хотел видеть его осужденным, тем более отправленным на виселицу. Потом вызвались выступить три или четыре свидетеля, которые так и не добавили ничего существенного к рассказу Найджела. После этого для дачи показаний пригласили Боркинса. Выскользнув из кольца окружавших его местных жителей, дворецкий с гордостью прошествовал мимо Антуанетты. Лицо его выглядело бледным, губы были крепко сжаты. Он занял место перед жюри присяжных и приготовился отвечать на вопросы. Однако метод допроса изменился. Теперь коронер буквально выплевывал фразы, словно хотел побыстрее закончить неприятную процедуру. Боркинс прошел через испытание без всяких проблем, полно и обстоятельно реагируя на каждую реплику. Уверенным голосом он повторил историю о том, что́ видел той ночью, хотя, излагая все это на публике, он явно нервничал. Клик находился в другом конце зала вместе с суперинтендантом по правую руку от себя и Доллопсом – по левую. Он ждал, когда дворецкий дойдет до «слабого» места в своих показаниях, и улыбнулся, едва коронер заострил на нем внимание. – Вы утверждаете, что слышали стоны Дакра Уинна, когда тот после выстрела лежал на дорожке под окнами комнаты сэра Найджела Мерритона, а потом фактически стали свидетелем того, как он умер? – Да, сэр, это так. – Однако я вынужден объяснить: человек, получивший пулю в висок, гибнет мгновенно. Вы не могли наблюдать процесс его умирания. Лицо Боркинса пошло красными пятнами. – Не знаю, что на это ответить, сэр Симпли. Я говорю о том, что слышал и видел, не более. – Хорошо. Хотя свидетельства, имеющиеся у меня в этом пункте, не соответствуют друг другу. Быть может, слова доктора были неправильно истолкованы. Позже мы вернемся к ним. А пока у меня больше нет к вам вопросов. Следующий свидетель! – крикнул он. Боркинс отошел в сторону, с облегчением вздохнув, и стал пробираться назад, туда, где стоял до того, как его вызвали; туда, где стояли его друзья, кивающие ему и поздравляющие с тем, что он «сказал свое слово». Потом вышел Тони Уэст и изложил все, что знал о том самом вечере. Говорил он в довольно раздраженной манере, так, словно происходящее ему надоело и он не способен понять, почему собравшиеся считают, будто сэр Найджел вообще имеет какое-то отношение к убийству. Он так и сказал коронеру в лоб, и, когда закончил свою речь, по залу пронесся ропот одобрения. То, как он выражался, и всеобщая нелюбовь к полиции как таковой привели к тому, что бо́льшая часть присутствующих окончательно встала на сторону Мерритона. Но были и другие улики, к которым коронер обратился, когда присяжные выслушали показания основной части свидетелей. Достав из папки какую-то бумажку, коронер поднял ее так высоко, чтобы все видели. – Вот, – продолжал он все тем же размеренным тоном, – еще одна улика. Это долговая расписка на две тысячи фунтов стерлингов, которую нашли у покойного Уинна. Подписана она Лестером Старком. Находится ли в зале господин Старк? Шепот вновь пронесся по рядам, а потом вперед выступил Старк. Когда он вышел к присяжным, Мерритон почувствовал, как участились удары его пульса, хотя он тут же возненавидел себя: как-никак Старк – его друг, и подозревать его было бы грешно. Чтобы не думать об этом, Найджел перевел взгляд на Антуанетту. То, что она все еще сидит в зале, отчасти подбодрило его. Коронер тем временем попросил Старка ответить на ряд вопросов. Тот кивнул, соглашаясь. – Это ваша расписка? – начал он. – Да, сэр. – Вы написали ее за два дня до того, как Дакр Уинн был убит? Подпись ваша? Лестер снова кивнул. Его взгляд бегал из угла в угол; казалось, он хотел встретиться глазами с Найджелом, чтобы получить хоть какую-то поддержку с его стороны. Наконец, отчаявшись, Старк уставился на коронера. – Дакр Уинн одолжил мне денег за два дня до того, как он прибыл в особняк к господину Мерритону. Об этом никто не знал, кроме него и меня. Должен сказать, что мы никогда не были добрыми друзьями, и уж если говорить откровенно, то скорее ненавидели друг друга. Однако в старые времена моя мать очень хорошо относилась к нему, и Дакр это не забыл. У меня имелись определенные семейные трудности. Мой дед, умирая, оставил долги, которые мы обязаны выплатить. Кроме того, была одна женщина… Мне неудобно упоминать об этом, но, похоже, я должен признаться. Так вот, мой отец, бросив нас с матерью, ушел к другой… Он задолжал порядка двух тысяч фунтов. Когда он умер, эти деньги взыскали не с той женщины, а с нас. Дама эта заплатила все долги отца, но потом приехала к нам с адвокатом и, в свою очередь, потребовала, чтобы мы раскошелились и компенсировали ей потери. Судья заявил, что она права. Вот мне и пришлось занимать. – И в итоге вы одолжили эти деньги у Дакра Уинна? – Да, одолжил. Хотя я скорее отрезал бы себе руку, чем сделал это. Вначале я планировал занять деньги у сэра Найджела. Но зная, что он вот-вот собирается жениться, решил, что не стоит обременять его моими проблемами. Не смотрите на меня так, сэр Найджел. Я не мог обратиться к вам в такой момент. Тони Уэст сам едва концы с концами сводит. А брать взаймы у ростовщиков я не хотел. Так что мне не оставалось ничего, кроме как пойти к Дакру Уинну. В итоге пришлось унижаться, но своего я добился. Теперь я работаю и откладываю деньги, а мой двоюродный брат заботится о моей матери, пока я не соберу необходимую сумму. Вот, собственно, и все. – Вы можете представить бумаги о том, что вы работаете, и справку о доходах, если присяжные это потребуют? – Готов представить прямо сейчас. Лестер засунул руку в карман, вынул пачку документов и бросил их на стол перед коронером, который, бегло просмотрев их, удовлетворился, словно нашел предмет своих исканий. – Спасибо, все понятно. Выходит, у вас, мистер Старк, не было ни револьвера, ни причины, чтобы убить господина Дакра Уинна? Лестер слегка вздрогнул, удивленный таким вариантом неожиданно поставленного вопроса. – «…ни причины, чтобы убить господина Дакра Уинна?» Вы что, хотите сказать, что это я попытался его убить? Что за идиотизм! Нет у меня никакого револьвера, господин коронер. И мне нечего вам больше добавить. – Тогда уступите место другому свидетелю, – приказал коронер. Старк вернулся на место красный как рак, глаза его ярко сверкали. Нервничая, он то и дело кусал губы. Тем временем к коронеру выходили новые свидетели, и каждый из них излагал свою версию. Брелнер рассказал, как звонил Мерритону, чтобы узнать, есть ли какие-нибудь новости от Уинна. Еще он заявил, будто ничто – ни на земле, ни на небе – не заставит его поверить, что сэр Найджел Мерритон виновен в убийстве. Постепенно поток свидетелей иссяк. Все шло по накатанной колее. После совещания с присяжными секретарь суда подошел к коронеру и что-то прошептал ему на ухо. Наконец тот вытер лоб шелковым носовым платком и огляделся. Потом, словно набравшись сил, поднялся и объявил: – Господа, рассмотрев все представленные свидетельства, я не нахожу ни одной лазейки, которая позволила бы снять обвинение в убийстве с сэра Найджела Мерритона и вынести любой другой приговор, чем тот, что я вынужден буду огласить, несмотря даже на то, что Боркинс утверждает, будто умирающий стонал еще минуту после выстрела. Это заставляет меня усомниться в его части истории, но остальные факты неопровержимо свидетельствуют против господина Мерритона. Дакр Уинн убит из пистолета малого калибра. Я продемонстрировал вам его, а также пулю, которую извлекли из головы покойного. И больше нет никого, кто хотел бы высказаться, перед тем как я объявлю: «Виновен!» После этого, господа, нам ничего не останется, как передать арестованного в руки более высокой инстанции суда. Если же кому-то есть что сообщить, то пусть он это сделает прямо сейчас. Время идет, господа. На мгновение он замолчал, и в зале воцарилась мертвая тишина. Если бы в этот миг булавка упала на пол, то, наверное, было бы слышно. Неожиданно Антуанетта Брелнер вскочила с места. – Мне есть что сообщить! – задрожал голос девушки от переполнявших ее эмоций. Антуанетта уверенно направилась к коронеру – стройная, высокая, в темном платье, с вуалью, отброшенной с бледного лица. Она подняла что-то зажатое в руке над головой – так, чтобы все могли видеть. – Мне есть что сообщить, господин коронер, – повторила она громким высоким голосом. – Я хочу показать вам кое-что. Смотрите! – Она пробилась через толпу и положила перед коронером револьвер – точно такой же, как тот, что уже находился на столе. – Это… – объявила она, повернувшись к Мерритону и поймав его взгляд, – это, господин коронер, пистолет той же марки, что и у вас. – Что? – На мгновение коронер, казалось, потерял дар речи. Он поднял голову и с удивлением уставился на девушку. – Где вы его взяли, мисс Брелнер? – Из ящика секретера в одном из будуаров Витсбери Холла, – спокойно сказала она. – Он всегда там лежал. А если вы заглянете в барабан, то там тоже одна отстрелянная гильза. Все то же самое, господин коронер! – И кому же именно принадлежит данный пистолет, мисс Брелнер? Антуанетта отступила назад, глубоко вздохнув, а потом, не сводя взгляда с Мерритона, произнесла: – Он принадлежит мне. Глава 21. История револьвера – Вы утверждаете, мисс Брелнер, что данная вещь принадлежит вам? В самом деле? Это довольно интересно, – громко сказал коронер, пытаясь перекричать публику в переполненном зале, потому что после признания девушки по нему прокатился ропот изумления, подобно звуку налетевшего ветра, и напрасно коронер поднимал руку и стучал молотком, призывая к тишине. – Револьвер французского производства… Откуда он у вас? Вы купили его за границей? – Да. Незадолго до того, как прибыла в Англию. Я путешествовала по Тунису, а там необходимо иметь при себе подобную «игрушку». А сэр Найджел купил свой револьвер в Индии, скорее всего у представителей той же самой французской фирмы-изготовителя. – Печально улыбнувшись, Антуанетта Брелнер покачала головой и продолжила: – Такое совпадение практически невозможно, это редкое оружие. Но мой револьвер всегда лежал в ящике секретера, и у меня никогда не было необходимости использовать его по эту сторону Ла-Манша. Тем вечером я рано легла спать – у меня страшно болела голова. Мой дядя это подтвердит. В тот вечер он довел меня до комнаты и сидел со мной, пока я не уснула. Нет, не могу заявить, что это я убила Дакра Уинна, хотя готова на все, чтобы спасти сэра Мерритона. Я не знала, что из этого револьвера стреляли, до вчерашнего вечера, когда полезла в секретер в поисках бумаги для письма. Когда совершенно случайно я взяла револьвер, то поняла, что из него выпущена пуля. Вероятно, он привлек мое внимание именно потому, что был точно таким же, как револьвер сэра Найджела. И я… – Она неожиданно задохнулась, словно с трудом сдерживая рыдания, но быстро взяла себя в руки и затараторила: – Скажите, сэр, есть ли какой-то способ вызволить из беды сэра Мерритона? Он ведь никого не убивал. И можно ли каким-то образом узнать, кто воспользовался моим револьвером? Кто из него стрелял? К концу речи ее голос поднялся на октаву, превратившись в жалостливый лепет. Многие из собравшихся в зале прослезились. Сам коронер закашлялся, а потом, оглядевшись, увидел, что господин Брелнер шагнул вперед. – Вы хотите что-то добавить по этому поводу? – поинтересовался он. Брелнер развел руками. – Боюсь, моя племянница напрасно потратила ваше время, господин коронер, – спокойно объявил он. – Так получилось, что месяцев пять назад я сам стрелял из этого револьвера. Дело в том, что у нас в поместье был пес. Он покалечился и страшно мучился. Помнишь Франко, Антуанетта? В конечном счете нам пришлось застрелить собаку, и, увы, мне довелось самому выполнить это неприятное действо, хотя тот пес был очень дорог мне. Как бы выразиться точнее… верный друг. В общем, скрепя сердце, я осуществил свою миссию и застрелил его из этого револьвера. С одного выстрела. Он не страдал. Я говорил об этом Антуанетте, но она, должно быть, запамятовала. Боюсь, что все это не имеет никакого отношения к инциденту, обсуждаемому сегодня, хотя один только Бог ведает, что бы я отдал за прекращение всех этих безумных разбирательств. Вот и все, что я хотел сообщить. Он поклонился и вернулся, а затем взглянул на Антуанетту так, словно призывал ее сесть на место. Девушка бросила робкий взгляд на нахмурившегося дядю, а потом снова повернулась к коронеру, жалобно уставившись на него. – Мне жаль, я и вправду забыла о том случае, – пробормотала она. – Конечно, я подтверждаю все, что сказал мой дядя. Но я так волновалась, так волновалась! Однако подумайте, может, все же есть какой-то шанс? Вы меня понимаете? – Я сделаю все, что от меня зависит, мисс Брелнер, чтобы восторжествовало правосудие. Мне тоже жаль, что ваши показания оказались совершенно бесполезны для данного дела. Констебль, уведите заключенного. Делаю вывод: наше предварительное дознание не выявило никаких фактов, которые могли бы снять обвинение с сэра Мерритона. Мне очень жаль, но я вынужден выполнить свою работу. Вы знаете, каков порядок. Теперь нам нужно вернуться в офис господина Муркфорда. Коронер подозвал клерка, и они стали оформлять необходимые бумаги. Утомительное слушание завершилось. Инспектор так и не выступил и ничего не сказал об убийце, который приходил ночью в его комнату. Еще он заметил, что Боркинс смотрит на него с удивлением, и сыщик теперь уж точно уверился, что дворецкий знает об этом деле много больше, чем говорит, несмотря на принесенную присягу. «Хорошо, – решил Клик, – подождем». Были и другие способы разузнать правду, кроме как давить на людей с помощью положения коронера и полицейской формы. Но прежде чем предпринять какие-то шаги по спасению сэра Найджела, Клику требовалось встретиться с дворецким и узнать, что необходимо, чтобы устроиться на работу на местную мануфактуру. Из этого, несомненно, должно было что-то выйти, тем более что он сам ни одного мгновения не считал Мерритона виновным и, следовательно, собирался приложить все силы и умения, чтобы снять с него обвинения. К этому времени уже стало смеркаться, и инспектор, коснувшись рукава Нэкома, словно давая тому знак, что отойдет, отправился в фургон, куда поместили заключенного. По обе стороны от него находились полицейские, а сам Мерритон выглядел бледным и раздавленным. Он словно потерял некий стержень, который вел его по жизни, разом обратившись в аморфное состояние. Антуанетта тоже была здесь – стояла возле фургона и тихо плакала, вытирая слезы кружевным платком и сквозь них нашептывая любимому слова поддержки. Сам же Мерритон, казалось, не замечал возлюбленной, но стоило появиться инспектору, как он сразу оживился, зло рассмеявшись.