— При чём тут хочет-не хочет? — изобразил изумление и я. — Выборов ведь не было. — Ладно, ступай, это мы с Верой обсудим, — нахмурилась классная, вручая мне журнал. Сейчас должна быть сдвоенная химия, и я пошёл на третий этаж, разыскивать кабинет. Но по пути завернул к подоконнику, открыл журнал на последних страницах и торопливо переписал телефоны Бочкарева Максима, Звягинцевой Арины и Савостиковой Веры, просто на всякий случай. В кабинет я зашёл буквально за секунду до звонка, и положил журнал на стол перед молоденькой учительницей. — Ты что, Белов, старостой стал? — агрессивно спросила Савостикова. — Да где уж нам уж! — буркнул я. — Так! — пресекла дальнейший разговор учительница. — Здравствуйте-садитесь! Я быстро достал учебник, тетрадку и дневник. Мог бы не торопиться — учительница с интонациями народной сказительницы стала рассказывать, какой увлекательный предмет мы начинаем изучать. Скукота. Я подпер щеку кулаком и слегка повернувшись, разглядывал соседку по парте. Белая рубашка, черная прямая юбка, золотистые волосы стянуты в свободный хвост на затылке. Она выглядела очень зрело для своих лет, грудь под рубашкой была очень даже. Лицо тоже очень красивое, и какое-то безмятежное. Она скучающе глядела на доску, задумавшись, но, видимо уловив мой взгляд, повернула голову и вопросительно подняла брови. Я мотнул головой, типа — ничего, я так просто. — Я вам не мешаю? — внезапно раздался надо мной голос. Учительница стояла, нависнув над нашей партой, и смотрела сердито. — Нет, продолжайте, пожалуйста, — вежливо ответил я. Но, видимо, ответил как-то неправильно — в классе захихикали, а на щеках учительницы вспыхнули красные пятна. — Встань, когда разговариваешь с учителем! — взвизгнула она. Я встал. — Извините, — говорю, — я новенький. У нас в школе нужно было вставать, только когда отвечаешь урок, а обмен репликами можно сидя. — Обмен репликами? — почему-то задохнулась от возмущения она. — Дай дневник! Я взял с парты дневник и протянул ей. Она резко схватила его, прошла за учительский стол и написала в нём что-то красной пастой. По классу прошёл возмущенный ропот. Я продолжал стоять. Блин, я реально не понял, что её так задело. — Возьми! — она кинула дневник на стол перед собой. Я подошёл к столу, взял дневник, но открывать не стал. Так, а на место мне можно, или надо ждать разрешения? — Ну что ты встал? Садись! Она наблюдала за мной, и похоже, ждала, что я поспешу прочитать, что она там написала. Я просто сунул дневник под учебник, лежащий на углу стола. — Так… на чём я остановилась? — На «плеяде блестящих учёных-химиков», — услужливо подсказала Савостикова. Не вставая, между прочим. — Да. Так вот, плеяда блестящих учёных… — продолжила она бубнить, и не затыкалась до самого звонка. Полезной информации — ноль. На перемене, стоило ей выйти, ко мне подскочил Бочкарев. — Что она там написала? Несколько ребят тоже подошли к нам. Я открыл дневник. В строчке напротив сегодняшней химии было крупно написано: «Поведение — 2!» и стояла размашистая подпись. — Ууу… — загудели школьники. — Несправедливо! — Они даже не разговаривали! — возмутился мелкий пацан, сидевший сразу за мной. — Эй, Савостикова, — громко позвал я, поскольку не видел её из-за обступивших мою парту одноклассников. — Разве предметники могут ставить оценки за поведение? — Дурачкам — могут! — ехидно ответила она. Ах так! Предательница! Я вскочил, выхватил дневник у Бочкарева и помчался в кабинет русского. Классная ведь просила обращаться, если что, вот я и обращусь. В кабинете не торопясь рассаживались старшеклассники, а Ольги Борисовны не было. — Где учительская находится? — спросил я у первой попавшейся в коридоре девочки. — От лестницы направо, — с любопытством глядя на меня, ответила она. — Там же приёмная директора, — не понял я. — А после неё учительская, чуть дальше. — Спасибо! — блин, надо спешить, от перемены осталось меньше половины. Учительская не понадобилась, Ольга Борисовна шла мне на встречу. Я заступил ей дорогу. — Иван? Что-то случилось? — Учитель химии, не знаю, как её зовут, поставила мне два по поведению. Совершенно несправедливо! — И что? — Эээ… Но как же… — растерялся я. — Ты что, с каждой двойкой собрался ко мне бегать? Я почувствовал, что краснею. — Нет, но… Вы же просили обращаться, — промямлил я. — Ваня, ты, видимо, понял меня слишком буквально, — её слова прервал звонок. — Иди скорее на урок, и у меня сейчас тоже одиннадцатый «а». Чувствуя себя последним идиотом и злясь на самого себя, я побрёл на вторую химию. Глава 14. У директора — Разрешите войти? — с порога спросил я. — Нет, не разрешаю. Урок уже идёт, закрой дверь с той стороны, — глядя мне в глаза, с удовольствием сказала химичка. Я молча развернулся и вышел. Сучка. Помявшись в коридоре, я решил сходить в канцелярию за Уставом школы, хотя не был уверен, что там описаны все эти правила — когда вставать, когда садиться. Пока шёл, мне вдруг ясно вспомнилось, что выгонять учеников с уроков нельзя, потому что это нарушает их право на образование. Вот только соблюдается ли это сейчас? Кажется, «Выйди из класса!» в эти времена обычное дело. — Здравствуйте, — обратился я к директорской секретарше. Как её там? А, Лидия Степановна. — Дайте мне, пожалуйста, Устав школы. В библиотеке сказали, он есть у вас. Она не успела ответить, как сзади раздалось: — Зачем это тебе устав? Я обернулся. В приёмную входила директриса, в блестящем голубом плаще и с сумочкой в руках. Получается, она только-только на работу пришла. — Здравствуйте, Екатерина Алексеевна, — поздоровался я, а она, что удивительно, меня узнала, и заулыбалась. — А, Ванечка, это ты! Здравствуй. Так зачем тебе Устав понадобился? — Ну, понимаете, — не стал я ничего выдумывать, — тут в школе оказались какие-то другие правила, чем в моей бывшей были. Вот, хочу ознакомиться, а то уже двойку по поведению получил. — Другие правила? — удивилась директриса. — Ну-ка, ну-ка, это какие? Кстати, почему ты не на уроке? — Так меня не пустила учительница химии, и это вообще-то противозаконно, потому что нарушает моё право на образование. Но если у вас так принято… Директор перестала улыбаться, и переглянулась с секретаршей. — Давай-ка, Ванечка, заходи ко мне и всё подробно расскажешь. Лида, чаю нам принеси, пожалуйста. Она прошла в свой кабинет, и я за ней, там помог ей снять и повесил плащ, что, кажется, растопило её сердце. — Давай вот сюда, — она указала на низенький столик с креслами, стоявший воль стены, хотя тут был, понятно, и солидный директорский стол, и приставленный к нему буквой Т стол для совещаний. Я пододвинул ей кресло, подождал пока она устроится, и тогда сел сам. Кажется, она была очень довольна моими манерами. — Так что у тебя произошло? Какие правила ты нарушил? — участливо спросила она. — Я и сам не понял! — в отчаянии воскликнул я. — Вот, хотел посмотреть Устав, чтобы разобраться. Послушайте, как всё было… — и я быстро рассказал, что было на химии, показал дневник, который так и таскал с собой. Причём ситуация, которую я ещё пять минут назад считал ерундовской, вдруг показалась мне до ужаса обидной, особенно слова классной. Сам себя накрутил, короче. — …поэтому я и опоздал, спросил разрешения войти, но она не позволила, — чуть не со слезами закончил я. Причём настоящими слезами, я не притворялся, мне действительно захотелось плакать, в горле стоял комок, как от горькой обиды. Вот блин, что это со мной? Лидия Степановна принесла чай с булочками, и осталась послушать окончание моего рассказа. — Пей чай, Ваня, — мягко сказала Рогачёва. — Булочку бери.