В эту минуту мне стало совершенно ясно, что сохранить мир в доме, где под одной крышей обитают мисс Говард и Альфред Инглторп – задача, сравнимая с подвигами Геракла. Да, Джону не позавидуешь. По его лицу я видел, что он и сам полностью осознает сложность собственного положения. Пока что Джон решил спастись бегством и поспешно нас покинул. Доркас принесла свежий чай. Пуаро, дожидавшийся ее ухода на пороге французского окна, вошел и уселся напротив мисс Говард. – Мадемуазель, хочу вас кое о чем попросить, – серьезно сказал он. – Проси́те, – буркнула она, взирая на него с неодобрением. – Мне необходима ваша помощь в этом деле. – С удовольствием помогу вам вздернуть Альфреда, – без обиняков заявила бывшая компаньонка. – Впрочем, повешение – слишком гуманное наказание для мерзавца. Его следует колесовать и четвертовать, как в старину. – Что ж, значит, мы с вами единомышленники, – умасливал ее Пуаро. – Ведь я тоже хочу вздернуть злодея. – Альфреда Инглторпа? – Его… или кого-то другого. – Нет никаких «других»! Пока он не переступил порог этого дома, бедняжка Эмили была в безопасности! Конечно, вокруг всегда сновали акулы. Но они не покушались на ее жизнь – только на кошелек. Однако стоило заявиться мистеру Альфреду Инглторпу, как через два месяца – але-гоп! Извольте! – Поверьте, мисс Говард, если убийца – мистер Инглторп, ему не удастся от меня ускользнуть, – твердо сказал Пуаро. – Клянусь честью, я обеспечу ему виселицу – высокую, как у Амана! [В Книге Эсфири советник Аман покушался на своего владыку, персидского царя Артаксеркса. Заговор был разоблачен, а царедворец повешен на виселице высотой в пятьдесят локтей, воздвигнутой самим Аманом для оклеветанного им же придворного] – Так-то лучше, – сменила гнев на милость мисс Говард. – Но мне необходимо ваше полное доверие. Сейчас ваша помощь может оказаться бесценной. Объясню почему. Потому, что из всех обитателей этого дома, погруженного в траур, лишь у вас глаза покраснели от пролитых слез. Мисс Говард мигнула несколько раз, и в грубоватые интонации ее голоса вкралась новая нотка. – Если вы имели в виду, что я ее любила, то вы не ошиблись. Понимаете, филантропка Эмили была той еще старой эгоисткой. Ей непременно требовалось признание и признательность. При всей ее щедрости, она никому не позволяла забыть об оказанных ею благодеяниях. Неудивительно, что люди ее недолюбливали. Однако сама она вряд ли была способна это почувствовать – по крайней мере, я на это надеюсь. Со мной – дело другое. Я с самого начала заняла твердую позицию. «Я вам буду стоить столько-то фунтов в год, и ни пенсом больше. Никаких подачек или подарков – ни пары перчаток, ни билета в театр». Она не могла этого понять – порой жутко обижалась. Называла меня глупой гордячкой. Дело было вовсе не в спеси – но я не могла ей это объяснить. Во всяком случае, я сохранила самоуважение. Я единственная в этом доме могла себе позволить полюбить ее. Остальные – просто стая гиен. День и ночь я охраняла Эмили от них, но появляется этот сладкоречивый прохвост и – пуф! Все мои многолетние старания пошли прахом. Пуаро сочувственно кивнул. – Я прекрасно понимаю вас, мадемуазель, и разделяю ваше справедливое негодование. Но напрасно вы думаете, что мы топчемся на месте и ничего не предпринимаем. Уверяю вас, это не так. В этот момент Джон заглянул к нам и сообщил, что они с мистером Уэллсом закончили просматривать бумаги из будуара и теперь приглашают нас с Пуаро подняться в спальню миссис Инглторп. Когда мы шли по лестнице, Джон оглянулся на дверь столовой и доверительно понизил голос: – Слушайте, что же будет, когда эти двое столкнутся нос к носу? Я беспомощно покачал головой. – Я сказал Мэри, пусть старается держать их подальше друг от друга, – вздохнул Джон. – А у нее получится? – Одному Богу известно. Единственное утешение: Инглторп и сам-то не горит желанием попадаться Эви на глаза. – Ключи все еще у вас, Пуаро? – спросил я, когда мы подошли к запертой двери спальни. Забрав ключи у сыщика, Джон отпер замок, и мы все зашли внутрь. Адвокат сразу устремился к туалетному столику у окна, Джон последовал за ним. – Кажется, именно в этом бюваре мама хранила самые важные документы, – сказал он. Пуаро извлек из кармана небольшую связку ключей. – Позвольте мне. Утром я из предосторожности его запер. – Но сейчас он открыт! – Не может быть! – Сами взгляните, – и Джон откинул крышку портфеля для бумаг. – Тысяча чертей! – вскричал ошеломленный Пуаро. – А ведь оба ключа от дверей все время были у меня! – он схватил бювар и внезапно оцепенел. – Ну и дела! Замок-то взломан! – Что?! Пуаро положил портфель на место. – Но кто мог его взломать? Зачем? И когда? Ведь двери были заперты? – беспорядочно восклицали мы, перебивая друг друга. Пуаро, явно думая о чем-то своем, отвечал решительно и резко: – Кто? Это отличный вопрос. Зачем? Хотел бы я знать! Когда? Я покинул эту комнату час назад, стало быть, не раньше. Что до запертых дверей – в них обычные замки. Возможно, к любому из них может подойти ключ от какой-то другой спальни на этом этаже. Мы ошарашенно переглядывались. Пуаро отошел к камину. Внешне он был абсолютно спокоен, но когда он из свойственной ему любви к порядку и симметрии опять принялся переставлять безделушки и вазочки на каминной полке, я заметил, как сильно трясутся его руки. – Значит, дело было так, – сказал он наконец. – В этом бюваре хранилась какая-то бумага – возможно, абсолютно пустякового содержания, но эта улика способна связать убийцу с совершенным им преступлением. Вопрос жизни и смерти – успеть уничтожить документ до того, как он будет обнаружен и его значение будет оценено по достоинству. Поэтому убийца идет на риск – на огромный риск – и прокрадывается сюда. Обнаружив, что бювар заперт, он вынужден взломать его, хотя тем самым сразу дает нам понять, что здесь кто-то побывал. Так отчаянно рисковать можно только ради чего-то чрезвычайно важного. – Но что же это такое? – А-а! – вскричал Пуаро, потрясая кулаками. – То-то и оно, что я понятия не имею! Какой-то клочок бумаги – возможно, та самая записка, которую Доркас видела в руках хозяйки прошлым вечером. А я, – тут его гнев, наконец, вырвался наружу, – я жалкий кретин! Не предусмотреть такой возможности! Трижды остолоп! Какая идиотская безмозглая щепетильность – оставить бювар здесь! Я должен был забрать его с собой! А теперь этого письма нет, оно уничтожено – но… уничтожено ли? Может быть, еще есть шанс? Надо перевернуть вверх дном все в этом доме! Охваченный безумием, он пулей вылетел из спальни, а я был так ошеломлен, что не сразу смог прийти в себя. Когда я выбежал следом за Пуаро, он уже скрылся из виду. Мэри Кавендиш стояла на площадке, откуда лестница расходилась в двух направлениях и смотрела вниз, в сторону холла, где скрылся детектив. – Что стряслось с вашим эксцентричным маленьким другом, мистер Гастингс? Он только что пронесся по лестнице как смерч. – Кое-что его сильно расстроило, – уклончиво промямлил я. Я ведь не знал, хочет ли Пуаро, чтобы я хоть что-то рассказывал. Заметив тонкую улыбку, скользнувшую по выразительным губам миссис Кавендиш, я поспешил перевести разговор на другую тему: – Они ведь еще не встретились, правда? – О ком вы говорите? Кто не встретился? – Мистер Инглторп и мисс Говард. Она как-то странно на меня посмотрела. – По-вашему, если они встретятся, произойдет нечто ужасное? – А вы так не думаете? – Признаться, я несколько опешил. – Нет. – Она улыбалась своей непостижимой улыбкой. – Я не против послушать добротную, основательную свару. Это разрядило бы атмосферу. А то мы все так много думаем и так мало говорим нынче. – Джон считает иначе, – заметил я. – Он стремится во что бы то ни стало не допустить их столкновения. – Ах, Джон! Что-то в ее тоне меня задело за живое, и я выпалил: – Старина Джон ужасно славный парень. Она с любопытством изучала меня минуту или около того, а затем, к моему великому удивлению, сказала: – Вы верны своему другу. За это вы мне нравитесь. – А разве вы мне не друг? – Я не умею дружить. – Зачем вы такое говорите? – Потому что это правда. Сегодня я мила со своими друзьями, а завтра я ими пренебрегаю. Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то разозлился и довольно бестактно ляпнул: – И все же с доктором Бауэрштейном вы милы постоянно! Я тут же горько пожалел о своих словах. Ее лицо застыло, точно стальное забрало опустилось, скрыв от меня живые женские черты. Она молча повернулась и быстро пошла наверх, а я стоял, как идиот, пялясь ей вслед. Я пришел в себя, лишь заслышав внизу страшный шум. Пуаро бегал из комнаты в комнату, объясняя всем и каждому, что именно он разыскивает. Меня охватила досада, что все мои дипломатические усилия пошли насмарку. Маленький бельгиец, похоже, решил посвятить в тайну всех обитателей дома, что лично я счел крайне неразумным. В который раз меня охватило сожаление, что мой друг так легко теряет голову в минуты волнения. Я быстро сбежал по ступенькам, и завидев меня, Пуаро мгновенно успокоился. Я отвел его в сторонку. – Дорогой мой, где же ваш здравый смысл? Неужели вы не понимаете, что, сообщая всем и каждому о краже, вы играете на руку преступнику? – Вы так думаете, Гастингс?