Я увидел, как сверкнули янтарно-карие глаза, когда она подняла их на мистера Уэллса, позволившего себе такие вольности. Уверен, в эту минуту она охотно разорвала бы жалкого адвокатишку на куски. Однако она взяла себя в руки и спокойно ответила: – Нет, я не ушла. Мне было очень удобно сидеть там, где я устроилась. Я просто постаралась сосредоточиться на своей книге. – И это все, что вы можете нам сказать? – Это все. Допрос был окончен, хотя коронер едва ли остался доволен итогами. Кажется, он считал, что Мэри Кавендиш при желании была способна поведать куда больше. Далее перед присяжными предстала продавщица писчебумажной лавочки Эми Хилл, чистосердечно признавшаяся, что 17 июля продала стандартный бланк для завещания Уильяму Эрлу, помощнику садовника в Стайлзе. Сам Уильям Эрл, а также Мэннинг показали, что подписались под документом, когда он уже был составлен. Мэннинг утверждал, что это произошло в 4:30 пополудни, Уильям допускал, что немного раньше. Следующей была Синтия Мёрдок. Впрочем, рассказать ей было нечего. Она ровным счетом ничего не знала о случившейся трагедии, пока ее не разбудила миссис Кавендиш. – Вы не слышали, как упал столик? – Нет. Я спала очень крепко. – Как говорится, «чистая совесть – крепкий сон», – улыбнулся коронер. – Спасибо, мисс Мердок, у нас больше нет вопросов. Вызванная для дачи показаний мисс Говард предъявила письмо от миссис Инглторп, написанное ей вечером 17 июля. Пуаро и я, разумеется, уже видели его, но приведу точный текст. Стайлз-Корт Эссекс 17 июля Моя дорогая Эвелин. Не пора ли нам закопать топор войны? Нелегко простить обвинения, брошенные Вами в адрес моего дорогого мужа. Но я уже очень стара и слишком к Вам привязана. Любящая Вас, Эмили Инглторп Документ передали присяжным, которые внимательнейшим образом его изучили. – Боюсь, это письмо не проясняет дело, – вздохнул коронер. – Здесь нет никаких упоминаний о событиях того дня. – Для меня здесь все предельно ясно, – отрывисто сказала мисс Говард. – Моя бедная старая подруга только что осознала, как бессовестно ее морочили. – В письме ничего подобного не сказано, – возразил коронер. – Разумеется! Не могла же Эмили написать, что ошиблась, да у нее скорее рука бы отсохла! Но я-то знала ее как облупленную. Она хотела, чтобы я вернулась, но не собиралась говорить, что я была права, поэтому выражалась обиняками. Так поступает большинство людей. Идиотская манера, как по мне. По губам мистера Уэллса скользнула улыбка, и как я заметил, кое-кто из присяжных тоже хихикнул украдкой. Несомненно, мисс Говард пользовалась в округе большой популярностью. – И вообще, ваше дурацкое разбирательство – пустая трата времени, – продолжала мятежная особа, окидывая жюри пренебрежительным взглядом. – Переливаете из пустого в порожнее! А между тем, всем и каждому понятно, кто именно… – Спасибо, мисс Говард, вы свободны, – торопливо прервал ее коронер, видимо опасаясь лавины яростных, но бездоказательных обвинений. И явно вздохнул с облегчением, когда мисс Говард нехотя покинула свидетельское место. Настал черед главной сенсации этого дня. Коронер вызвал Альберта Мейса, нашего знакомого помощника аптекаря. Молодой человек все так же заикался от волнения и был бледен как мел. На первый вопрос коронера он ответил, что является дипломированным фармацевтом, но в местную аптеку устроился недавно, когда его предшественника призвали в армию. Покончив с формальностями, коронер спросил: – Мистер Мейс, доводилось ли вам за последнее время продавать стрихнин какому-то лицу, не предъявившему специального разрешения? – Да, сэр. – Когда именно это было? – В прошлый понедельник вечером. – В понедельник? А не во вторник? – Нет, сэр. Это был понедельник, 16-е июля. – Можете сообщить, кто именно приобрел у вас стрихнин? Наступила такая тишина, что муху можно было услышать. – Да, сэр. Мистер Инглторп. Взоры всех присутствовавших в зале одновременно обратились к месту, где сидел Альфред Инглторп, бесстрастный и невозмутимый. Когда обличающие слова сорвались с губ молодого фармацевта, мне показалось, что Инглторп вздрогнул и хотел было подняться, но сдержался и усидел на стуле, ограничившись выражением мастерски разыгранного изумления на лице. – Уверены ли вы в своих показания? – строго спросил коронер. – Абсолютно уверен, сэр. – Для вас что же, в порядке вещей приторговывать стрихнином из-под прилавка? Под грозным взглядом коронера несчастный молодой человек совсем съежился. – Нет, сэр, конечно нет. Но, понимаете, это же был мистер Инглторп из усадьбы и я подумал, что в этом нет ничего страшного. Он сказал, ему нужен стрихнин, чтобы отравить собаку. Я всем сердцем сочувствовал юному мистеру Мейсу. Ведь это так естественно для деревенского приказчика – стараться всячески угодить господам из усадьбы, в особенности если это сулит надежду в будущем перехватить у тэдминстерской аптеки выгодные заказы. – А разве у вас не принято регистрировать продажу ядов в специальной книге? – Да, сэр, и мистер Инглторп в ней расписался. – Вы принесли эту книгу с собой? – Да, сэр. Книга была передана жюри, и после надлежащего выговора – краткого, но сурового, коронер наконец-то отпустил несчастного мистера Мейса восвояси. Воцарилось напряженное молчание, затем вызвали Альфреда Инглторпа. Осознает ли он, думал я, как туго затянулась петля вокруг его шеи? Коронер сразу взял быка за рога. – Вы покупали стрихнин, чтобы отравить собаку? Инглторп отвечал, сохраняя полное присутствие духа: – Нет. В Стайлзе нет собак, не считая овчарки привратника, но она совершенно здорова. – То есть, вы отрицаете, что приобрели у Альберта Мейса стрихнин в прошлый понедельник? – Категорически. – Разве это не ваша подпись? Коронер протянул ему регистрационную книгу. – Конечно же нет. Почерк абсолютно не похож на мой. Сейчас я это докажу. Он вынул из кармана конверт или что-то вроде того, несколько раз быстро расписался на нем и вручил присяжным. Было установлено, что подпись не имеет ничего общего с автографом в книге аптекаря. – В таком случае, как вы объясните показания мистера Мейса? – Совершенно очевидно, что мистер Мейс ошибся, – невозмутимо ответил Инглторп. После недолгого размышления, коронер спросил: – Мистер Инглторп, не могли бы вы сообщить для протокола, где находились вечером в понедельник, 16 июля? – Право же… не припоминаю. – Это абсурд, мистер Инглторп, – резко сказал коронер. – Советую подумать хорошенько.