Забавно было наблюдать, как Джепп недоуменно топчется вокруг бельгийского детектива. – А не могли бы вы нам дать чуточку больше информации, мистер Пуаро? От вас даже намека будет достаточно. Вы, как-никак, с самого начала в деле, а мы, сами понимаете, не хотели бы сесть в лужу. – Не сомневаюсь. Что ж, воспользуйтесь своим ордером, арестуйте мистера Инглторпа, и вы окажетесь именно там! Дело сразу же закроют! В два счета! – И Пуаро весьма выразительно щелкнул пальцами. Саммерхей недоверчиво фыркнул, но по лицу Джеппа было видно, что он воспринял это предупреждение всерьез. Что до меня – я буквально оцепенел от удивления и решил, что Пуаро, должно быть, спятил. Джепп вытащил носовой платок и старательно промокнул лоб. – Мистер Пуаро, у меня связаны руки. Лично я готов поверить вам на слово, но у меня есть начальство, и наверху спросят, что я, черт возьми, себе позволяю. Дайте хоть какую-то зацепку. Пуаро призадумался. – Что ж, кое-чем я могу с вами поделиться, – сказал он наконец. – Хотя, признаюсь, делаю это без особого желания. Не люблю раньше времени светить козырями, но ваше возражение справедливо: кто поверит слову отставного бельгийского полицейского, чьи лучшие дни давно миновали! Но Альфред Инглторп не должен быть арестован – мой друг Гастингс знает, что я поклялся этого не допустить. Что ж, мой славный Джепп, как я понимаю, вы собрались наведаться в Стайлз-Корт? – Да, мы отправимся туда примерно через полчаса – сначала надо потолковать с коронером и врачом. – Отлично. Загляните ко мне по дороге – я обитаю в коттедже на краю деревни, прямо перед воротами усадьбы. Туда я отправлюсь с вами, и там мистер Инглторп даст такие показания, что вы оставите всякую мысль о его аресте. А если он откажется – что, кстати, весьма вероятно – я сделаю это за него. Ну, как, по рукам? – По рукам! – пылко вскричал Джепп. – Скотленд-Ярд весьма вам обязан! Я, призна́юсь, не вижу ни малейшего изъяна в имеющихся против него уликах, но вы всегда были настоящим фокусником! Так что до скорого, мусью. И детективы удалились, причем Саммерхей унес собой скептически-насмешливое выражение лица. – Ну, друг мой, что вы на это скажете? – бодро воскликнул Пуаро, забавляясь моей растерянностью. – Мон Дьё! Честно говоря, во время этого дознания мне довелось попотеть! Я даже представить себе не мог, что этот упрямец решит отмалчиваться до последнего! Право же, ну кто в здравом уме выберет подобную линию защиты! – Может быть, тот, кто и в самом деле виновен? – предположил я. – Ведь если Инглторп совершил убийство, то что ему остается в такой ситуации? – Тысяча способов улизнуть от правосудия, один хитроумней другого! – воскликнул Пуаро. – Будь я убийцей, я с ходу сочинил бы семь историй, одна правдоподобней другой! И все они были бы куда убедительнее, чем твердолобые запирательства мистера Инглторпа. Я не удержался от смеха. – Дорогой мой Пуаро, уверен, что вы способны придумать не семь, а семьдесят семь подобных историй! Но что бы вы ни наплели этим детективам, мне-то сознайтесь – вы больше не верите в невиновность Альфреда Инглторпа? – Почему? Что случилось такого, чтобы я изменил свое мнение? – Но ведь доказательства против него были такими убедительными! – Я бы сказал, даже слишком убедительными. Мы свернули к калитке коттеджа «Околица» и поднялись по уже знакомой лестнице. – Да-да, все это чересчур убедительно, – бормотал Пуаро, будто разговаривал сам с собой. – Подлинные доказательства обычно расплывчаты и спорны. Их нужно тщательно изучить, прежде чем все сомнения будут отброшены. А здесь все улики на блюдечке. Нет, мой друг, дело против Инглторпа сфабриковано, причем очень искусно – до того искусно, что, как это зачастую бывает, хитрец перехитрил самого себя. – Что вы имеете в виду? – Потому что смутные и небесспорные свидетельства было бы очень трудно опровергнуть. Но преступник перестарался и сплел вокруг Инглторпа сеть до того затейливую, что теперь достаточно потянуть за одну ниточку, чтобы тот оказался на свободе. Я не знал, что на это сказать. Помолчав пару минут, Пуаро продолжил: – Давайте рассуждать здраво. Вот человек, который собрался отравить свою жену. До того, как жениться на деньгах, он промышлял, как говорится, своим умом, так что вроде бы нет оснований отказывать ему в здравомыслии. И тем не менее этот человек действует как полный идиот. Он заявляется в деревенскую аптеку, рассказывает откровенно лживую историю о собаке и приобретает стрихнин, собственноручно расписываясь за покупку в регистрационной книге. В эту ночь он не прибегает к яду. Нет, он ждет до следующего дня и ссорится с женой так бурно, что это слышит весь дом. Он не может не понимать, что эта ссора неизбежно навлечет на него подозрения после смерти миссис Инглторп. Он твердо знает, что помощник аптекаря непременно даст против него показания, и тем не менее не подготовил никаких путей защиты, никакого алиби. Ба! Ну, кто станет в здравом уме так настойчиво совать голову в петлю? На такое способен лишь маньяк, одержимый жаждой смерти! – И все же, я не понимаю… – начал я. – Я и сам многого не понимаю в этом деле, мон ами. Это-то меня и обескураживает. Я, Эркюль Пуаро, загнан в тупик! – Но если он невиновен, зачем, по-вашему, ему покупать стрихнин? – Все очень просто. Он его не покупал. – Но Мейс же узнал его! – Нет уж, давайте разберемся. Перед Мейсом предстал человек с черной бородой, как у мистера Инглторпа, в пенсне, как у мистера Инглторпа, и одетый, как обычно одевается мистер Инглторп – то есть, весьма приметно. Самого мистера Ингторпа юный Мейс ранее видел разве что издалека, ведь он живет в нашей деревне только две недели, да и к тому же миссис Инглторп предпочитала иметь дело с аптекой Кута в Тэдминстере. – Значит, вы думаете… – Мон ами, припомните, что я просил вас зафиксировать два факта, имеющих первостепенное значение. Оставим пока первый в стороне, а какой я назвал второй? – «Что Инглторп весьма странно одевается, что у него черная борода и он носит пенсне», – процитировал я. – Вот именно. Теперь предположим, что некто вознамерился выдать себя за Джона или Лоуренса Кавендиша. Это будет легко? – Нет, – сказал я, подумав. – Хотя, конечно, хороший актер… Но Пуаро резко оборвал меня. – А в чем, собственно, сложность? Я скажу вам, мой друг: дело в том, что оба они гладко выбриты. Чтобы успешно изобразить среди бела дня кого-то из братьев Кавендишей, потребуется не просто хороший, а гениальный актер, причем обладающий определенным внешним сходством с тем, в кого перевоплощается. Но в случае с Альфредом Инглторпом все иначе. Одежда, борода, пенсне, скрывающее глаза, – вот каковы его особые приметы. Итак, что прежде всего требуется преступнику? Остаться вне подозрений, не правда ли? И как же лучше всего это сделать? Бросив подозрение на кого-то другого. И вот человек, который как нельзя лучше подходит для этих целей. Все и без того предубеждены против мистера Инглторпа и станут подозревать его в первую очередь, но нужны веские доказательства. Что может быть лучше доказанной покупки яда, а сфабриковать таковую, учитывая особенности внешнего облика мистера Инглторпа, совсем нетрудно. Не забывайте, молодой Мейс никогда раньше лично не встречался и не общался с Альфредом Инглторпом – с чего же ему думать, что человек в его одежде, с его бородой и в его пенсне, им не является? – Звучит правдоподобно, – признал я, сраженный красноречием Пуаро. – Но почему же, в таком случае, Инглторп не сознаётся, где был в шесть часов вечера в понедельник? – Да, и в самом деле – почему? – подхватил Пуаро, понемногу успокаиваясь. – Если бы его арестовали, он наверняка заговорил бы, но я не хочу, чтобы до этого дошло. Я должен заставить его увидеть всю тяжесть своего положения. Разумеется, за этим молчанием кроется нечто неблаговидное. Пусть он и не убивал свою жену, но он остается подлецом со своими грязными тайнами. – Что же это может быть? – вслух размышлял я, признавая доводы Пуаро, но все цепляясь за слабую надежду, что самая очевидная версия в конце концов окажется единственно верной. – А сами вы не догадываетесь? – спросил Пуаро, улыбаясь. – А вы, конечно, уже догадались? – О да, у меня была одна маленькая идея, и в конце концов она подтвердилась. – Вы об этом и словом не обмолвились! – упрекнул я. Пуаро виновато развел руками. – Простите, мой друг, вы тогда были настроены не вполне симпати́к. – Он в упор взглянул на меня. – Но теперь-то вы понимаете, что его нельзя арестовывать? – Ну, допустим, – сказал я с изрядной долей сомнения, поскольку судьба Альфреда Инглторпа была мне совершенно безразлична и, более того, я считал, что этого типа не мешало бы хорошенько прижать. Пуаро, пристально наблюдавший за моей реакцией, вздохнул и решил сменить тему. – Скажите, мой друг, помимо удивительного поведения мистера Инглторпа, что еще поразило вас во время дознания? – Да вроде бы ничего эдакого мы не услышали. – Неужели вам ничего не показалось странным? Я поневоле подумал о Мэри Кавендиш и уклонился от ответа. – Смотря, что вы называете странным. – Ну, к примеру, показания Лоуренса Кавендиша? Я вздохнул с облегчением. – Ах, Лоуренс. Ну, знаете ли, он всегда был довольно нервным малым с причудами. – Версия, что его мачеха могла по ошибке отравиться тонизирующим средством, которое принимала регулярно, вас не удивила, а? – Да нет, не особо. Хотя специалисты и высмеяли Лоуренса, но это было вполне естественное предположение для дилетанта. – Но ведь мсье Лоуренс вовсе не дилетант. Вы же сами мне рассказывали, что он изучал медицину и даже получил диплом! – Да, это правда. Как же я мог об этом забыть? Тогда это действительно странно. – Все его поведение кажется весьма странным, с самого начала этой истории. Из всех членов семьи он единственный способен сразу же распознать симптомы отравления стрихнином, и все же именно он – единственный, кто безоговорочно голосует за смерть от естественных причин. Будь на его месте мсье Джон, я бы понял. У него нет необходимых познаний, и по своей природе он лишен воображения. Но мсье Лоуренс – это совсем другое дело! И вот сегодня, во время дознания, он выдвигает версию, которая, как он и сам прекрасно понимает, абсолютно нелепа и смехотворна. Тут есть над чем поразмыслить, мон ами! – Да, все довольно запутанно, – согласился я. – А миссис Кавендиш? Она ведь тоже поведала нам далеко не все, что ей известно! – продолжал Пуаро. – Я не знаю, что и думать по этому поводу. Не может же она выгораживать Альфреда Инглторпа. Однако другого объяснения у меня нет. Пуаро задумчиво кивнул. – Это действительно выглядит странно. Одно можно сказать наверняка: миссис Кавендиш подслушала гораздо больше из пресловутой «беседы на личные темы», чем хотела признать. – И все-таки трудно предположить, что она вообще способна подслушивать чужие разговоры!