Следуя его указаниям, я занял пост у двери, сгорая от любопытства: что, черт возьми, скрывается за этой просьбой? Зачем ему понадобилось, чтобы я стоял на страже именно в этом месте? Я задумчиво осмотрел тянувшийся передо мной коридор, и меня осенило. За исключением Синтии Мердок, все обитатели дома спали сейчас в этом, левом крыле. Может быть, я должен проследить, кто входит в комнаты и выходит из них? Я добросовестно стоял на своем посту. Время шло, а я бдительно нес свою вахту. Минуты текли мучительно медленно. Никто не приходил. Ничего не случилось. Прошло, должно быть, минут двадцать. Наконец появился Пуаро. – Вы никуда не отлучались? – Нет, я торчал здесь, как столб. Но так ничего и не дождался. – А! – Был это возглас удовлетворения или разочарования? – Вы что же, вообще ничего не видели? – Ровным счетом ничего. – А может быть, вы что-то слышали? К примеру, большой «бум», а, мон ами? – Нет, ничего такого – Возможно ли это? Я был так неловок! Обычно я не столь неуклюж, но один случайный жест (я отлично знал, что Пуаро ничего не делает случайно) – и я, увы, опрокинул прикроватный столик! Он был так огорчен и по-детски разочарован, что я поспешил его утешить. – Ничего страшного, старина. Просто триумф в гостиной вас немного взбудоражил. Да и все мы, призна́юсь, были ошарашены. Должно быть, у Инглторпа и миссис Райкс не просто интрижка, раз он так упорно держал язык за зубами. А что вы сейчас намерены предпринять? Где парни из Скотленд-Ярда? – Спустились, чтобы опросить слуг. Я показал им все добытые нами улики. Но должен сказать, я разочаровался в Джеппе. У него совершенно нет метода! – Смотрите, кто пришел! – воскликнул я, глядя в окно. – Доктор Бауэрштейн. Пожалуй, Пуаро, вы были правы, подозревая этого типа во лжи. Мне он не нравится. – Он умен, – задумчиво проронил Пуаро. – Он хитер, как сам дьявол! Призна́юсь, я испытал недостойную радость, когда во вторник он попал в дурацкое положение. Вряд ли вам доводилось видеть такое нелепое зрелище! – И я описал моему другу приключение доктора. – Он выглядел, как самое настоящее пугало! По уши в грязи! – Так, значит, вы его видели? – Да. Он, конечно, не хотел входить в таком виде в гостиную – это было как раз после ужина – но мистер Инглторп настоял… – Что?! – Пуаро в ярости схватил меня за плечи. – Доктор Бауэрштейн был здесь сегодня вечером? Здесь, в доме? И вы сообщаете об этом только сейчас? Почему вы не сказали мне раньше? Почему? Почему?! Казалось, он пришел в отчаяние. – Пуаро, дорогой, да разве я мог подумать, что вас это заинтересует? – оправдывался я. – Я же не знал, что это имеет какое-то значение. – Какое-то?! Это имеет важнейшее, первостепенное значение! Итак, доктор Бауэрштейн был здесь во вторник вечером, накануне убийства. Гастингс, разве вы не понимаете? Это же меняет все – абсолютно все! Я никогда не видел его таким расстроенным. Выпустив меня, он отвернулся, машинально переставил пару канделябров, продолжая бормотать себе под нос: – Да, это все меняет, все. Внезапно он, видимо, принял какое-то решение. – Пойдемте! Нельзя терять ни минуты. Где мистер Кавендиш? Узнав, что Джон в курительной, Пуаро незамедлительно направился туда. – Мистер Кавендиш, мне необходимо срочно попасть в Тэдминстер. В деле новый поворот. Можно воспользоваться вашим автомобилем? – Конечно, он к вашим услугам. Вы что же, едете прямо сейчас? – Да, если позволите. Джон позвонил и приказал подать машину. Спустя десять минут мы уже выехали из парка и во весь опор мчались в Тэдминстер. – А теперь, Пуаро, может быть, все-таки объясните мне, в чем дело? – смиренно попросил я. – Что ж, мон ами, о многом вы могли бы догадаться и сами. Вы, конечно, понимаете, что теперь, когда с мистера Инглторпа сняты все подозрения, следствие пойдет совсем иным путем. Перед нами новая проблема. Мы выяснили, что муж убитой не покупал яд. Мы отбросили сфабрикованные улики. Теперь займемся настоящими. Мною установлено, что любой обитатель Стайлза мог в понедельник вечером притвориться мистером Инглторпом – за исключением миссис Кавендиш, игравшей в это время с вами в теннис. Кроме того, у нас имеются показания самого Инглторпа, что чашку с кофе, предназначавшуюся его жене, он оставил в холле. В ходе дознания на это заявление никто не обратил особого внимания, но теперь его следует рассматривать в совершенно ином свете. Необходимо выяснить, кто же в конце концов принес кофе миссис Инглторп, или кто проходил через холл в то время, пока этот напиток там стоял. Опираясь на ваш отчет, мы можем с уверенностью сказать, что только двое не имели никакого доступа к чашке – миссис Кавендиш и мадемуазель Синтия. – Верно! – Услышав, что с Мэри Кавендиш снято всякое подозрение, я испытал невыразимое облегчение. – Чтобы оправдать Альфреда Инглторпа, мне пришлось раскрыть карты раньше, чем я собирался, – продолжал Пуаро. – Полагая, что я охочусь за Инглторпом, преступник мог проявить небрежность. Теперь он будет вдвойне осторожен. Да, вот именно – вдвойне осторожен! – Он резко повернулся ко мне. – Скажите, Гастингс, а сами-то вы кого подозреваете? Есть какие-то мысли по этому поводу? Я мешкал с ответом. По правде говоря, одна идея, сама по себе дикая и нелепая, пару раз за это утро промелькнула в моем мозгу. Я отверг эту версию, сочтя ее полнейшим вздором, но не смог о ней забыть. – Это даже нельзя назвать подозрением, – пробормотал я. – Все это так глупо. – Ну же, не бойтесь говорить откровенно, – подбодрил меня Пуаро. – Всегда следует доверять своим инстинктам. – Хорошо, раз вы настаиваете. Пусть это покажется абсурдом, но я уверен, что мисс Говард рассказала нам далеко не все, что знает, – выпалил я. – Мисс Говард? – Конечно, вы будете смеяться… – С чего бы это вдруг? – Не могу отделаться от мысли, что мы зря исключили ее из числа подозреваемых, – зачастил я. – И почему? Лишь потому, что она покинула дом задолго до происшествия. Но в конце концов, она была в каких-то пятнадцати милях отсюда, автомобиль обернется за полчаса! Можем ли мы с уверенностью утверждать, что ее не было в Стайлзе в ночь убийства? – Да, друг мой, можем, – неожиданно сказал Пуаро. – Приступив к расследованию, я первым делом позвонил в госпиталь, где работает мисс Говард. – И что же вы узнали? – А вот что: мисс Говард заступила во вторую смену во вторник, а когда неожиданно прибыла новая партия раненых, самоотверженно осталась на ночное дежурство. Так что она чиста. – Ох! – Я был пристыжен. – Видимо, виной всему чрезмерная ярость мисс Говард по отношению к Инглторпу. Потому-то я ее и заподозрил. Не могу отделаться от ощущения, что она хочет подстроить ему какую-то пакость. К примеру, не может ли она быть причастна к уничтожению завещания? Она могла сжечь последний вариант по ошибке. Решила, что это предыдущее завещание, составленное миссис Инглторп в пользу мужа, и сожгла его просто из ненависти. – Вы считаете эту антипатию неестественной? – Да. Слишком уж она беснуется при виде Инглторпа. Одно время я даже думал, что она просто помешалась на этой почве. Пуаро энергично замотал головой. – Нет-нет, тут вы ошибаетесь. У мисс Говард на редкость крепкий рассудок. Она – превосходный образец английского здравомыслия, вскормленного холодной говядиной и студнем. – И все же ее ненависть к Инглторпу кажется почти маниакальной. Моя версия, какой бы нелепой она ни казалась, состоит в том, что мисс Говард намеревалась отравить именно Инглторпа, а его жена умерла в результате какой-то ошибки. Но я, разумеется, не имею ни малейшего представления, как бы ей удалось все это провернуть. Так что не обращайте внимание на мои бредни. – И все же в одном вы правы. Очень благоразумно подозревать всех и каждого до тех пор, пока вы не сможете логически доказать их невиновность – к собственному удовлетворению. Итак, какие есть аргументы против версии, что мисс Говард умышленно отравила миссис Инглторп? – Да ведь она была так предана ей! – воскликнул я. – Чушь! Что за детский лепет! – раздраженно отозвался Пуаро. – Если мисс Говард была способна хладнокровно отравить старушку, неужели ей не хватило бы терпения и мозгов изображать искреннюю преданность? Нет, нам надо искать другие доказательства в ее пользу. Вы были совершенно правы, предположив, что ее ненависть к Альфреду Инглторпу слишком бурная, чтобы быть естественной, но ваши наблюдения привели к абсолютно ложным выводам. Я сделал другие заключения и не сомневаюсь, что они верны, но об этом в свое время. – Он помолчал, а затем продолжил. – Однако есть обстоятельство, которое, на мой взгляд, неоспоримо доказывает, что мисс Говард не может быть убийцей. – И что же это за обстоятельство? – Смерть миссис Инглторп никоим образом не может принести пользу мисс Говард. А в наше время никто не совершает убийство без причины. Я задумался. – Разве миссис Инглторп не могла назначить ее наследницей? Пуаро покачал головой. – Но вы же сами в разговоре с мистером Уэллсом предположили, что такое возможно? Пуаро улыбнулся. – Это был просто ловкий маневр. Я не хотел упоминать имя человека, которого на самом деле имел в виду, думая о наследниках. Мисс Говард занимала примерно такое же положение в доме, что и этот человек, поэтому я назвал ее. – И все же миссис Инглторп на самом деле могла оставить все ей. Ведь в день смерти она написала новое завещание, и возможно… Но Пуаро так энергично замотал головой, что я остановился. – Нет-нет, мой друг. У меня есть кое-какие собственные идеи относительно этого завещания. В одном могу вас заверить: оно было не в пользу мисс Говард. Мне оставалось только положиться на его заверения, хотя, по правде сказать, я не понимал, как он может быть настолько в этом убежден. – Что ж, – сказал я со вздохом, – мисс Говард оправдана. Кстати, именно вы отчасти виноваты в том, что я ее подозревал. Меня насторожило, как вы восприняли ее показания. Пуаро выглядел озадаченным. – А что же такого я сказал? – Разве не помните? Когда я заметил, что только она и Джон Кавендиш находятся вне подозрений? – А-а! Да-да. – Казалось, он немного смутился, но быстро пришел в себя. – Гастингс, окажите мне одну услугу.