– Мы, опять-таки, поверили на слово Бауэрштейну. Но даже если это правда – не странно ли, что мы разыскиваем таинственного отравителя, а буквально под рукой находится величайший в мире токсиколог. – Токси… кто? – Специалист по ядам и отравляющим веществам. Кто как не он способен сделать яд безвкусным? Или же это мог быть вовсе не стрихнин, а какой-нибудь малоизвестный наркотик, о котором никто никогда не слышал и который вызывает почти такие же симптомы. – Гм, возможно вы и правы, – заколебался Джон. – Но, слушайте, как же он смог добраться до какао? Оно же не стояло на столике в холле? – Нет, не стояло, – нехотя признал я. И вдруг в моей голове возникло чудовищное предположение. Я молился и надеялся, что эта же мысль не придет в голову и Джону. Но, видя, что мой друг продолжает недоуменно морщить лоб, я вздохнул с облегчением. Ибо в какой-то момент я сообразил, что у доктора Бауэрштейна мог быть сообщник. Но разве можно себе представить, чтобы такая очаровательная женщина, как Мэри, могла быть замешана в убийстве? И всё же среди отравительниц не так уж редко встречались женщины небывалого очарования. В памяти моей всплыл разговор за чаем в день моего приезда, именно тогда Мэри вдруг сказала, что яд – женское оружие, и как же засверкали при этом ее прекрасные глаза! И в каком волнении пребывала она в тот роковой вечер вторника! Неужели миссис Инглторп обнаружила запретную связь между Мэри и Бауэрштейном и пригрозила рассказать об этом Джону? Может быть, хозяйку Стайлза убили, чтобы заставить замолчать? Затем я вспомнил сегодняшний загадочный разговор между Пуаро и Эвелин Говард. Об этом ли шла речь? Это ли та самая чудовищная возможность, в которую Эвелин всеми силами пыталась не поверить? Да, теперь все сходится. Неудивительно, что мисс Говард предложила «замять дело». Теперь я понял ее незаконченную фразу: «Сама Эмили предпочла бы…» И в глубине души я с ней согласился. Разве не предпочла бы миссис Инглторп, чтобы ее смерть осталась неотмщенной, если на другой чаше весов лежало ужасное бесчестье, которому предстояло навеки запятнать имя Кавендишей? – А все-таки я не могу поверить в вашу версию, – внезапно подал голос Джон. – И знаете, почему? – Расскажите, – попросил я, радуясь что мы прекратили выяснять, как яд мог попасть в какао. – Да потому что Бауэрштейн сам настоял на вскрытии. Зачем ему это понадобилось? Ведь малютка Уилкинс был вполне готов подмахнуть заключение о сердечном приступе. – Да, действительно, – я задумался. – Возможно он хотел перестраховаться. Ведь обстоятельства смерти были таковы, что впоследствии министерство внутренних дел могло потребовать эксгумации. Тогда он оказался бы в очень неприглядном положении – кто поверит, что специалист с его квалификацией не смог распознать симптомы отравления. – Ну, может быть, вы и правы. И все же вы убедите меня лишь тогда, когда назовете мне мотив. Я вздрогнул. – Послушайте, – торопливо сказал я. – Ведь я могу и ошибаться. И помните: все, о чем мы говорили, должно остаться между нами. – Это само собой. За беседой мы и не заметили, как дошли до калитки, ведущей в парк. Уже можно было расслышать голоса – сегодня, как и в день моего приезда, стол для чаепития накрыли под большим платаном. Синтия уже вернулась из госпиталя. Я придвинул свой стул поближе к ней и поведал о страстном желании Пуаро посетить ее аптеку. – Конечно, он должен ее увидеть! Надо как-нибудь пригласить его на чай. Договорюсь с ним лично. Какой же он лапочка! И до того забавный! Представляете, на днях он заставил меня отстегнуть брошку от воротничка и приколоть заново, потому что она висела не очень ровно. – Это вполне в его духе. Он буквально помешан на симметрии, – засмеялся я. – А, значит с вами он тоже проделывает такие штуки? Мы помолчали пару минут. Затем Синтия покосилась на Мэри Кавендиш и, понизив голос, сказала: – Мистер Гастингс, после чая я хотела бы поговорить с вами кое о чем. Этот взгляд, брошенный на Мэри, меня насторожил. Внезапно я понял, что никогда не наблюдал особой теплоты и доверия между этими двумя молодыми женщинами. И впервые я задумался о будущем Синтии. Миссис Инглторп не отдавала на этот счет никаких распоряжений, но мне казалось, что Джон и Мэри не захотят, чтобы девушка покинула Стайлз, по крайней мере, до конца войны. Я знал, что Джон с большой симпатией относится к Синтии и не сможет оставить ее без крыши над головой. Джон, ненадолго уходивший в дом, снова появился на пороге. Его лицо, обычно такое добродушное, искажала гримаса гнева. – Черт бы побрал этих детективов! Какого дьявола им нужно, не могу понять! Они перевернули вверх дном буквально все. Ничего невозможно найти, все разбросано как попало! А сегодня они воспользовались тем, что никого не было дома, и опять обыскали каждую комнату. И, главное ведь, все безрезультатно! Ну, я задам этому Джеппу, попадись он мне! – Да, многовато последователей Пола Прая [Герой комедии «Пол Прай» английского драматурга Дж. Пула (1786–1872) стал нарицательным обозначением излишне любопытного человека, постоянно сующего свой нос в чужие дела] для одной усадьбы, – согласилась мисс Говард. Лоуренс предположил, что они отрабатывают хлеб насущный, имитируя лихорадочную деятельность. Мэри Кавендиш промолчала. После чая я пригласил Синтию прогуляться, и мы отправились в лес. – О чем вы хотели поговорить? – спросил я, как только завеса зеленой листвы надежно скрыла нас от любопытных глаз. Синтия со вздохом опустилась на траву и сбросила шляпу. Солнечный свет, пробившийся сквозь ветки, превратил ее рыжевато-каштановые волосы в живое, зыбкое золото. – Мистер Гастингс, вы всегда так добры и так много знаете! Почему я раньше никогда не понимал, до чего очаровательна эта девушка? Она даже милее, чем Мэри, которая, между прочим, никогда не говорила мне ничего подобного. – Продолжайте, – мягко поощрил я, видя, что она колеблется. – Мне нужен ваш совет. Что мне делать? – В каком смысле? – В прямом. Понимаете, тетя Эмили всегда говорила, что обеспечит мое будущее. Полагаю, она забыла это сделать – или не ожидала, что умрет так скоро – во всяком случае, с моим будущим полная неопределенность! И теперь я не знаю, что делать. Как вы считаете, не стоит ли мне как можно скорее уехать отсюда? – Господи, нет, конечно! Уверен, они не захотят с вами расстаться! Какое-то время Синтия словно бы боролась сама с собой, нервно выщипывая траву изящными пальчиками. Потом вскинула голову. – Миссис Кавендиш захочет. Она меня ненавидит. – Что вы такое говорите! – Я был поражен до глубины души. – Говорю чистую правду. Не знаю, чем я ей насолила, но только она терпеть меня не может, и он – он тоже не может… – Уверяю, вы ошибаетесь, – я пытался ласково ее вразумить. – Я точно знаю, что Джон вас очень любит. – Ах, Джон! Джон-то да… Но я говорила о Лоуренсе. Не то, чтобы меня особенно заботило, как относится ко мне Лоуренс. Но ведь так ужасно, когда тебя никто не любит, ни единая душа! – Ну как же «ни единая»! Смотрите сами, глупенькая: и Джон, и мисс Говард в вас души не чают… Синтия кивнула с довольно мрачным видом. – Да, Джону я нравлюсь и Эви, конечно, только с виду такая грозная, а на деле и мухи не обидит. Но Лоуренс никогда и слова мне не скажет по доброй воле, а Мэри, кажется, просто через силу заставляет себя обходиться со мной вежливо. Вот Эви она буквально умоляет остаться, не уезжать, а я ей не нужна, и… и… я не понимаю, что делать. Внезапно бедная крошка разрыдалась. Не знаю, что на меня нашло. Должно быть, всему виной была ослепившая меня красота, когда солнечный свет вдруг заиграл в ее волосах. Вероятно также, что в обществе Синтии я испытывал неподдельное счастье от того, что рядом со мной существо, совершенно точно не замешанное в гнусном убийстве. А может быть, я просто искренне сочувствовал ее молодости и одиночеству. Так или иначе, но я наклонился к девушке, взял ее ручку и пробормотал: – Синтия, выходите за меня замуж. Сам того не желая, я применил мощное средство против ее слез. Синтия мгновенно перестала всхлипывать, выпрямилась, отдернула руку и выпалила: – Ну и шуточки! Я опешил. – Я вовсе не шучу. Я прошу вас оказать мне честь стать моей женой. Каково же было мое удивление, когда Синтия от души расхохоталась и назвала меня «милым чудаком». – Это очень благородно с вашей стороны, мистер Гастингс, но вы и сами знаете, что вовсе этого не хотите. – Это не так. Я чувствую к вам… – Неважно, что вы там чувствуете – вам это вовсе не нужно, да и мне, тоже. – Что ж, это, разумеется, решает дело, – сухо сказал я. – Не понимаю только, что смешного вы нашли в моем предложении. – Право же, ничего! И я от души надеюсь, что в следующий раз вы сделаете его куда более достойной девушке! Прощайте, мистер Гастингс, вы очень-очень меня утешили! Тщетно пытаясь справиться с новым приступом веселья, она скрылась за деревьями. Размышляя о нашем разговоре, я понял, что вел себя в высшей степени глупо. От этого неприятного чувства нужно было избавиться, и я решил прогуляться в деревню и поискать Бауэрштейна. Кто-то должен присматривать за этим типом. И в то же время надо изловчиться и рассеять любые подозрения, которые у него могут возникнуть относительно нас с Пуаро. Да, придется ходить по лезвию ножа. Я вспомнил слова Пуаро о том, что он полагается на мои дипломатические способности, и решил, что не ударю в грязь лицом. Преисполненный благих намерений, я подошел к домику, в окне которого красовалось объявление о сдаче комнат. Здесь, как мне было известно, и поселился наш ученый приятель. Дверь мне открыла пожилая особа. – Добрый день, – любезно раскланялся я. – Доктор Бауэрштейн дома? Старушка уставилась на меня во все глаза. – А вы что ж, не слыхали про него? – А что с ним? – Да покончено с ним.