Эти сладостные размышления были прерваны внезапным появлением мисс Говард. Она торопливо огляделась, чтобы убедиться, что в комнате больше никого нет, выхватила из кармана измятый лист оберточной бумаги и сунула его Пуаро, пробормотав при этом загадочные слова: «Со шкафа». Затем она поспешно вышла из комнаты. Пуаро нетерпеливо развернул лист бумаги и издав удовлетворенное восклицание, расстелил его на столе. – Гастингс, взгляните и скажите. По-вашему, что это за буква – «Дж.» или «Л.»? Лист был довольно пыльным, как будто валялся где-то некоторое время. Но Пуаро указывал на наклейку. Вверху стоял штамп фирмы «Парксон и компаньоны», известных лондонских торговцев театральным реквизитом. Ниже – адрес получателя: «Стайлз-Корт, Стайлз-Сент-Мэри, Эссекс. (Далее следовал тот самый неразборчивый инициал)… Кавендишу, эсквайру». – Это может быть «Т.», а может быть и «Л.», – сказал я, изучив наклейку. – Но уж точно не «Дж.» – Согласен с вами, – сказал Пуаро, снова аккуратно складывая лист бумаги. – Более того, могу с уверенностью утверждать, что это именно «Л.». – Это что, важная улика? – Более или менее. Она подтверждает мою гипотезу. Я предположил существование этой обертки, отправил мисс Говард на поиски, и, как видите, они увенчались успехом. – А что она имела в виду под словами «со шкафа»? – Она имела в виду, что нашла ее на шкафу, – живо ответил Пуаро. – Странное место для оберточной бумаги, – вслух размышлял я. – Отнюдь. Очень удобно и практично складывать коробки и разного рода предметы упаковки наверху шкафа, где они никому не мешают и не бросаются в глаза. Лично я всегда так поступаю. Мои мысли обратились к более серьезным предметам. – Скажите, Пуаро, вы уже пришли к каким-то заключениям по поводу этого убийства? – Да. Во всяком случае, я, кажется, знаю, как именно его совершили. – Ух ты! – К сожалению, у этой моей гипотезы пока что нет никаких доказательств. Если только… – Внезапно он вцепился в мою руку и с неожиданной силой поволок по коридору, возбужденно выкрикивая по-французски: – Мадемуазель Доркас, мадемуазель Доркас, сильвупле! Ан моман! На шум из кладовой выскочила перепуганная Доркас. – Моя славная Доркас, у меня есть идея – маленькая идея – о, какая удача, если она подтвердится! Скажите мне – в понедельник, не во вторник, Доркас, а в понедельник, за день до трагедии, не случилось ли чего со звонком в спальне миссис Инглторп? Доркас выглядела очень удивленной. – Да, сэр, теперь, когда вы спросили, я вспомнила, что он не работал, хотя ума не приложу, как вы об этом прознали. Кажется, мышь перегрызла провод, который ведет в крыло прислуги, или что другое приключилось. Во вторник утром пришел человек и все наладил. Пуаро издал вопль восторга и мы вернулись в утреннюю гостиную. – Вот видите, не обязательно иметь неопровержимые доказательства – достаточно простой сообразительности! Но слаб человек – ах, как приятно сознавать, что ты на верном пути! Друг мой, я словно заново родился! Я скачу! Я лечу! Словно в подтверждение своих слов, он и в самом деле выскочил на лужайку перед окнами и побежал по ней вприпрыжку. – Что это нашло на нашего маленького друга? – раздался позади меня голос. Я повернулся и увидел, что Мэри Кавендиш стоит рядом со мной. Она одарила меня теплой улыбкой и я невольно улыбнулся в ответ. – Почему он так странно себя ведет? – продолжала Мэри. – Что тут сказать? Он расспрашивал Доркас о звонке в спальне миссис Инглторп, а когда узнал, что хотел, на радостях совсем потерял голову! Вот, сами видите, что вытворяет! Мэри рассмеялась. – Какой забавный! Смотрите, он выходит из ворот. Значит, он уже не вернется? – Понятия не имею. Я давно оставил попытки предугадать его поведение. – А вам не кажется, мистер Гастингс, что ваш гениальный друг немного помешался? – Скажу честно – я не знаю ответа на этот вопрос. Порой я уверен, что он безумен, как шляпник, но когда мне уже кажется, что тут поможет только смирительная рубашка, выясняется, что это сумасбродство было просто частью его метода. – Вот оно что! Хотя Мэри улыбалась и посмеивалась, я не мог не заметить, что в это утро она немного рассеяна и выглядит так, точно все время думает о чем-то своем. Мне пришло в голову, что сейчас самый подходящий момент обсудить с ней судьбу Синтии. Очень осторожно, и, как мне показалось, с большим тактом, я приступил к выполнению своего замысла, но Мэри прервала меня буквально на первых словах. – Мистер Гастингс, не сомневаюсь, что вы превосходный адвокат, но не расточайте свои таланты понапрасну. У Синтии нет никаких оснований опасаться недоброжелательного отношения с моей стороны. Я залепетал, что и не собирался вмешиваться и пусть она, ради бога, не думает, будто между мной и Синтией… Но она снова перебила меня и сказала нечто такое, от чего Синтия и ее проблемы мигом вылетели у меня из головы. – Мистер Гастингс, как по-вашему – мы с моим мужем счастливы вместе? Я был порядком сконфужен и пробормотал что-то – мол, будучи посторонним человеком, не вправе рассуждать на подобные деликатные темы, и вообще не мое это дело. – Что ж, – тихо сказала она. – Ваше это дело, или нет, а я скажу вам, что мы несчастливы. Я воздержался от ответа, поскольку понял, что она еще не закончила. Слегка наклонив голову, она медленно прошлась туда-сюда по комнате, слегка наклонив голову. Я любовался ее стройной, гибкой фигурой и плавной походкой. Внезапно она остановилась и посмотрела на меня в упор. – Вы ведь ничего обо мне не знаете? – спросила она. – Откуда я родом, кем я была до того, как вышла замуж за Джона – вообще ничего? Что ж, я вам расскажу. Будете моим духовником. Думаю, вы добрый человек – да, я уверена, что вы добры. Признаться, я отнюдь не был польщен оказанным мне доверием. Почему-то я вспомнил, что Синтия начала свои откровения почти таким же образом. Кроме того, роль духовника больше подходит почтенному, пожилому человеку, а я считал, что еще слишком молод для этого. – Мой отец был англичанином, – начала миссис Кавендиш, – но мама по происхождению русская. – А-а, – протянул я. – Теперь понятно. – Что вам понятно? – Откуда взялся ореол нездешней тайны, который всегда вас окружал. – Моя мать слыла красавицей. Я-то ее совсем не помню, она умерла, когда я была еще младенцем. Кажется, она погибла из-за трагической случайности – по ошибке приняла слишком большую дозу снотворного. Так это или нет на самом деле – неизвестно, но отец безмерно горевал по ней. Вскоре он поступил на консульскую службу. И куда бы он ни ехал, он всюду брал меня с собой. К двадцати трем годам я уже объездила весь мир. Это была великолепная жизнь, и она мне нравилась. На Мэри лице расцвела улыбка, запрокинув голову, она, казалось, грезила о тех былых счастливых днях. – Потом отец умер. Он оставил меня практически без гроша. Мне пришлось уехать в Англию и поселиться у старых тетушек в Йоркшире. – Она содрогнулась от воспоминаний. – Поймите, для девушки, которая росла и воспитывалась так, как я, подобная жизнь была невыносима. Узость их интересов, смертельная скука, томительное однообразие – от всего этого впору было сойти с ума. – Она помолчала минуту и добавила другим тоном: – И тут я встретила Джона Кавендиша. – И что же дальше? – Сами понимаете, с точки зрения моих теток, для меня это была отличная партия. Но вовсе не корыстные соображения повлияли на мой выбор. Замужество просто было способом сбежать от невыносимой монотонности моей жизни. Я ничего на это не сказал, и спустя мгновение она продолжила: – Не поймите меня превратно. Я была с ним предельно честна. Я сказала чистую правду – что он мне очень нравится, что я надеюсь со временем его полюбить, но отнюдь не испытываю к нему пылкой страсти. Он заявил, что это его устраивает, и вот мы поженились. Она устремила взгляд в пространство, на ее переносице залегла небольшая морщинка. Казалось, мыслями она перенеслась назад, в те минувшие дни. – Думаю, поначалу он меня любил. Я даже уверена в этом. Но наверное мы не были удачной парой. Почти сразу же мы отдалились друг от друга. Я довольно быстро наскучила своему мужу и он стал искать утешения на стороне. Подобные признания не слишком-то приятны для женского самолюбия. Я забормотал что-то, не соглашаясь, но Мэри решительно меня оборвала. – Шила в мешке не утаишь, да и какое это имеет значение теперь, когда наши пути окончательно разошлись. – Что вы имеете в виду? Голос ее был тихим, но твердым. – То, что я не собираюсь оставаться в Стайлзе. – Разве вы с Джоном не будете здесь жить? – Джон может жить здесь сколько угодно, но я не стану. – Вы намерены от него уйти? – Да. – Но почему? Она долго молчала и наконец сказала: – Возможно, потому что хочу наконец обрести свободу! И когда она произнесла эти слова, предо мной внезапно предстали вольные просторы, нехоженые лесные чащи, неизведанные земли. Я осознал, что такое свобода для натуры, подобной Мэри. На мгновение я увидел ее подлинную сущность – гордое, неукротимое создание, для которого оковы цивилизации – точно клетка для птицы, рожденной в горах. Вероятно, она угадала мои мысли, потому что горький крик вдруг сорвался с ее губ: – Вы не знаете, вам не понять, какой ненавистной тюрьмой был для меня этот дом!