– Я вам сочувствую, – сказал я. – Просто… не надо сейчас совершать опрометчивых поступков. – О, английская осмотрительность! – В ее голосе слышалась насмешка. И тут у меня вырвались слова, за которые я уже мгновение спустя был готов откусить себе язык. – А вы знаете, что доктор Бауэрштейн арестован? С лица Мэри точно губкой стерли всякое живое чувство, оно мгновенно стало надменным и непроницаемым. – Джон был так любезен, что сообщил мне об этом сегодня утром. – А вам известно, за что его арестовали? – Ну, очевидно, за то, что он немецкий шпион. Наш садовник давно его подозревал, так он и говорил Джону. Ее лицо, голос, выражали лишь холодное безразличие. Значит, она не была влюблена в доктора? Мэри отошла на пару шагов, склонилась над одной из цветочных ваз. – Они совсем завяли. Нужно поставить сюда свежий букет. Пропустите меня, пожалуйста. Спасибо, мистер Гастингс. И едва заметно кивнув мне на прощание, она вышла в сад. Нет, разумеется, ей нет никакого дела до Бауэрштейна. Ни одна женщина не способна так притворяться, когда речь идет о судьбе ее возлюбленного. Настал новый день. Пуаро больше не появлялся в поместье. Бесследно исчезли и агенты Скотленд-Ярда. Однако с дневной почтой объявилась новая улика – точнее сказать, улика, на которую мы возлагали надежды, перестала быть таковой. Пришел ответ на таинственное четвертое письмо, которое миссис Инглторп написала накануне своей смерти. Хотя все наши усилия по выяснению его адресата были напрасны, и мы отказались от дальнейших попыток, это обстоятельство выяснилось само собой. Оказалось, миссис Инглторп переписывалась с французским нотным издательством – эти господа сообщили с благодарностью, что получили чек, и с сожалением – что пока не смогли отыскать для заказчицы нужные ей записи русских народных песен. Таким образом рухнула последняя надежда на то, что переписка миссис Инглторп в тот роковой вечер прольет какой-то свет на тайну ее гибели. Перед чаем я решил прогуляться до деревни и рассказать Пуаро о постигшем нас разочаровании. И возмутился, обнаружив, что он опять куда-то исчез. – Он что же, снова уехал в Лондон? – спросил я у старого бельгийца. – О нет, мсье, он спешил на поезд до Тэдминстера, хотел навестить молодую леди, которая работает в госпитале. – Вот же болван! – взорвался я. – Я ведь ясно ему сказал, что среда – единственный день, когда ее нельзя там застать! Не могли бы вы передать ему просьбу наведаться к нам завтра с утра пораньше? – Конечно, мсье, непременно передам. Но и на следующий день Пуаро не дал о себе знать. Тут уж я по-настоящему разозлился. С какой стати он решил, что нас можно так бесцеремонно игнорировать? После обеда Лоуренс отвел меня в сторонку и спросил, не пойду ли я в деревню навестить своего друга. – Даже не собирался. Если у него возникнет желание нас повидать, пусть сам приходит. – Вот как. – Лоуренс, казалось, колеблется, говорить ли дальше. Его странное поведение и взволнованный вид возбудили мое любопытство. – Если у вас есть сообщение для Пуаро, я, пожалуй, все же наведаюсь в деревню. – Ничего особо важного, но… если вы все равно туда идете, то передайте ему… – он понизил голос до шепота, – передайте, что я, кажется, нашел лишнюю кофейную чашку! По правде сказать, я уже забыл об этом загадочном поручении Пуаро, но сейчас вновь был заинтригован. Поскольку Лоуренс больше ничего не сказал, я решил сменить гнев на милость и снова отправился в коттедж «Околица». На сей раз старик бельгиец встретил меня с улыбкой – Пуаро был дома. Не соблаговолю ли я подняться наверх? Я соблаговолил. Пуаро сидел за столом, уронив голову на руки. При моем появлении он вскочил. – Что с вами? – забеспокоился я. – Надеюсь, вы не больны? – Нет-нет, я здоров. Просто пытаюсь принять нелегкое решение. – Разоблачать преступника или нет? – пошел я ва-банк и, к моему удивлению, Пуаро кивнул. – Как сказал ваш великий Шекспир, «Говорить или не говорить – вот в чем вопрос». Я не стал придираться к цитате. – Пуаро, вы это всерьез? – Я серьезен как никогда. Ибо на кону лежит то, что требует величайшей в мире деликатности. – И что же это? – Женское счастье, мон ами, – торжественно сказал Пуаро. Я опешил, не зная, что на это ответить. – Великий момент настал, а я совсем не решил, что делать, – вздохнул маленький детектив. – Ибо, видите ли, я играю в игру, где ставки слишком велики. Никто, кроме меня, Эркюля Пуаро, не способен так рисковать! – И он с гордостью ударил себя в грудь. Я почтительно выждал пару минут, чтобы не умалять эффект его выступления, а решившись наконец заговорить, передал Пуаро сообщение от Лоуренса. – Ага! – вскричал он. – Значит, он нашел лишнюю кофейную чашку. Это хорошо. Он умнее, чем может показаться, этот ваш длиннолицый мсье Лоуренс! Сам я не слишком высоко ценил сообразительность Лоуренса, но не стал возражать Пуаро. Вместо этого я дружески попенял ему за то, что он забыл мои указания относительно графика работы Синтии. – Ваша правда. У меня решето в голове. Но другая юная леди была ко мне очень добра. Она посочувствовала, что я приехал напрасно, и любезно устроила мне очень милую экскурсию по госпиталю. – Значит, все в порядке. Выпьете чаю с Синтией как-нибудь в другой раз. Я рассказал Пуаро о письме из музыкального издательства. – Ах, какая жалость! Я так многого ждал от этого таинственного письма! Но нет, нам не следует уповать на помощь свыше. Все, что нужно для раскрытия преступления, находится здесь! – он постучал себя по лбу. – Серые клеточки – мы должны полагаться только на них! – Затем он неожиданно спросил: – Вы разбираетесь в отпечатках пальцев, мой друг? Вопрос застал меня врасплох. – Да не особо. Все, что я знаю – двух одинаковых не существует. – Что ж, этого достаточно. Он открыл ящик стола, вынул несколько фотоснимков и разложил передо мной. – Я пронумеровал их: один, два, три. Что вы можете о них сказать? Я внимательно изучил представленные доказательства. – Вижу, тут все сильно увеличено. Можно с уверенностью сказать, что номер один – это большой и указательный палец, они принадлежат мужчине, а номер два – женские отпечатки, они намного меньше и вообще совершенно другие. Что же касается номера три, – я задумался, – тут какая-то мешанина из разных следов, но очень отчетливо видны отпечатки пальцев номер один. – Поверх остальных? – Именно. – Вы сразу их узнали? – Конечно, они идентичны отпечаткам с первого снимка. Пуаро кивнул, осторожно собрал фотографии и снова запер их в ящике. – Вы, конечно, ничего мне не объясните по своему обыкновению? – саркастически сказал я. – Напротив, я сейчас же все расскажу. Номер один – это отпечатки пальцев мсье Лоуренса. Номер два принадлежат мадемуазель Синтии. Они не являются уликой. Я просто взял их для сравнения. С номером три дело обстоит сложнее. Как вы сами заметили, изображение увеличено до предела – даже немного размыто. Не стану описывать специальный аппарат и химикаты, которыми я пользовался, полиция давно взяла на вооружение этот метод, с его помощью можно в кратчайшие сроки сделать фотографию отпечатков пальцев с поверхности какого угодно предмета. Что ж, теперь расскажу, на каком именно предмете остались эти следы. – Продолжайте, аудитория у ваших ног. – Бьен! На фото номер три сильно увеличенное изображение поверхности крошечной бутылочки, которая хранится на верхней полке шкафчика для опасных и ядовитых веществ, который находится в аптеке госпиталя Красного Креста, который расположен в местечке Тэдминстер. Не правда ли, очень похоже на детский стишок про дом, который построил Джек? Я так и ахнул. – Боже правый! Но каким образом отпечатки пальцев Лоуренса Кавендиша могли оказаться на этом пузырьке? Он даже близко не подходил к шкафчику с ядами в тот день, когда мы там были! – Еще как подходил! – Нет, вы ошибаетесь! Мы все время были вместе. Пуаро покачал головой. – Нет, мой друг, был момент, когда вы не были все вместе. Был момент, когда вы просто не могли быть все вместе, иначе не возникла бы необходимость звать мсье Лоуренса, чтобы тот вышел из провизорской и присоединился к вашей компании на балконе. – Я и забыл об этом, – признался я. – Но он пробыл там в одиночестве каких-то несколько секунд! – Этого было достаточно. – Достаточно для чего?