– Ах, стало быть, вы не видели почтового штемпеля! И тем не менее, с уверенностью заявляете, что письмо пришло из Стайлза. А ведь там мог стоять и какой-то другой штемпель, а? – Д-да… – А на самом деле письмо, пусть даже с пометкой «Стайлз-Корт» на почтовой бумаге, могло быть отправлено откуда угодно? Из Уэльса, к примеру? Несчастный свидетель признал, что такое вполне возможно, и сэр Эрнест неохотно выпустил его из своих когтей. Элизабет Уэллс, младшая горничная из Стайлз-Корта, рассказала следующее. В тот роковой вечер, уже отправившись спать, она вдруг вспомнила, что заложила засов на входной двери, в то время, как мистер Инглторп просил закрыть ее только на ключ. Чтобы исправить свою оплошность, она направилась в холл, но услышала какой-то шум на господской половине. Заглянув в коридор западного крыла, она увидела, как мистер Джон Кавендиш стучится в двери спальни миссис Инглторп. С нею сэр Эрнест Хэвиуэзер расправился в два счета. Под его свирепым напором она безнадежно запуталась, начала противоречить сама себе и сэр Эрнест снова сел, сыто ухмыляясь. Энни, дававшая показания последней, сообщила, что не видела пятна свечного сала на полу в спальне. Зато она видела как подсудимый нес кофе в будуар. На этом в судебном разбирательстве был объявлен перерыв до завтрашнего утра. По дороге Мэри Кавендиш честила обвинителя на все лады. – Вот же мерзавец! Какую паутину он сплел вокруг бедного Джона! Он искажает любой, самый незначительный факт так, чтобы тот представал в неверном свете! – Что ж, завтра у нас будет возможность отыграться, – попробовал я ее утешить. Мэри рассеянно поддакнула. Казалось, она о чем-то задумалась. Затем вдруг понизила голос до шепота. – Мистер Гастингс… вы же не думаете… это же не может быть… нет, только не Лоуренс, он на такое не способен! Я и сам был озадачен, и как только мы с Пуаро остались вдвоем, я спросил его, что он думает о стратегии, избранной защитой и о поведении сэра Эрнеста. – Ах! Этот сэр Эрнест – умная голова! – одобрительно отозвался Пуаро. – По-вашему, он убежден в виновности Джона? – По-моему у него вообще нет никаких убеждений. Нет, он просто пытается создать путаницу, посеять сомнения среди присяжных, чтобы они уже не могли с уверенностью сказать, кто из братьев виновен в преступлении. Он пытается доказать, что улик против Лоуренса не меньше, чем против Джона, и скорее всего, у него это получится. На следующий день процесс возобновился, и первым вызвали инспектора Джеппа. Показания он давал четко и профессионально. Вкратце поведав о своих действиях в Стайлз-Корте, под конец он сообщил: – На основании полученной нами информации, я и суперинтендант Саммерхей обыскали спальню подсудимого, воспользовавшись его отлучкой. В одном из ящиков комода, под стопкой нижнего белья мы нашли следующие улики. Во-первых, пенсне в золотой оправе, очень похожее на то, которое носит мистер Инглторп, – упомянутый предмет был продемонстрирован присяжным. – Во-вторых, вот этот флакон. Флакон ранее уже был опознан помощником аптекаря – он подтвердил, что это тот самый пузырек. Крошечная бутылочка синего стекла содержала несколько белых кристаллов, а поверх горлышка был ярлычок: «Стрихнина гидрохлорид. Осторожно, яд!» Последнюю улику, представленную инспектором, обнаружили уже после предварительного слушания в полицейском суде. Длинный, почти новый лист промокательной бумаги был найден в чековой книжке миссис Инглторп. Когда полицейские поднесли его к зеркалу, то смогли прочитать отпечаток слов: “Всю собственность и все деньги, которыми я владею, после смерти оставляю своему любимому мужу Альфреду Ингл..» Это развеяло всякие сомнения в том, что в уничтоженном завещании наследником был назван супруг покойной леди. Затем Джепп достал обугленный клочок бумаги, извлеченный из каминной решетки, и это, вкупе с обнаруженной на чердаке бородой, завершило перечень вещественных доказательств. Однако инспектору предстояло выдержать перекрестный допрос, и сэр Эрнест уже потирал руки. – Назовите дату обыска в спальне подсудимого. – Двадцать четвертое июля, вторник. – Это было ровно через неделю после трагедии? – Да. – Первые два предмета, по вашему утверждению, были найдены в комоде. Ящик не был заперт? – Нет. – Не кажется ли вам странным, что преступник хранит улики против себя в незапертом ящике комода, где на них может наткнуться кто угодно? – Он мог спрятать их там в спешке. – Но вы же только что сказали, что с момента убийства прошла целая неделя! Разве этого времени недостаточно, чтобы забрать и уничтожить свидетельства своего преступления? – Вероятно. – Инспектор, здесь не то место, где можно сомневаться или колебаться. Была у обвиняемого возможность забрать и уничтожить улики – да или нет? – Да, была. – Стопка белья, о которой вы упомянули, была тяжелой или легкой? – Очень тяжелой. – Другими словами, это было теплое зимнее белье. Очевидно, у подсудимого не было нужды открывать именно этот ящик? – Может, и не было. – Попрошу отвечать без уверток. Была у подсудимого необходимость в разгар лета, да еще и в самую жаркую неделю, открывать ящик с зимним бельем? Да или нет? – Нет, не было. – В таком случае, существует ли вероятность, что упомянутые предметы были подброшены в этот ящик неустановленным лицом, а подсудимый понятия не имел о том, что они лежат в комоде? – Я так не думаю. – Но такая возможность существует? – Да, существует. – У меня все, свидетель свободен. Посыпались другие свидетельства против Джона. Доказательства финансовых трудностей, которые он переживал в июле. Подробности его интрижки с миссис Райкс. Бедняжка Мэри! Как должна была страдать ее женская гордость! Чутье не подвело Эвелин Говард, хотя предубеждение и заставило ее выставить прелюбодеем Альфреда Инглторпа. Затем на свидетельской скамье оказался Лоуренс Кавендиш. На вопросы мистер Филипса он отвечал еле слышно. Нет, он ничего не заказывал у Парксона в июне. А 29 июня он вообще находился в Уэльсе. В ту же секунду сэр Эрнест воинственно выпятил нижнюю челюсть. – Вы отрицаете покупку черной бороды у Парксона? – Да, отрицаю. – Ах так! А скажите-ка нам, кто станет хозяином Стайлз-Корта в случае несчастья с вашим братом? От этого бестактного вопроса на бледном лице Лоуренса запылали яркие пятна. Судья пробурчал что-то неодобрительное, а подсудимый гневно привстал на своей скамье. Но Хэвиуэзер чихать хотел на недовольство своего клиента. – Прошу вас ответить на вопрос. – Полагаю, это буду я, – тихо сказал Лоуренс. – В каком смысле «полагаете»? У вашего брата нет детей, значит, его наследник – вы? – Да. – То-то же, – сказал Хэвиуэзер с добродушием людоеда. – А вдобавок вы бы отхватили приличную сумму деньжат, не так ли? Тут судья решил вмешаться. – Ну, знаете, сэр Эрнест, это уже слишком! Какое отношение этот вопрос имеет к делу? Сэр Эрнест поклонился и двинулся дальше с видом охотника, в колчане которого еще полно стрел. – Доводилось ли вам посещать аптеку госпиталя Красного Креста в Тэдминстере в компании одного из гостей вашей усадьбы? Скажем, во вторник, 17 июля? – Да, я был там. – Не случилось ли вам, оставшись там в одиночестве на несколько секунд, открыть шкафчик с ядами и исследовать его содержимое? – Я… да, возможно, я это сделал. – Возможно? – Я открывал этот шкафчик. Сэр Эрнест пошел напролом. – Ваш интерес вызвала какая-то конкретная бутылочка? Какой-то определенный яд? – Н-не думаю. – Осторожней, мистер Кавендиш, не забывайте, что вы под присягой. Я имею в виду пузырек, содержащий гидрохлорид стрихнина. Лицо Лоуренса приобрело болезненно-зеленоватый оттенок.