Пуаро уставился в потолок, попыхивая крошечной папироской. – Они разработали план, как бросить подозрение на Джона Кавендиша. В понедельник миссис Инглторп примет последнюю дозу своей тонизирующей микстуры. Поэтому именно в шесть вечера в понедельник Альфред Инглторп оказывается в месте, весьма отдаленном от деревни, где его видит множество людей. В свое время мисс Говард измыслила и распространила басню о нем и миссис Райкс, и эта небылица позволила ему впоследствии хранить молчание, изображая джентльмена. И в шесть вечера мисс Говард, переодетая Альфредом Инглторпом, заходит в деревенскую аптеку, рассказывает историю о несуществующей собаке и ставит в регистрационной книге подпись Альфреда Инглторпа почерком Джона, который предварительно хорошо изучила. Но поскольку главное в этом спектакле – чтобы Джон нипочем не смог доказать свое алиби на время покупки стрихнина, мисс Говард пишет ему анонимную записку, опять же, старательно подражая его же почерку. В записке неизвестный шантажист требует свидания – в таком глухом и безлюдном месте, где Джон гарантировано не встретит знакомых. Пока что все идет хорошо. Мисс Говард возвращается в свой Миддлингем. Альфред Инглторп возвращается в Стайлз-Корт. Если даже его обыщут, то ничего не найдут, ведь стрихнин остался у мисс Говард, да и нужен он был лишь для того, чтобы бросить подозрение на Джона Кавендиша. Но тут-то и случается заминка. В тот вечер миссис Инглторп не принимает свое лекарство. Испорченный звонок, отсутствие Синтии, подстроенное Инглторпом через ничего не подозревавшую жену – все впустую. И потому он совершает промах. Пока миссис Инглторп гостит у друзей, он спешит написать своей сообщнице, опасаясь, как бы та не запаниковала из-за внезапного краха их плана. Но жена возвращается раньше, чем он ожидал. Застигнутый врасплох и, к тому же, порядком взвинченный, Инглторп поспешно запирает свое бюро. Если он останется в будуаре, ему, возможно, потребуется открыть стол снова и тогда жена может заинтересоваться незаконченным письмом. И он выходит в парк, где гуляет допоздна, терзаемый страхом, что миссис Инглторп сможет отпереть его бюро и обнаружить обличающий документ. Как мы знаем, именно это и произошло. Миссис Инглторп читает письмо и узнает, как вероломно поступили с ней ее муж и Эвелин Говард. К сожалению, упоминание бромида не вызывает у нее никаких подозрительных ассоциаций. Она понимает, что ей грозит опасность, но не знает, в чем именно она состоит. Пока что она не хочет выяснять отношения с мужем, но немедленно пишет своему поверенному и просит прийти завтра. Кроме того она желает сейчас же уничтожить завещание, которое только что составила. Роковое письмо она решила сохранить как улику. – Значит, именно для того, чтобы найти это письмо, Инглторп вскрыл замочек бювара? – Да, и поскольку при этом он страшно рисковал, ясно, до какой степени этот документ был для него важен. Ведь за исключением этого письма совершенно ничего не связывало его с преступлением. – Но почему же он сразу не уничтожил его? – Да потому, что перед этим пришлось хотя бы какое-то время держать это письмо при себе – а он не мог себе этого позволить. А как бы вы поступили в его случае? У него была всего пара минут до нашего прибытия на место происшествия – я знаю это, поскольку к тому времени Энни начала чистить лестницу и увидела бы любого, кто направляется в правое крыло. И вот как все было. Инглторп входит в спальню – ключ удалось подобрать с легкостью, замки́ всех спален на этом этаже более или менее похожи. Он устремляется к бювару, но тот заперт, а ключей нигде не видно. Это страшный удар, ведь теперь его надежда скрыть свой визит в комнату пошла прахом. Но делать нечего, ради проклятого письма придется рискнуть. Он быстро взламывает замок перочинным ножом и перебирает бумаги, пока не находит то, что ищет. Однако теперь возникает новая дилемма: он не смеет держать при себе этот листок бумаги. В любой момент его могут увидеть выходящим из спальни… его могут обыскать. Если у него найдут бумагу, это верная гибель. Вероятно, он слышит шум – это мистер Уэллс и Джон выходят из будуара. Мешкать нельзя. Где же спрятать этот роковой листок? Содержимое корзины для бумаг обязательно проверят. При себе его хранить нельзя – и уничтожить нельзя. В отчаянии он вертит головой, и, как вы думаете, что он видит, мон ами? Я пожал плечами. – В одно мгновение Инглторп разрывает письмо на длинные тонкие полоски и, скатав их в жгутики, торопливо засовывает в вазу на каминной полке среди точно таких же жгутиков, предназначенных для растопки. Я так и ахнул. – Никому и в голову не придет туда заглянуть, – продолжал Пуаро. – А позже, улучив момент, он сможет вернуться и уничтожить эту единственную улику против него. – Значит, все это время письмо находилось в той вазочке? – вскричал я и Пуаро с улыбкой кивнул. – Да, мой друг. Именно там я обнаружил свое «последнее звено» и этим потрясающим открытием я всецело обязан вам. – Мне? – Конечно. Помните, вы сказали, что у меня дрожали руки, когда я симметрично расставлял безделушки на каминной полке в спальне миссис Инглторп? – Да, но я не вижу, как это связано… – Зато я вижу. Друг мой, услышав это от вас, я вспомнил, что утром, когда мы были в этой спальне вдвоем, я уже поправлял эти предметы. И раз мне пришлось приниматься за дело снова, раз они опять стояли в беспорядке, значит кто-то их трогал за этот короткий промежуток времени. – Бог мой, так вот почему вы вели себя так странно! – сообразил я. – Вы помчались в Стайлз и отыскали там письмо? – Да, и это была гонка на время. – Но ведь у Инглторпа имелась масса возможностей его уничтожить, как же можно было свалять такого дурака… – О нет, никаких таких возможностей у него не было. Об этом я позаботился. Помните, вы упрекали меня, когда я всем и каждому рассказывал, что из портфеля покойной похищен документ? Я сделал это, чтобы помешать его уничтожить. Тогда я еще не был абсолютно уверен в виновности Инглторпа, но знал, что если это он выкрал что-то из бювара жены, значит сейчас эта бумага где-то спрятана. Оповестив всех домочадцев, я заручился поддержкой доброго десятка сыщиков-добровольцев. С тех пор они по пятам ходили за Инглторпом и он не посмел снова соваться в спальню жены. Да что там – ему вообще пришлось поскорее убраться из дома. – Но ведь письмо могла уничтожить и мисс Говард! – Да поймите, она и понятия не имела о его существовании! Они еще заранее условились, что до самой казни Джона Каведиша не встретятся и не скажут друг другу ни слова, изображая смертельных врагов. Конечно, я следил за мистером Инглторпом, надеясь, что рано или поздно он приведет меня к тайнику. Но он был слишком умен, чтобы так рисковать. Там, где письмо находилось, оно было в полной безопасности – раз никто не заглянул в вазу во время обыска, маловероятно, что это сделают потом. Если бы не ваше в высшей степени удачное замечание, нам бы ни за что не удалось уличить Альфреда Инглторпа. – А когда вы впервые начали подозревать мисс Говард? – Когда я обнаружил, что на дознании она солгала о письме, полученном от миссис Инглторп. – В чем же она солгала? – Видели это письмо? Помните, как оно выглядело? – Ну, более или менее. – Тогда вы должны помнить, что у миссис Инглторп был очень своеобразный почерк – она оставляла большие пробелы между словами. И если вы посмотрите на дату вверху письма, то заметите, что «семнадцатое июля» написано совсем по-другому. Понимаете, что я имею в виду? – Нет, – признался я, – не понимаю. – Разве вы не видите, что это письмо было написано не семнадцатого, а седьмого – на следующий день после отъезда мисс Говард. Потом перед семеркой приписали единицу, чтобы превратить дату в «семнадцатое». – А зачем это вообще понадобилось? – Отличный вопрос! Именно его я задал себе. Почему мисс Говард скрывает письмо, написанное семнадцатого числа, и предъявляет это, поддельное? Да потому что она не хотела показывать письмо от семнадцатого числа. Что же такого там могло быть написано? И сразу у меня зародилось подозрение. Вы помните, как я сказал, что надо остерегаться людей, скрывающих правду? – Да, но не вы ли сразу после этого назвали мне причины, по которым мисс Говард якобы не могла совершить преступление? – с негодованием воскликнул я. – И это очень веские причины. Долгое время они мешали мне увидеть истинную картину преступления, пока я не вспомнил важный факт: Эвелин Говард в родстве с Альфредом Инглторпом. Она и вправду не могла совершить преступление в одиночку, зато вполне могла стать соучастницей. А эта бурная, преувеличенная ненависть! За ней скрывались совершенно иные эмоции. Несомненно, эти двое были любовниками задолго до того, как Альфред Инглторп появился в Стайлзе. Они состряпали гнусный заговор – Альфред женится на этой богатой, но довольно глупой старухе, убедит ее завещать ему все свои деньги, а затем они очень хитроумным образом отправят ее на тот свет. Если бы их план удался, они, вероятно, покинули бы Англию и жили бы вместе припеваючи на деньги своей несчастной жертвы. Экая парочка хитрых и беспринципных авантюристов! В то время, как Альфред усиленно навлекает на себя подозрения, Эвелин тщательно подготавливает совсем иной кульминасьон. Она прибывает из Миддлингема со всеми уликами. Она вне подозрений. Ее багаж никто не обыскивает. На ее передвижения по дому и вне его не обращают внимания. Она подбрасывает стрихнин и пенсне в комнату Джона. Она прячет бороду в сундук на чердаке. Благодаря ее стараниям, рано или поздно они будут обнаружены. – Ума не приложу, зачем им понадобилось сваливать вину на Джона, – заметил я. – Против Лоуренса было куда больше доказательств! – Да, но все они возникли по чистой случайности. Представляю, как это невероятно раздражало участников нашего преступного дуэта. – Лоуренс к тому же очень странно себя вел, – задумчиво продолжал я. – Ну, еще бы. Вы, конечно, догадались, что скрывалось за этим странным поведением? – Нет! – Разве вы не поняли, что он считал убийцей мадемуазель Синтию? У меня даже дыхание перехватило. – Да быть такого не может! – Отчего же, я и сам поначалу ее подозревал. Именно ее я имел в виду, когда расспрашивал мистера Уэллса о завещании в пользу посторонних лиц. Плюс ко всему приготовленные ею порошки бромида, актерские способности и искусное перевоплощение в мужчину – помните рассказ Доркас? На самом деле, против нее улик было больше, чем против кого бы то ни было еще. – Пуаро, вы ведь шутите? – Нисколько. Сказать вам, отчего мсье Лоуренс так побледнел, когда вошел в комнату матери в ту роковую ночь? Да потому, что он сразу понял: старую леди отравили, а через ваше плечо увидел – дверь в комнату мадемуазель Синтии не заперта на засов. – Он ведь поклялся, что она была заперта! – запротестовал я. – Вот именно, – с желчным смешком сказал Пуаро. – Тогда-то я и понял, что он выгораживает мадемуазель Синтию. – Но зачем ему ее защищать? – Да потому что он по уши в нее влюблен! Я от души расхохотался. – Ну, Пуаро, тут вы попали пальцем в небо. Мне доподлинно известно, что он не только не влюблен в нее – но и определенно ее недолюбливает! – И кто же это вам сообщил, мон ами? – Да сама же Синтия! – А-а, милая крошка Синтия! И что же, она сильно переживала из-за этого обстоятельства? – Она сказала, что ей наплевать. – Ну, значит, она очень переживала. Таковы уж они, ле фамм! – Ваш рассказ о поведении Лоуренса стал для меня большой неожиданностью, – хмуро сказал я. – Но друг мой, разве же вы ослепли? Разве вы не видели, что на лице мсье Лоуренса возникала кислая мина каждый раз, когда Синтия веселилась и кокетничала с Джоном? Он вообразил, что старший брат вскружил голову юной барышне. Войдя в спальню мачехи и безошибочно определив симптомы отравления стрихнином, он сделал поспешный вывод, что мадемуазель как-то к этому причастна, и страх начал действовать за него. Сначала Лоуренс наступил на кофейную чашку и раздавил ее в порошок, решив, что таким образом уничтожит возможность проверить остатки содержимого. И с тех пор он столь же упорно, сколь и безуспешно отстаивал версию «смерти от естественных причин». – А что это за шифрованные послания насчет лишней кофейной чашки? – Я был почти уверен, что ее спрятала миссис Кавендиш, но должен был убедиться. Мсье Лоуренс сперва совсем меня не понял, но, поразмыслив, пришел к выводу, что если ему удастся разыскать лишнюю кофейную чашку, с его возлюбленной будут сняты всякие подозрения. Так оно и вышло. – А что означали предсмертные слова миссис Инглторп? – Ну, разумеется, она обвиняла в своей смерти мужа! – Бог мой, Пуаро, да вы просто кудесник. У вас есть ответы на все вопросы, – вздохнул я. – Какое счастье, что все так благополучно закончилось. Даже Джон с женой помирились. – Благодаря мне. – Как это? – Мэри вышла замуж без любви. Джон знал это. Он человек по-своему чувствительный, и не стал навязываться женщине, которая его не хочет. А когда он устранился, ее любовь проснулась. Но они оба страшно самолюбивы и эта гордыня неумолимо их разделяла. Джон закрутил роман с миссис Райкс, а Мэри в отместку выставляла напоказ отношения с доктором Бауэрштейном, которые на деле вовсе не были такими уж дружескими. Помните день ареста Джона Кавендиша, когда вы подловили меня за обдумыванием важного решения?