Дунаев сбрил бороду с усами и нацепил зачем-то очки. Павел не всматривался, но поймал себя на странной мысли, что этот человек ему кого-то стал напоминать… Впрочем, сейчас не до глупостей. – Все нормально, – бурчал командир, напутствуя своих людей. – Красивые, не отнять. Главное – драматизма побольше. Работали на совесть. Антуан вертел баранку, Гуссак подпрыгивал рядом на сиденье и что-то заливисто кричал. Машину тряхнуло, автомат запрыгал по дороге – Гуссак выругался и угомонился. В первой машине маячил Дунаев, призывно махал руками, чтобы не стреляли. Вражеская колонна отступила в лес, где стрельба прекратилась, но пехотинцы, залегшие у дороги, хорошо просматривались. Машины пролетели по дороге мимо эсэсовцев. Клаус Шенк затормозил уже в лесу – увлекся. Люпье прерывисто газовал, манипулировал рычагом, переключая передачи. С «достоверностью» явно перестарались – двигатель вышел из строя, чихал и кашлял, из-под капота валил дым. Пара рывков, и машина встала в двадцати метрах от опушки. Люди, кашляя, вывалились из нее, схватились за грудь, поползли на четвереньках. Притворяться сейчас не приходилось – действительно намаялись. К ним подбежали люди в защитных комбинезонах, помогли подняться. Клаус и Антуан смачно ругались – один по-немецки, другой по-французски. Клауса охотно «приняли» в ряды «Шарлемань» – служить в дивизии этническим немцам никто не запрещал. – Что происходит? Кто вы такие? – беспокойно вопрошал мужчина в форме гауптштурмфюрера. – Вы нормально себя чувствуете? – Да, гауптштурмфюрер, спасибо. Главное, что мы живы, – Павел усиленно изображал последствия контузии, качался, закатывал глаза. – Это не моя кровь, гауптштурмфюрер – слава богу, я цел. Чего не сказать о большинстве наших парней… Он украдкой наблюдал, как из первой машины выводят Дунаева – Сан Саныча трясло так, что очки стучали по носу. Остальные выходили сами, но тут же падали в траву. К ним подбежал военнослужащий с медицинской сумкой – хотелось надеяться, что не эксперт по бычьей крови. – Обер-штурмфюрер, вы можете объяснить, что случилось? – прокричал эсэсовский офицер. – Виноват, гауптштурмфюрер, – язык у Павла заплетался, речь выходила скомканной. – Обер-штурмфюрер Кассен, командир сводной ротной группы. Нас было семьдесят восемь человек, дислоцировались в Шабли – это на севере. Получили приказ от обер-штурмбанфюрера СС Остера выдвинуться в район Конте. Приказ был доставлен фельдъегерем-мотоциклистом. Приказывалось в сжатые сроки перекрыть эту дорогу, выступать нужно было немедленно. О вашей колонне было известно, планировалось, что до вашего прибытия мы возьмем под контроль Конте и вас встретим… Мы проследовали через скалы, выехали на лесную дорогу. Это был какой-то ад, гауптштурмфюрер… – Павел качнулся, мрачный эсэсовец поддержал его. – Думаю, ждали вас, но мы вас опередили, первыми вошли в этот проклятый лес… Вам повезло, гауптштурмфюрер, ваши люди целы… – Перестаньте мямлить, обер-штурмфюрер! – разозлился Боннэр. – Рассказывайте внятно! – Прошу простить, – Павел боялся переиграть. – Нам перекрыли дорогу, и мы попали в засаду, а в ней участвовали не меньше ста партизан. Ума не приложу, откуда у них такие силы, это же целая армия!.. У нас были два легких грузовика с боеприпасами – их подорвали в первые же минуты. У партизан есть батарея минометов, они не жалеют боеприпасов… Это был ад, гауптштурмфюрер… – твердил, как попугай, Романов. – Погибли почти все… Нам удалось под огнем развернуть две машины. Нас было человек пятнадцать, выжили только шестеро… Эта дорога перекрыта, даже не думайте туда соваться. Минометный обстрел не поможет. Маки не дураки, они отступят, дадут вам отстреляться, а потом опять займут позиции. – Но здесь нет другой дороги… – Боннэр кусал губы. – Дорога есть, – возразил Павел. – И я весьма сожалею, что мы ею сразу не воспользовались. Уверен, что сейчас она свободна, ведь все силы партизан здесь, и перебросить их в ущелье Карбен они попросту не успеют. – Ущелье Карбен? – озадачился Боннэр. – Да, мы знаем эту дорогу. Но она далекая, объездная, мы потеряем лишний час… – Не совсем так, гауптштурмфюрер. Вы потеряете минут тридцать. Но разве есть другой выход?.. Дело ваше, но сохрани я своих людей – непременно бы ею воспользовался… Нужно ехать назад, через километр повернуть на развилке, сделать дугу, а потом пройти пару километров по ущелью. Вы подойдете к горе Манжино с северо-восточной стороны и нанесете внезапный удар с севера по Конте… Маки решат, что вы уходите, им и в голову не придет, что вы воспользуетесь объездной дорогой… Впрочем, поступайте как хотите, гауптштурмфюрер, у вас есть свой приказ. Нам же осталось лишь добраться до Шабли и доложить об этом позорном провале… Павел в изнеможении опустился на траву и вынул из кармана мятую пачку «Житана». Гауптштурмфюрер сильно нервничал. Мысль о постановке в голову не пришла. Акцент «обер-штурмфюрера Кассена» можно было списать на что угодно. Все выглядело естественно и убедительно… Стонали от боли, ползая по траве, «выжившие»… Объездную дорогу он знал, таковая значилась на карте. Но воспользоваться ею на ум не пришло – с какой, позвольте, стати? – Вашим людям требуется медицинская помощь? – мрачно спросил он. Павел отмахнулся. – Оставьте, не теряйте время. Огнестрельных ранений у них нет, только ссадины и ожоги. Одна машина точно на ходу, мы доберемся до Шабли… Действуйте как считаете нужным, теперь это ваша проблема. Проведите разведку местности, если этого требует обстановка… Задача у Романова была непростая, ему надо было убедить гауптштурмфюрера, что он должен пойти через Карбен. Место для засады было идеальным, в отличие от леса за его спиной, где засада по факту невозможна, и хорошо, что противник об этом не знал. Часть отряда со всеми оставшимися боеприпасами выдвинулась в ущелье час назад, они уже на месте, и будет крайне досадно, если гауптштурмфюрер примет другое решение. Но чаша весов склонилась туда, куда нужно. Боннэр вынул карту, развернул ее, быстро посовещался с прибывшими ротными командирами. На лицах читались сомнения, но выбора у них не было – приказ есть приказ. Унтер-офицеры покрикивали, солдаты в маскировочных комбинезонах бежали к лесу, заводились двигатели застрявших на дороге машин. Солдатня рассаживалась. Боннэр потерял интерес к «пострадавшим» и побежал к своей машине, крича водителям, чтобы искали место для разворота. Кожа онемела, Павел почти не шевелился – неужели сработало?! Ей-богу, отгремит война – можно актером в драмтеатр устраиваться! Опушка опустела, шум колонны затихал. Ноги дрожали. Майор снова пошарил по карманам в поисках папирос. Антуан пытался завести машину, капот основательно обгорел, и она не заводилась. Он махнул рукой. Озорные дьяволята плясали на его молодом лице. Гуссак вытянул шею и внимательно обозрел опушку. Потом вытер пот со лба и засмеялся: – У нас все получилось, Поль, как такое может быть? – То есть на успех ты не рассчитывал? – ухмыльнулся Павел. – А зачем тогда участвовал? – Нацистов не люблю, – признался партизан. – Они мой дом сожгли в Мартене, сестренку в Германию на работы угнали, многих друзей и родственников расстреляли… Двигатель второго «Кюбельвагена» завелся. Развернуться было непросто, Клаус Шенк вел машину задним ходом, ее болтало от обочины к обочине. Двигатель работал, но чересчур громко – не к добру. Физиономия Мердена цвела от злорадства. Клаусу Шенку тоже отказала невозмутимость – он вздрагивал от смеха. – Нахлобучили мы их, Павел Сергеевич? – подмигнул Дунаев. Лицо помощника Истомина покрылось пятнами от волнения. Он снял очки. Без бороды Сан Саныч стал другим человеком с другой внешностью, скинул пять лет. Снова у Павла промелькнула странная мысль: «Кого он мне напоминает?» Но мысль не задержалась – слишком много постороннего варилось в голове. – Пока неплохо, Сан Саныч. Будем надеяться, они пойдут нужным нам маршрутом. Другого нет, а они не собираются нарушать полученный приказ. Но есть одна закавыка… – Павел смущенно почесал нос. – Кажется, понимаю, – кивнул Дунаев. – Есть риск, что этот гауптштурмфюрер уже связывается по рации со своим руководством – в командирских машинах обычно есть приемопередатчики. А командованию ничего не известно о выступившем ранее из Шабли подразделении. Гауптштурмфюрер может засомневаться и вывести из района свое войско. – А с другой стороны, соблазн велик: быстро пройти по ущелью, нанести удар по Конте и перекрыть партизанам горло… Мы же верим в нашу счастливую звезду, Сан Саныч? – Еще как, – осклабился Дунаев. – Дуракам везет… Есть предложения, Павел Сергеевич? Возвращаемся в отряд или найдем себе местечко в зрительном зале? Идеального обзора не обещаю, но кое-что увидим – имеется в паре верст скала с удобным подъемом, оттуда открывается завораживающий вид! – Принимается, – кивнул Павел. – Местными красотами мы еще не любовались. История умалчивает, связался ли Боннэр с командованием, но в ущелье Карбен он вошел. Дорога была укатанная, хотя сужалась несколько раз. Немцы дважды делали остановку, чтобы отбросить камни с проезжей части, но потом дело пошло сносно. Колонна осваивала сложную местность. Боннэр спешил, и в этой спешке имелся смысл: если основные силы партизан остались в месте засады, то что им делать здесь? Ползли бронетранспортеры, грузовики переваливались через каменные лепешки. Часть солдат спешилась, они брели рядом с автомобилями и настороженно посматривали по сторонам. С обеих сторон возвышались нелюдимые скалы. Дюжина пехотинцев ушла вперед с дозором. Дорога понизилась, скалы выросли и теперь висели над душой страшноватыми зубцами. Неприятное место, глухая зона, тишину нарушает только урчание техники. Дозор медленно брел с автоматами наперевес. Солдаты что-то чувствовали, их лица взмокли от пота. Когда у кого-нибудь из-под ног выстреливал камень, вздрагивали все. Бойцы почти не разговаривали, их внимание усилилось, лица от волнения побледнели. В этой неестественной тишине вдруг с горы покатился камень. Он забавно пропрыгал, отбиваясь от выступов, и упал на дорогу в метре от солдатской ноги. Военнослужащий застыл, на лбу выступила испарина. Остальные заозирались, припали к прицелам. Покатился еще один камень, но и он упал, никому не навредив. Что такого, камни ведь постоянно падают! Но вслед за вторым камнем хлынула осыпь – сначала всякая мелочь, крошка, а затем посыпался настоящий град из булыжников. Камни летели, словно из самосвала. Каменный град накрыл зазевавшихся солдат. Несколько человек успели выскочить, побежали назад. Остальным не повезло – камни ломали им кости, крошили черепа. Кто-то орал, хрипел мужчина с перебитым позвоночником. Осыпь продолжалась секунд пятнадцать, и на дороге выросла внушительная гора. Из-под нее торчали искривленные конечности, вытекала кровь. Поднялась паника. Выжившие солдаты принялись строчить по скалам. Кто-то додумался бросить гранату, и повезло, что она взорвалась на горе, а не у метателя под ногами. Остановилась колонна, с грузовиков спрыгнули солдаты. Разразилась ожесточенная стрельба, открыли огонь с башен БТР пулеметчики. Это было сущее безумие! Ответного огня никто не вел, но эсэсовцы не унимались, крошили оба склона. Камни снова катились на головы солдатам – на этот раз они были сами виноваты. Подобных осыпей уже не было, но досталось многим. В голове колонны орал гауптштурмфюрер: «Прекратить огонь, кретины!» Стрельба прекратилась, но оружие никто не опускал. Глаза внимательно следили за гребнями скал. Но там было тихо, только птицы сорвались, напуганные стрельбой, и подались за косогор. Перекошенные лица тряслись, пот хлестал ведрами. Возможно, солдаты дивизии «Шарлемань» и отличались особым героизмом, но, видимо, в каких-то других условиях. Командир орал: «Всем тихо, проявлять повышенную бдительность!» И все притихли. Только раненые стонали – им не могли запретить. На скалах не было ни одной живой души. Боннэр поколебался, потом стал раздавать команды: с места не сходить, двигатели держать включенными, части личного состава – наблюдать за скалами, остальные – на разбор завалов. Не менее сорока человек, забросив оружие за спину, принялись растаскивать камни, чтобы освободить проезд. Немцы нервничали, постоянно бросали взгляды наверх. Но скалы невозмутимо помалкивали, и солдаты успокоились – возможно, осыпь была случайной… И вдруг из-за гребней полетели гранаты. При этом метателей не было видно. Боеприпасы прыгали по склону и взрывались внизу. Гранат не жалели – все, чем нажились при недавней атаке на арсенал, пошло в ход. Забрасывали не только завал, где трудились солдаты, волна разрывов накрыла всю колонну. Загорелись замыкающие грузовики, и отступление задним ходом стало невозможно. Обе роты попали в капкан. Гранаты продолжали сыпаться, солдаты гибли. Помимо гранат, летели бутылки с зажигательной смесью – этого добра наготовили предостаточно. Билось стекло, горящее пламя растекалось по брезенту, капотам, облизывало тонкую броню бронетранспортеров. Охваченные пламенем, метались люди. Завал только начали разбирать, под ним оставались живые и мертвые, но сверху падали еще тела, и спастись из этого ада было невозможно. Несколько человек попытались заползти под автомобили – их ноги перебили осколки взорвавшейся рядом гранаты. Несчастные взвыли, не в силах выбраться. Дно ущелья заволокло пороховым дымом. Солдаты беспорядочно стреляли при полном отсутствии мишеней. Гауптштурмфюрер Боннэр получил пулю в живот и теперь захлебывался кровью. Он подполз к колесу, откинул голову. Машину тут же охватило пламя, уничтожило брезент, стало сжирать деревянные части кузова и слизывать краску с кабины. В какой-то момент на гребне появились люди, но сопротивление было сломлено, они могли стрелять беспрепятственно. Эсэсовцы залегали среди камней, но сверху их было прекрасно видно. Пули кромсали защитные комбинезоны. Это было форменное избиение! Выжившие солдаты бросали оружие, лезли на склон с поднятыми руками. Но служащие СС в плену не требовались – их сбивали пулями. Те, что были поумнее, пробирались в заднюю часть колонны, перебегали, ползли, прячась за телами павших. Вырваться удалось немногим, но таковые были, они уходили за «флажки», прятались в камнях, в основном израненные, растерявшие оружие. На скале в шестистах метрах от арены побоища было тепло и солнечно. Люди лежали за камнями и курили, прислушиваясь к звукам боя. Над ущельем Карбен поднимался черный дым. Не было необходимости видеть картину своими глазами, все и так было понятно. Партизаны с удобством обустроились и теперь подставляли солнцу чумазые лица. Загадочно улыбался молодой парнишка Антуан Лепье, думал о своем. Подобные минуты случались на войне – груз падал с души, появлялась возможность поразмыслить о жизни. Что-то бравурно насвистывал антифашист Шенк. Увлеченно чесался Гуссак. Сан Саныч Дунаев курил папиросу и вслушивался. Бой прекратился, теперь доносились только крики. Над горящей техникой клубился дым. – Вот и все, – произнес Дунаев. – Что и требовалось доказать. Получили в рыло. Такие вот пирожки с котятками, Павел Сергеевич, – он повернулся к майору и подмигнул. В ущелье продолжали кричать, но это были крики радости. Кто-то громогласно улюлюкал, кто-то пел «Марсельезу». Другие стали изображать заводные ритмы канкана, и эта идея понравилась всем, даже тем, кто никогда не был в Париже и не знал, что такое «Мулен Руж». Хоровое пение поднялось до небес, перемежалось дьявольским хохотом. Вступил женский вокал – девчата из Витебска тоже присутствовали. У певицы был идеальный слух и звонкий голос, она уверенно выдерживала тему, получая заслуженные аплодисменты. Маленькая победа – это хорошо. Вот только… – Ты в порядке, Павел Сергеевич? – понизив голос, спросил Дунаев. – Странный ты какой-то – вроде радуешься, а смотришь на меня, как Владимир Ильич на буржуазию. – Да бог с тобой, Сан Саныч, почудилось тебе! Это я-то не радуюсь?! Павел перевернулся на спину и уставился в небо. Камень с души не падал, тяжелел, давил на грудную клетку. Волнение зашкаливало, сердце колотилось. Он не сразу понял, кто такой Дунаев. Трудно опознать лицо, заросшее бородой, тем более если лично ты его никогда не видел, только на фото. Но даже после того, как Дунаев избавился от бороды, понимание пришло не сразу – слишком много всего наслоилось. А вот теперь исчезли последние сомнения. Павел лежал неподвижно, боясь пошевелиться, и переваривал озарение. Дунаев Сан Саныч – персонаж вымышленный. Рядом с ним лежал Борис Андреевич Резник, активный участник заговора против товарища Сталина, трусливо бежавший в Британию. Именно по его душу направлялась в Лондон группа СМЕРШ, когда корабль поразила немецкая торпеда. Этого человека майор Романов должен был найти и допросить, чтобы выявить скрывшихся от правосудия заговорщиков, а затем ликвидировать. Но этот человек оказался во Франции и стал активным участником антигитлеровского Сопротивления. Такого просто не могло быть! Мир не просто тесен, он безобразно тесен!  Глава 10 Новость о гибели в ущелье крупного подразделения СС не могла пройти незамеченной. Она стала шоком для всего гитлеровского командования. Подобного еще не было, чтобы потери в тылу становились сопоставимыми с потерями на фронте. Разрозненные группы партизан вернулись на базу. Повторной атаки не последовало – силы карателей в регионе были не безграничны. Но почивать на лаврах было рано. Они отработали новую систему выставления дозоров и ускоренной передачи экстренных сведений. Давно имелись пути отхода, а также резервная база в шести верстах на север. Жизнь продолжалась. Партизаны занимались своими делами, наряды уходили в разведывательный поиск. Майор Романов нервничал. Он мог ошибаться – фотоснимки затонули вместе с «Глазго», – но зрительная память работала. Лицо на снимке прочно въелось в память, вытравить его не смогли ни время, ни концлагеря. Товарищи подмечали, что майор стал мрачным, но лишь пожимали плечами и с расспросами не лезли. Дунаев что-то чувствовал, Павел ловил на себе его проницательный взгляд, спешил отвести глаза, но этим делал только хуже. Наличие рации в отряде выводило из себя. Однажды он ею воспользовался с разрешения командира. Позывные для связи с Абакумовым он помнил, они неоднократно уходили в эфир, но ответа он так и не дождался. Да и не рассчитывал он на ответ. Эфир – это тот же космос, в нем невозможно что-либо найти. Что произошло в верхах за долгие месяцы его отсутствия? Существует ли еще СМЕРШ? На месте ли Абакумов и его заместитель, полковник Маховецкий? Операция по поимке Резника, безусловно, провалилась, иначе что бы он делал в соседней землянке? Нельзя теперь оставлять попытки связаться с руководством! Он должен сообщить о Резнике, как бы некрасиво это ни выглядело! Он ведь офицер при исполнении, четко следует инструкциям и выполняет приказы!..