От побега в темное время решили отказаться – вырваться, может, и проще, но что делать ночью в незнакомом лесу в рваной обуви? Собаки найдут по запаху за пять минут. На долину между горными кручами укладывались легкие сумерки, когда на восточной стороне концлагеря вспыхнул дровяной сарай. Его подожгли в нескольких местах, огонь быстро разгорелся. Сарай полыхал, как факел. Вечер выдался ветреным, и это только усилило пламя. Люди всполошились, забегали по концлагерю. Горланили офицеры и солдаты, все кинулись к складу. – Тушите, твари! Немедленно тушите! – надрывался комендант заведения штурмбанфюрер СС Миллер. – Мольтке, что вы стоите – командуйте! Ждете, пока огонь сожрет столовую?! Вокруг строений копошились люди, узники тащили ведра с водой. Прогремело несколько автоматных очередей. Но поджигатель – парень без особых примет, невзрачный, среднего роста и возраста – уже покинул опасную зону. – Молодец, Брызгалов! – похвалил возбудившийся Буторин. – Назначаешься Геростратом, будешь ответственным за стихийные бедствия. Часовые на вышках действительно отвлеклись, но было бы наивно полагать, что они полные олухи. Рано или поздно они заметят беглецов. Тот момент, когда пять человек вбежали в просвет между строениями, охрана упустила, но когда они подбежали к колючке, их засекли. Брызгалов по злой иронии погиб первым. Часовые всполошились, открыли огонь из установленных на вышках пулеметов. Пули рвали сараи в щепки. Брызгалов, бежавший последним, закричал, стал кататься по земле, обливаясь кровью. Еще одна пуля попала в голову, и мужчина застыл с распахнутыми глазами. – Вперед! – рычал Буторин. – Поздно отступать, вперед! Сутулый Лузгин, на губах которого застыла библейская обреченность, отвел оборванные края проволоки, и в междурядье вкатился молодой парнишка Корсак. Он прыжком преодолел пространство между рядами, сорвал проволоку со второй преграды, выкатился наружу и лег. Держа проволоку отогнутой, что-то орал. Момент был незабываем! Пришла пора прощаться с жизнью! За Корсаком выкатился Лузгин, за ним – Буторин. Но Буторин застрял, колючки вцепились ему в одежду, царапали кожу. Буторин вырвался, перекатился. Павел пролез последним. – Лезьте, держу! – прохрипел Лузгин. И тут он повалился на прошитый пулями живот и подавился хрипом. Невольно своим телом Лузгин расширил проем, и Павел пролетел через него практически беспрепятственно. Пулеметчики вошли в раж, строчили без остановки. Люди катались по земле, кричали благим матом. Пули вырывали куски дерна из травяного покрова. Не сговариваясь, беглецы подлетели все втроем и бросились к лесу, до которого было метров сто… Пустая затея – слишком долго бежать по открытому пространству. Буторин вскрикнул и рухнул ничком, раскинув руки. Спина окрасилась кровью, капитан не шевелился. Корсак ахнул, бросился к командиру, но Павел схватил его за шиворот и толчком придал ускорение. – Беги, мальчишка, пока бежится! У пулеметчика на вышке заклинило затвор. Он выругался, сбросил автомат со спины. У второго кончилась лента с патронами, и он судорожно ее менял. Кричали люди, носилась охрана. Еще немного и!.. В эти секунды предстояло сделать невозможное. Павел орал благим матом – вперед! Это был реальный шанс! Паренек сообразил, что судьба дает возможность, ускорился, понесся вприпрыжку – майор даже не поспевал за ним. Вновь затрещали автоматы, но они уже не представляли опасности. Приближалась кромка леса. Чавкала земля под ногами – совсем недавно прошел дождь. Павел задыхался, словно ему в горло воткнули кол. Скорость сохранялась, но ноги отяжелели, а суставы предательски онемели. Перед глазами мельтешили пятки молодого пилота. Корсак оборачивался, проверял, не отстал ли этот мужик. Еще чуть-чуть… Лучше не думать о том, что будет дальше. Один из пулеметчиков вставил новую ленту, когда они уже подбегали к лесу. Живая изгородь зеленела перед глазами. Корсак с ревом набросился на кустарник… и тут пулеметчик открыл огонь в спину. Пули сшибали ветки, расщепляли кору. Затылок чесался, махровый ужас гнал вперед. Смерть надо видеть в глаза! А не так – то ли будет, то ли нет. Романов прорвался через заросли и скатился в удачно подвернувшуюся ложбину. Здесь уже лежал Корсак. Парень задыхался, с губ сползала кроваво-пенная струйка. Не удалось пареньку увернуться от пули… Павел подполз к нему, перевернул на спину. – Эй, ты как? Жив? Корсак смотрел на него умоляющими глазами – дескать, сделай же что-нибудь, мы ведь почти убежали! Но его спина была прострелена, мальчишка умирал. Он схватил майора за плечо, больно сжал. Павел терпел, смотрел, как жизнь покидает молодое тело. Вышел из оцепенения, только когда Корсак затих. Лай овчарки, как пинок под зад! Он подлетел, стал карабкаться на противоположный склон ложбины. Лучше не оборачиваться и бежать как можно дальше! Обувь сегодня Павел подобрал приличную – изношенные, но целые ботинки своего размера снял с поляка Рыбчика, погибшего утром под завалом. Охрана видела, но ей плевать. Ботинки не подкачали – бежал Павел размеренно, стараясь не упасть, берег дыхание. Лай за спиной не унимался, крики усилились. Значит, они уже в лесу, наткнулись на Корсака. Майор сохранял выдержку, сухие шишки выстреливали из-под ног, ботинки вязли в податливом мху. Лес редкий, его могли заметить, поэтому Павел резко сменил направление – бросился влево, где за деревьями тянулась цепочка кустов. Перекатился через косогор, бросился в ельник. Бежать становилось труднее, хвойные лапы цеплялись за одежду, он спотыкался об корни. Собачий лай словно прилип к спине! Лес не кончался. Потянулся подъем, деревья карабкались на склон. Отдуваясь, майор полез наверх. Тяжесть в ногах стала непомерной! Земля уходила из-под ног, деревья качались. Потом он сбежал вниз, разогнался, зачастил конечностями. Сердце выскакивало из груди. Вдруг по недосмотру споткнулся о тонкую поваленную сосну, растянулся и пробороздил носом несколько метров. Органы и кости остались в целости, не считая разбитого носа, но поднимался он тяжело. Снова побежал – сначала медленно, грузно, потом начал разгоняться. Справа возвышались скалы, но лезть туда было опасно, вдруг он не найдет лазейку? Овчарки надрывались, их лай сводил с ума. Иногда он затихал, но вскоре опять начинал рвать перепонки. Может, он просто чудился?.. Сердце стучало, как взбесившийся молот. Павел сделал передышку, встал. Лес все так же качался перед глазами – чужой, иноземный, хотя вроде деревья те же, что и в России. Тот же мох под ногами… Погоня не прекращалась, собаки лаяли, ветки хрустели под ногами. По ощущениям беглеца и его преследователей разделяло метров двести – не так уж мало. Но если собаку спустят с поводка, она понесется с космической скоростью… Майор прорвался сквозь гущу хвойника. Его гнало отчаяние. Ради чего столько смертей? Будет ведь еще одна, если не уйдет! Забрезжил просвет между деревьями. Павел немного поднажал и вырвался на открытое пространство. Картинка открылась, как в туристическом путеводителе. Вниз тянулся протяженный склон, заросший невысокой травкой. Впереди уступами возвышалась впечатляющая гора, частично заросшая лесом. Между горой и подножием склона в северо-западном направлении тянулось железнодорожное полотно. Грузовой поезд втягивался в тоннель, прорезанный в скальном массиве. Павел чуть не задохнулся от волнения. Шли грузовые вагоны, несколько наливных цистерн с нефтепродуктами, деревянные вагоны, отдаленно напоминающие советские теплушки… Половина поезда уже втянулась в тоннель, оставалось еще вагонов двадцать. Охраны не было – по крайней мере, на тормозных площадках. До тоннеля – метров триста, а сил осталось с гулькин нос! Павел побежал, стиснув зубы. Преодолел половину дистанции и быстро выдохся. Ноги отказывали. Но майор не сдавался, засеменил, держась за грудную клетку, – в ней происходило что-то нездоровое. Вагоны были совсем рядом, неспешно ползли – машинист сбросил скорость в тоннеле. Но Павел не успевал, опаздывал. В последний момент он просто отключил голову и, дав волю ногам, стал карабкаться, отдуваясь, на щебеночную насыпь. Вцепился в рукоятку откатной двери последнего вагона, и его чуть не затянуло под колеса. Он отпрянул от вагона, снова схватился. Теперь он бежал по насыпи, держась за ручку, и пытался открыть дверь, обливаясь потом. Въезд в тоннель неумолимо приближался, а там пространство сужалось – рядом с поездом не побежишь. Сердце сжалось от страха, он продолжал дергать проклятую дверь. До тоннеля оставалось метров двадцать, когда дверь наконец заскрипела, поддалась и образовалась щель. В глазах темнело от нехватки кислорода. Дверь преодолела невидимое препятствие и откатилась. В последний момент он обернулся и мазнул взглядом лес, оставшийся за спиной. Немцев еще не было! Майор подтянул себя внутрь, забросил ногу, откатился от двери по полу. Это было последнее, что он мог сделать. Силы кончились. Пришла тьма – замыкающий вагон вкатился в тоннель. Позже он закрыл ногой дверь, оставив щель шириной в десять сантиметров, но уже не помнил этого. Поезд вырвался на свободу. Снаружи мелькали леса, в вагон вкрадывался бледный сумеречный свет. Как стемнело, Павел тоже не помнил. Вагон подбрасывало, колеса стучали по стыкам рельсов, но это не имело значения. Достучаться до майора не смогла бы и пушка, долбящая над ухом. Он отключился. Павел пришел в себя спустя несколько часов, когда поезд начал останавливаться. Вдоль полотна бежали огни – состав прибывал на станцию. Майор забеспокоился, сознание окончательно пробудилось. В голове возник интересный вопрос: а куда он, собственно, едет? Один фонарь озарял внутренности вагона, затем опять наваливалась темень, которая царила ровно до появления следующего фонаря. Половина пространства пустовала. У торцов вагона были складированы штабелями в несколько рядов плотно сбитые ящики. Сил подняться не нашлось, он подполз к ящикам, захватив по дороге кусок брезента, втиснулся в щель за дальним контейнером и укрылся брезентом с головой. Состав плавно остановился. Доносились голоса – далекие, глухие, как из загробного мира. Бубнил голос в динамике на станции. Постукивали молоточки дорожных рабочих. Что-то пыхтело, фырчало – работал насос или компрессор. Рабочие прошли мимо, не проронив ни слова, – проверяли наличие трещин в колесных парах. Павел расслабился. В голове густела муть, тело почти не слушалось. Выбираться из вагона не хотелось. Снова раздались голоса. Заскрипела, отъезжая, дверь. Павел напрягся, затаил дыхание. Свет фонаря озарил пространство, пробежался по полу, мазнул стены, контейнеры. Человек колебался, лезть в вагон ему явно не хотелось. – Что там? – спросил по-немецки его напарник. – Грязь, – отозвался первый. – Больше ничего. Груз на месте, но дверь почему-то была открыта. Видимо, тряхнуло, защелка разомкнулась. Кретины – не закрыли толком, зато опломбировали. – Позовем начальника? Пусть закрывают и заново пломбируют? Екнуло сердце: если закроют снаружи, он окажется в ловушке. – Не будем связываться, Отто, – отверг предложение военнослужащий. – Если так оставили, значит, был смысл. Возможно, груз не представляет большой ценности. Скоро смена закончится, только время потеряем. Лучше залезь, осмотри вагон. – Нечего там осматривать, – фыркнул напарник. – Если хочешь, сам лезь… Ладно, пойдем, нам еще полсостава осмотреть надо. Очевидно, поезд проверяли две команды – с головы и хвоста. Поскрипывал гравий под подошвами сапог – солдаты удалялись. Павел закрыл глаза. Мутное состояние вернулось. Он то засыпал, то просыпался. В какой-то момент машинально отметил про себя, что поезд продолжил движение. А потом пришел товарищ Морфей – большой, всеобъемлющий – и заключил майора в свои могучие объятия по-настоящему. Наступило утро. Пробуждение было бурным, майор вскочил, затрясся – где он?! Если проспал всю ночь, могли половину земного шара объехать! Впрочем, вряд ли – поезд шел в умеренном темпе, делал остановки. Солнце поднялось, светило в левый бок состава. Судя по его положению, сейчас десять часов утра или около того. Четырнадцать часов майор контрразведки валялся в этом вагоне… – Поздравляем, Павел Сергеевич, вы становитесь перелетной птицей, – пробормотал Романов, подбираясь на коленях к двери. Состояние улучшилось, но до полного выздоровления было далеко. Свобода, товарищ? Он не мог поверить в этот невероятный, но, по-видимому, непреложный факт. Семь месяцев в плену, и вдруг свобода? Это было потрясающе. В голове не укладывалось. Понятно, что его поймают, расстреляют, может быть, сошлют обратно или отправят в аналогичный концлагерь, но это будет потом, он успеет надышаться. От свежего воздуха закружилась голова, он опустился на пол и свернулся в клубок. В сознании всплыло лицо капитана Буторина. Командир бомбардировщика смотрел строго и принципиально, с легкой обидой. За ним стояли остальные – Лузгин, Брызгалов и молодой Корсак. Они смотрели с досадой – дескать, мы погибли, а ты нет. Ситуация сложилась странная: «подозрительного» узника, сотрудника зловещего СМЕРШа, взяли в побег не просто так, а по причине владения языками. Но только он и выжил. Конечно, им обидно. – Простите, мужики, не хотел, – пробормотал Павел, освобождаясь от назойливых посетителей в голове. – Видит Бог, не хотел. Должен был погибнуть, как вы. Поезд шел со средней скоростью. Последний вагон трясло, как на разбитой фронтовой дороге. Стук колес оглушал. Снаружи проносились причудливые пейзажи. Листва на деревьях уже оформилась, переливалась сочной зеленью. Небо покрывала прозрачная перистая облачность – не помеха для солнца. Показалась река в окружении развесистых деревьев, листва живописно стекала с веток, словно сосульки. Поезд шел по мосту, мелькали пролетные конструкции. Речка была небольшой, витиевато змеилась. На левом берегу среди шапок зелени раскинулся небольшой населенный пункт – грудились белоснежные одноэтажные строения с бордовыми черепичными крышами. Среди зданий возвышалась прямоугольная остроконечная башенка – то ли церковь, то ли водонапорная. За мостом опять пошел лес, затем потянулось сельскохозяйственное поле. Снова мелькали светлые домики, крыши с четырьмя скатами, подсобные строения, крытые соломой. За полями местность возвысилась, лесные массивы потянулись в гору узкими полосами. Между ними зеленели луга, виднелись крохотные фигурки пасущихся животных. Домишки карабкались на гору, луга соседствовали с обработанными участками. Шапки зелени органично вписывались в пейзаж. Иногда сельскохозяйственные угодья подступали прямо к полотну. Тянулись ряды молодых кустиков, каждый из которых был привязан к колышку, – возможно, виноградники. Снова река, плакучие деревья, невероятно прозрачная вода… Павел запрокинул голову. За прошедшие месяцы некогда было всматриваться в красоты природы. Да в Германии красот-то и нет! А здесь все иначе… В голову закралась мысль… Это не Германия! Павел поднялся, вцепился в дверь, высунул голову. Поезд притормозил, взбираясь на склон. Перевалил через точку экстремума, снова стал разгоняться. Где-то вдалеке, за лесными массивами, показался крупный населенный пункт. Там змеилась речка, шпили башен тянулись к небу. Совсем не факт, что маршрут пролегал через город, но искушать судьбу не стоило. Настроение улучшилось. Он сел на корточки и стал ждать, пока поезд минует спуск. Машинист не сбавлял скорость. Кривая плавно уходила вправо – значит, в город не заезжали. Но в любом случае настало время сходить – поезд шел на запад, в дальнейшем путешествии отсутствовал смысл. Машинист сбросил скорость. За полотном торчали невысокие кустики. Павел высунул голову, осмотрелся, стал сползать вперед ногами. Спрыгнул, оттолкнулся от насыпи и покатился вниз по колкому щебню. Кости уцелели, но ушибов и ссадин набралось предостаточно. Он побежал в кусты, держась за отбитый бок, пробился к крохотной поляне и рухнул на спину. Поезд ушел, стук колес затих. Осталось легкое недоумение. Ушибы оказались незначительными. Он лежал и смотрел в безоблачное небо, приходя в себя. Все это было странно, непривычно, аж мозги вытекали из головы. Он находился будто в сказке: необычная природа, пение птиц, развесистые дубы-колдуны на другой стороне полотна. Из поезда были видны горы далеко на юге, создавалось ощущение, что он находится в большой долине. Двуногие существа пейзаж не портили. Павел наслаждался тишиной. Движение на этой ветке не отличалось интенсивностью – за двадцать минут ни одного состава. Где он находится? За ночь могли проехать километров двести. Вряд ли больше, учитывая долгие остановки и невысокую скорость. Изначально ветка тянулась на северо-запад, но потом ведь могла повернуть. Посторонний шум привлек внимание. Что-то поскрипывало, лязгал металл. Павел застыл. Шум становился отчетливее. Монотонно скрипели металлические сочленения, доносились голоса. Показалась двухместная дрезина на ручной тяге. Она неспешно катилась по рельсам с двумя мужчинами на борту, одетыми в рабочие комбинезоны, – очевидно, дорожными рабочими. Один, постарше, курил, постреливая в небо колечками дыма. Второй, молодой, работал рычагом, приводя дрезину в движение. Они неторопливо переговаривались – старший товарищ что-то внушал молодому работнику. Тот согласно хмыкал, отвечал односложно. Голос у старшего был сипловатый, прокуренный. В разговоре прозвучало слово «Бельфор». Дрезина уезжала, за ней тянулось облако синеватого табачного дыма. Павел с завистью смотрел им вслед. Покурить сейчас было бы неплохо. Он не курил почти семь месяцев, разве ж это дело?! Появилась пища для размышлений. Он вновь уставился в небо. Дорожные рабочие говорили по-французски. Язык майору знаком, но не полностью им освоен. Смысл беседы в голове не отложился. В каких странах говорят по-французски? Разумеется, во Франции. А еще в Бельгии, в Швейцарии, возможно… В последней из упомянутых стран он оказаться не мог, Бельгия – тоже сомнительный вариант. Бельфор… Это французский город. Он закрыл глаза и сосредоточился на географических понятиях. Знания хранились системно, каждое в своей «коробке». Область Бургундия, департамент – территория Бельфор, так называемые Бургундские ворота – горный проход из Центральной Франции в ее восточную часть. Долина огорожена горными массивами Юра и Вогезы. Длина прохода – 45 километров, ширина – около 30. Леса, холмы, озера, несколько полноводных рек. Здесь же город Бельфор, под которым когда-то действовал Бельфорский укрепрайон, составная часть линии Мажино, которую в 40-м году немцы прошли почти без затруднений. Почему бы не предположить, что он во Франции? Фрайбург расположен почти на границе. Поезд двигался плюс-минус на запад. Шел всю ночь, а сейчас позднее утро. Ничего удивительного, что он оказался именно здесь. Граница – линия формальная, ее пересекли и не заметили. Территория Северной и Центральной Франции оккупирована немецкими войсками, это часть рейха. Республика Виши южнее, там тоже фашисты, только свои, доморощенные. По всей Франции лютуют каратели, действуют местная полиция и части коллаборационистов. Движение маки, французских партизан, участников Сопротивления… Кстати, что в этой области с движением маки? Он не имел понятия. Давненько вы, товарищ майор, не бывали во Франции… Точнее, во Франции он не бывал никогда, а заграницу посещал только в нежном возрасте как член семьи дипломатических работников. И что теперь, отсиживаться в лесу, пока не закончится война? Иллюзий насчет своей участи майор не питал. Был в плену – значит, ответит. Никого не волнует, сам ты сдался или был схвачен в беспомощном состоянии. Но и сидеть в лесу не выход.