– Нет, мы политикой не занимаемся, – неубедительно отозвался Бернар. – Считайте нас добрыми самаритянами – помогаем людям, попавшим в трудные ситуации. С тридцать восьмого года я владею магазинчиком в Соли, он находится в пяти минутах от дома на улице Журвиль. Продаю продукты и хозяйственные товары. Это единственный магазин в Соли, поэтому наш маленький семейный бизнес позволяет нам прокормиться. Доходы позволяют держать помощника. По этой же причине нас не трогают – если закроется магазин, властям это сильно не понравится. Мы водим знакомство с местными чиновниками и коллаборационистами, поэтому мои женщины могут смело ходить по улицам даже ночью. – Он снова покосился на дочь, улыбавшуюся загадочной и подозрительной улыбочкой Джоконды. – Они не болтливы, верно, Мирабель? Ты же никому не скажешь, что у нас был гость? – Папа, ты серьезно? – изумилась Мирабель. – Я похожа на девушку, которой не терпится на виселицу? То есть за четыре года я ничему не научилась? – Слишком рискованная ты у нас, Мирабель, – посетовал Бернар. – Пропадаешь неизвестно где, водишь знакомства с подозрительными лицами… Четыре года живем под оккупацией, Поль. До Бельфора отсюда четырнадцать километров, там стоит немецкий гарнизон, есть управление СС и зондеркоманд. Немцы часто устраивают облавы по деревням, могут пожаловать и туда, где власть прочно удерживает полиция. Иногда приходят подразделения коллаборационистов, устраивают рейды в лесах и горах, выкуривают партизан. Подобные мероприятия – каждый месяц. Как правило, партизан оповещают заранее, в администрациях есть свои люди. Но случаются и сюрпризы – несколько раз в нашей долине шли настоящие сражения. Партизан уничтожали, но они появлялись снова. Говорят, бывают и русские… Не скажу точно, куда вам идти, – Бернар смущенно кашлянул в кулак, – но в деревню вам соваться не стоит. За нашим домом – овраг, там кусты, камни. Двести метров на запад, пересечете ручей – и в лес. Дальше начнутся скалы. Может, кого и встретите, но не обещаю. – Спасибо, Бернар, разберусь. – Вы хорошо говорите по-французски, – высунулась из соседней комнаты Рене. – Как такое возможно? – Сам не понимаю, мадам, – улыбнулся Павел. – Просто решил однажды выучить несколько языков. Но мои знания несовершенны, я никогда не смогу избавиться от акцента. – Вы офицер? – уточнил Бернар. – Да, офицер. – То, что офицеры в Красной Армии бывают разные, Павел решил не уточнять. – Прошу прощения, что разрушил ваши стереотипы о русских… У вас же были стереотипы? – Не обращайте внимания, – махнул рукой Бернар. Мирабель засмеялась. – О, месье Поль, я вижу, вы наелись! Прошу простить, но мы думали, этого никогда не произойдет. Павел мылся в специально приспособленном закутке. Извел две кадки теплой воды, оттерся мочалкой, потом начал все заново. Казалось, концлагерный дух впитался навсегда. Мирабель отогнула занавеску и протянула ему полотенце, хихикнув, когда он судорожно стал изображать из ладошки фиговый лист. Потом ему выдали одежду во «временное пользование» – сворованную плюс нательное белье и заштопанные шерстяные носки. Когда он в новом облачении вернулся в дом, там уже стояла Мирабель и угрожающе щелкала ножницами. Она смеялась, получая удовольствие от происходящего. Прятала улыбку Рене, делал сложное лицо Бернар. Павел без жалости смотрел, как летят на пол рано поседевшие пряди и исчезает борода – сначала под ножницами, затем под туповатой бритвой. Мирабель не была профессиональным цирюльником, но справлялась ловко. Впрочем, оставила пару порезов и чуть не оттяпала ухо. Потом она задумчиво оглядела результат работы и непроизвольно облизнула губы. Возникло беспокойство: остались ли в этой деревне мужчины, с которыми она не переспала? И что по этому поводу думает чинное семейство? Представители последнего вели себя сдержанно, хотя присутствие чужака их нервировало. Понять можно – за пригретого офицера Красной Армии они бы получили немедленную виселицу. Павел чувствовал себя неловко, предложил помочь по хозяйству. Мирабель прыснула, Рене посмотрела с ужасом и замотала головой. – Если выйдете во двор, люди сразу спросят, кто вы такой, – вздохнул Бернар. – Слухи в Соли распространяются со скоростью пулеметной очереди. А вы иностранец, это за милю видно. Отдыхайте, я покажу вам комнату. К вечеру мы вас разбудим и еще покормим. За ночь наберетесь сил и сможете уйти. Но будьте осторожны, в департаменте появились вооруженные люди, говорящие по-русски. Это не партизаны, это люди, сотрудничающие с нацистским режимом. Местные полицейские говорят, что их специально завезли для борьбы с маки. – Кто они такие? – насторожился Павел. – Мы не знаем. Их прибыло не меньше батальона, они до зубов вооружены, одеты в немецкую форму, но говорят по-русски, и на шевронах у них трехцветное знамя – бело-сине-красное. И еще три буквы. – РОА? – поморщился Павел. Генерал Власов сдался в плен в 42-м году. 2-я Ударная армия, которой он командовал, гибла в волховских болотах после неудачной попытки снять блокаду с Ленинграда, а он в компании любовницы вышел к немцам и заявил о готовности сотрудничать. Боевой генерал, именно его войска внесли решающий вклад в разгром немецкой группировки под Москвой. Что случилось с человеком? Откуда такая ненависть к обласкавшим его советским властям? За несколько месяцев он сформировал так называемую Русскую освободительную армию. Не сказать, что Власов пользовался дикой популярностью среди людей, оставшихся на оккупированной территории, но быстро собрал войско из военнопленных, бывших кулаков, затаившихся врагов советской власти и прочих асоциальных элементов. Впрочем, успехами в боях это войско не блистало – не было такого случая, чтобы участие РОА повлияло на ход Восточной кампании. Солдат Власова использовали для карательных операций в тылу и устрашения мирных жителей. Они охраняли грузы, коммуникации. Отправить часть потешного воинства во Францию – неглупое решение. В борьбе с гражданскими предателям не было равных. Семье Дюссо Павел мог доверять. Эти люди могли его сдать, но не сдали. Он спал в отдельной комнате, на широкой, невероятно мягкой кровати, под чистым бельем. Когда надоедало спать, подходил к открытой форточке и курил выданные хозяином папиросы «Житан», от которых кружилась голова и обострялось чувство блаженства. Воздух Бургундии был непривычно свеж, майор никогда не дышал таким чистым воздухом. После полуночи судьба преподнесла еще один подарок. Скрипнула дверь, и на пороге объявилось нечто воздушное, эфемерное, в расстегнутом халате и с распущенными волосами. Методом исключения он вычислил, что это Мирабель. Пришла навестить больного? Она покружилась, как перышко, по комнате, приложила ухо к стене, убедилась, что родители спят, подбежала к окну и плотнее задернула занавеску. Павел наблюдал за ней одним глазом. Затем девушка подошла к кровати и откинула одеяло. Домашний халатик бесшумно слетел со стройного тельца. – Выспался, Поль? – прошептало юное создание и, совершенно естественно усевшись на него сверху, наклонилось. – Пошалим? Ты же хочешь? Возражать было поздно. Худенькое тельце трепетало в его руках. Кровь прилила к голове (и не только к голове). Девушка тихо смеялась – не такой уж он и бессильный, этот беглый каторжанин даст фору иным французам! Он сжал Мирабель в объятиях, начал страстно целовать. Ее ниспадающие волосы щекотали лицо. Она горячо дышала, улыбка приклеилась к губам. Все произошло быстро, он и опомниться не успел. Семь месяцев, проведенных в концлагерях, уже не давили свинцовым грузом, их словно и не было. Потускнел в памяти образ Нины Ушаковой и всех, кто был до нее. Он этого не хотел, он должен был помнить, но это происходило помимо воли. Ох уж эти юные француженки с недоразвитых сельских окраин!.. Мирабель не обиделась, что он так быстро «выпал из обоймы». Свернулась на нем змейкой и гладила ему плечи. Это было странно, но очень приятно. Избавляться от груза не хотелось, ведь именно Мирабель вытащила его из мира неполноценных людей и вернула в строй. В голове возник комичный образ: взбешенный Бернар Дюссо гонит оглоблей обнаглевшего русского, посмевшего обесчестить его целомудренную дочь. – Ты смеешься, Поль? Тебе хорошо? Мирабель подняла голову. Он привлек ее к себе, поцеловал в губы. Девушка шумно вздохнула, уложила головку ему на грудь. Хотелось курить, но он терпел. Руки машинально гладили тонкую кожу, девушка извивалась, мурлыкала кошкой. Потом принялась его целовать – всего, сверху донизу, медленно, но верно возвращая в мир беспамятства. Финал был бурный, кровать предательски скрипела. Девушка металась, пришлось наложить на нее руки и зажать рот ладонью. Она успокоилась и опять обвилась вокруг «стебля». Храп Бернара за стеной внезапно прервался, и Павел насторожился, замер. Мирабель это мало волновало, но и она притихла. Бернар снова захрапел – сначала тихо, потом громче, и вскоре его храпом наполнился весь бескрайний дом. – Родители знают, как ты живешь? – шепотом спросил Павел. – Нет, но догадываются. – Мирабель подползла ближе, стала покусывать ему подбородок. – Они стараются об этом не думать, считают, что я наивная и непорочная девушка. А я и есть, между прочим, наивная и непорочная, со всеми подряд не сплю. – Да, я понял. Ты работаешь, учишься? – Какой же ты бестолковый, Поль, – посетовала Мирабель. – Я только два года назад окончила школу, немцы уже стояли в Бельфоре. Но пока не началось Сопротивление, все было спокойно, люди продолжали работать, шли занятия в школах. Отец запретил уезжать из Соли, они так боялись за меня! Да еще и Патрицию родили, чтобы я с ней нянчилась. Не было б войны – поехала бы в Марсель или Лион, поступила бы в институт, ведь в школе я была не самой безнадежной. А сейчас помогаю отцу в магазине и слежу вместе с матерью за порядком в доме. – У тебя есть знакомые в полицейских кругах? – А что здесь такого? – вопрос девушку не покоробил. – У меня со всеми хорошие отношения. Я всем улыбаюсь, со всеми приветлива. Среди тех, кто работает на немцев, тоже есть разные люди. Двое из них – не буду называть имен – тайно передают сведения макизарам, и если бы немцы об этом узнали, тут же расстреляли бы их… Ты думаешь, что я ветреная и легкомысленная? Было хорошо, девушка что-то бормотала, рассказывала о себе. Эти люди наверняка были связаны с партизанами – намеки на это сквозили постоянно. С конспирацией в их среде было не очень, а это однажды могло закончиться плачевно. Видимо, сказывались особенности французского менталитета – наивность, небрежность, доверчивость. Некогда величайшая армия Европы полностью опозорилась в 40-м году. Хваленая линия Мажино не сдержала наступающие армады. У французов было неплохое вооружение, много танков. Но их распределяли бестолково, небольшими группами. А немцы делали ставку на прорыв крупными бронетанковыми колоннами и неизменно добивались успеха. В считаные недели Третья республика пала, и по Парижу маршировали колонны вермахта. Страну оккупировали нацисты, юг Франции стал республикой Виши, находящейся под управлением маршала Филиппа Петтена, – марионеточным псевдогосударством под присмотром нацистов. Любое инакомыслие вытравлялось, каратели зверствовали. В городах и в сельской местности устраивались облавы на участников Сопротивления. Страна уже четыре года пребывала в страхе… Майор не помнил, как уснул. А проснувшись, обнаружил проблески рассвета за окном. Мирабель мирно сопела под боком, доверчиво прижимаясь к нему. За стеной похрапывали супруги. Вставать не хотелось, когда еще удастся насладиться покоем? Сон снова оплел, и майор растворился в нем, как таблетка в желудке. Когда он снова очнулся, солнечные лучи уже вовсю атаковали занавески и проникали в комнату сквозь щели. Мирабель, ахнув, скатилась с кровати, забегала вокруг в поисках своего халатика. Павел следил за ее метаниями, прищурив глаза. Она накинула халатик, влезла в войлочные тапочки, нагнулась над ним и крепко поцеловала в губы. – Спи, Поль, – прошептала девушка. Ее глаза задорно блестели. – Спи, пока отец не выставил тебя из дома. Мы еще увидимся. И, может быть, займемся всякими приятными вещами. Тебе же понравилось? Девушка выскользнула из комнаты. Как же вовремя! Не успел майор закрыть глаза, как в спальню заглянул зевающий Бернар и посмотрел по сторонам, словно боялся обнаружить в помещении кого-нибудь еще. – Вы проснулись, Поль? – Да, Бернар, спасибо, спал замечательно. – Отлично. – Хозяин скептически помял бороду. – Вставайте, Рене приготовит перекусить. Вам пора. Он вернулся через минуту, когда Романов неохотно выбирался из постели. – Тревога, Поль! – глаза Бернара беспокойно бегали. – Соседи сказали, что немецкое подразделение уже в деревне! Это СС, они будут обыскивать дома! Возможно, уже идут! Вот, держите, – он сунул Павлу какой-то сверток. – Здесь мясо, немного овощей – все, что Рене успела смести со стола. Вы помните, как я описывал дорогу? Эвакуироваться пришлось через окно. Рядом росли яблони и какой-то колючий кустарник. Выразить благодарность даже не удалось. Бернар захлопнул окно и что-то прокричал, мобилизуя домашних на ликвидацию следов постороннего. Павел перевалился через ограду, поднял голову. Последний участок, на котором обрывалась деревня, кажется, пустовал. Он пробежал по переулку, пригнув голову, и сел на корточки перед дорогой. Справа дорога была пуста, слева, в метрах трехстах, стоял грузовик. Возле него возились люди, по сторонам не смотрели. Павел перескочил дорогу, отдышался и ступил на каменную лестницу, ведущую в глубокий лог. Раньше здесь была река, но она пересохла и превратилась в овраг. Внизу сохранился каменный мост, напоминающий радугу. Майор спустился вниз, осмотрелся. Безлюдье радовало. За спиной в деревне звучали крики, лаяли собаки. Он прошел под мостом, передохнул в расщелине, окруженной цветущей акацией. Вдали, за косогором, на краю лога, возвышались старые дома с почерневшей от старости черепицей. Там мелькали фигурки людей, возмущались женщины. Павел отправился прочь по пади оврага. Он не бежал, просто шел, помахивая свертком с едой. Внешне он ничем не отличался от местных жителей, если не всматриваться в черты лица. Через двести метров, воспользовавшись уступами, он выбрался из оврага и устремился в лес. Цивилизация осталась позади. Природа расцвела, сочная трава шуршала под ногами. Произрастал диковинный папоротник с остроконечными листьями. Лес был проходим. Минут через десять расступились ветвистые дубы, открылся спуск в долину, где среди невысоких скал петлял ручей. Параллельно ему извивалась дорога, заросшая сорняками. Дальше снова зеленел лес, и над ним вздымались серые изрезанные скалы. Павел спустился в низину, лавируя между глыбами, многие из которых были выше человеческого роста. Присел у ручья, напился, ополоснул лицо и отправился дальше. На свою беду, он вышел на дорогу, не оглянувшись по сторонам. Пересек проезжую часть и начал взбираться на пологий склон, заросший пушистой травой. – Любезный, не могли бы вы остановиться и подойти? – прозвучало по-русски сзади с издевательскими нотками. Романов похолодел и медленно обернулся. Словно чувствовал, что это не партизаны. Троицу он не заметил, ее закрывала скала. Павел, застыв в оцепенении, угрюмо смотрел на людей. Они прибыли на мотоцикле – транспортное средство стояло здесь же, чуть поодаль. Мужчины отдыхали у ручья и курили. Все трое – сравнительно молодые, физически развитые – одеты в немецкую униформу, но с некоторыми нюансами – кители цвета фельдграу с накладными карманами, казачьи штаны с лампасами, советские кирзовые сапоги. На головах – немецкие полевые кепи. Воротники были свободны от петлиц с опознавательными знаками, но к рукавам крепились шевроны: Георгий Победоносец, пронзающий змея, а сверху буквы РОА. Освободители, мать их! Павел чуть не сплюнул с досады. Только власовцев ему здесь не хватало! Он постарался сохранить спокойный вид, скорчил в меру угодливое лицо. Развел руками, помотал головой – дескать, не понимаю. – Сюда иди, говорю! – рявкнул щекастый тип с засученными рукавами и стащил с плеча карабин «маузер». Остальные ухмылялись. Лысый субъект с тонкими циничными губами мял папиросу, сдерживая зевоту. Третий был молод, смазлив и похож на казачка. Он внимательно разглядывал прохожего, затем поманил его пальцем. Делать было нечего, Павел сменил направление и потащился обратно к ручью. – Как мы рады вас видеть, месье, – оскалился лысый. – Кто такой, куда направляетесь? – Ты по-французски спроси, – посоветовал щекастый. – Чай, не в брянских лесах партизан отлавливаем. – А как я по-французски спрошу? – удивился лысый, и все трое дружно загоготали. Служба во Франции была не в тягость, имела свои изюминки и даже очарование. Павел пустился в путаные объяснения – дескать, он житель деревни Соли, работает столяром, идет в деревню Бура, которая недалеко за лесом, чтобы забрать свою жену и отвести обратно домой, а то она загостилась у родственников. При этом он изображал истинного француза – усиленно работал лицевыми мышцами и жестикулировал. – Вы что-нибудь поняли, мужики? – спросил казачок. – Лично я – ни хрена. – Красная Шапочка! – догадался щекастый. – Идет через лес к бабушке, чтобы угостить ее пирожками. А тут навстречу – серый волк. – Посмотрим, что за пирожки. – Плешивый власовец отобрал у Павла сверток и развернул его на капоте коляски. – Смотрите, мужики, еда! Ну не пирожки, конечно… Щекастый заставил майора поднять руки, обыскал его, отобрал папиросы со спичками и удивился, что у незнакомца нет документов («Разве не положено всем штатским иметь при себе аусвайсы?»). Павел безропотно терпел, прорабатывая варианты ответных действий. При этом он что-то бормотал и делал просящее лицо. – Печальный он какой-то, – посетовал лысый. – Может, случилось чего? – Эй, откуда у хлопца испанская грусть? – Молодой пихнул Павла стволом, и вся компания зашлась хохотом. Овощи с мясом, приготовленные Рене, ели дружно и нахваливали, посетовали, что мало. Потом запили водой из фляжек и снова закурили. – Плохо выпили вчера, – пожаловался плешивый. – Похмелья практически нет – как-то не по-русски. Другое дело, когда выпьешь хорошо, тогда утром плохо! А сегодня утром хорошо. Значит, выпили вчера плохо. – Ты просто философ, Серега, – оценил перл щекастый. – Сразу видно, бывший военный корреспондент. Не то что мы с Карпухой – казачье недобитое. Не волнуйся, если все пойдет пучком, вечером снова выпьем.