Директор с ним не поздоровался. Он был по-прежнему в вечернем костюме и выглядел мрачнее тучи. — Садитесь, Эндрью. Снова Эндрью, подумал Марк и почувствовал, что голос Директора пугает его больше, чем все опасности последних дней. — Вы скомпрометировали нас, — сказал Директор. Марк слышал только стук своего сердца. Он не мог сосчитать пульса, но он был не менее ста двадцати. Тайсон чуть повысил голос. — Сколько сенаторов осталось у вас, Эндрью? — Семь, сэр. — И среди них тот, чья фамилия Декстер… Не так ли? Марк побледнел. — Диплом Йеля, а вы наивны, как бойскаут. Когда мы впервые увидели вас с доктором Элизабет Декстер, мы с нашей наивностью, зная, что третьего марта она была дежурным врачом в больнице Вудро Вильсона, мы, с нашей наивностью, — он еще более подчеркнуто произнес эти слова, — решили, что вы напали на какой-то след, а теперь мы выяснили, что она не только дочь одного из семи сенаторов, подозреваемых в попытке убийства президента, но еще и ваша любовница! Марк хотел возразить, но губы плохо повиновались ему. — Можете ли вы отрицать, что спали с ней, Эндрью? — К сожалению, могу, сэр, — очень тихо сказал Марк. — К сожалению? — Директор на мгновение онемел. — Молодой человек, мы прослушиваем ее квартиру и знаем все, что там происходило. Марк вдруг почувствовал, что теряет контроль над собой. Он поднялся. — Послушайте… Что все это значит?! Что это за дурацкие вопросы, на которые мне приходится отвечать?! И как вы смеете… Вы, наверно, забыли, что значит любить человека, если вы вообще когда-либо знали, что это такое! Да плевал я на такую работу! Вы хотите, чтобы я по шестнадцать часов в день копался в бумагах, бегал по городу как собака и еще докладывал вам, с кем я собираюсь спать! К слову, я бы ответил на ваш вопрос положительно, если бы ваши люди не вытащили меня от этой женщины! А они еще, оказывается, следят за каждым моим шагом. Нет уж! Я бы предпочел иметь дело с самыми отъявленными мафиози! Никогда в жизни он так не бесновался. Он рухнул обратно на стул и в изнеможении отвернулся. Больше ему не о чем беспокоиться — это единственное, что придавало ему силы. Директор тоже молчал. Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Затем медленно повернулся; тяжелые плечи, большая голова были обращены к Марку. Это все, подумал Марк. Директор остановился примерно в метре от него и посмотрел ему прямо в глаза — точно так же, как и при первой их встрече. — Ладно, — сказал Директор. — Когда я возвращаюсь к этому делу, я чувствую, что сам схожу с ума. Но вы должны понять: только что я расстался с президентом, здоровым, умным, полным сил и планов о будущем нашей страны. И что же я узнаю? Что наша единственная надежда, от которой зависит осуществление всех этих планов, завела роман с дочерью одного из семи человек, планирующего, возможно, в этот момент убийство президента! Могу ли я думать сейчас о чем-нибудь еще?! Все это ужасно, промелькнуло в голове у Марка. Директор не сводил с него глаз. — Будем молить бога, чтобы это оказался не Декстер. Потому что в противном случае вам, Марк, будет угрожать такая же опасность. Он снова помолчал. — Кстати, люди, которые день и ночь ходят за вами, тоже работают по шестнадцать часов в сутки без перерыва, и главная задача у них — ваша охрана. А кое у кого есть и жены, и дети… — Слова падали медленно и устало. Чувствовалось, что этот человек на пределе своих сил. Марк никогда не видел его таким и сомневался, видел ли его в таком состоянии кто-нибудь еще. — Каковы ваши планы? — Завтра я собираюсь повидаться с распорядителями из обоих комитетов — юридического и по иностранным делам, сэр. Тогда, я предполагаю, и проблема и пути ее разрешения несколько прояснятся. — Хорошо. Расспросите их как можно подробнее — на тот случай, если я что-то упустил. — Да, сэр. — Отдел дактилоскопии, не покладая рук, работает над двадцатью восемью банкнотами. Как только что-то станет известно, я тут же извещу вас. Теперь за дело: уже наступает день, а мы по-прежнему как в трясине. Не забывайте, что я жду вас завтра к семи. — Директор бросил взгляд на циферблат часов. — То есть сегодня. Мы встретимся в семь утра, и будьте точны, потому что у нас останутся только сутки. * * * Ему удалось несколько часов поспать. Проснувшись, он прошел в ванную, пустил холодную воду и стоял под душем, пока окончательно не продрог. Но даже и сейчас ему очень хотелось снова провалиться в сон. На следующей неделе, сказал он себе. До следующей недели еще надо провернуть уйму дел. Он включил телевизор, чтобы убедиться, не пропустил ли он что-нибудь из того, чем живет остальной мир. Ничего сверхъестественного в мире не случилось. На ближайшей от дома станции он сел в метро и через полчаса был уже на Конститьюшен-авеню у здания Сената. Он прошел мимо двух полицейских, которые у дверей просматривали портфели и сумки входящих, и нажал кнопку «вверх» лифта для посетителей. — Четвертый, пожалуйста, — сказал он лифтеру и вытащил из внутреннего кармана пиджака лист, на котором была расписана сегодняшняя деятельность палаты представителей и Сената. Просмотрев документ, Марк решил, что ему стоит обратиться прямо к Лестеру Кеннеку, распорядителю из комитета по иностранным делам. Марк позавчера звонил ему и представился студентом, собирающим материал для курсовой работы. Однако Кеннека на месте не оказалось. — У кого еще я мог бы получить информацию о работе комитета? Секретарша взялась за телефон, и через несколько минут из задней комнаты появился худой человек в очках: — Чем могу быть вам полезен? Марк объяснил, что ему хотелось бы послушать, как обсуждается билль об оружии. Человек протянул пропуск на галерею, порекомендовав по другим вопросам обратиться к Генри Лукхему, еще одному распорядителю. Через несколько минут Марк уже был на месте. Он видел только часть зала. Сенаторы полукругом сидели вокруг места председательствующего. Хотя был слышен голос кого-то из выступающих и сенаторы и работники комиссии ходили по залу, давая понять, что самые важные вопросы решаются не в ходе драматических дебатов, а в кулуарах, на пониженных тонах. Палату представителей билль уже прошел, и теперь предстояло утверждение в Сенате, если он будет принят. Говорил сенатор Декстер. «Будущий мой тесть?» — подумал Марк. Убийцей он отнюдь не выглядел, но кто из сенаторов походил на преступника? Дочери достались от отца великолепные темные волосы, но у сенатора на висках уже пробивалась седина, хотя не так много, чтобы служить предметом тщеславия, отметил Марк. Дочь унаследовала и его темные глаза. Казалось, что, постукивая пальцем по кафедре, чтобы подчеркнуть наиболее выразительные места своего выступления, он относится ко всем окружающим с легким презрением. Сенатор Декстер высказался, в общем, против принятия закона. Его сменил на кафедре сенатор Дункан из Южной Каролины, изысканный, сдержанный человек. Суть его выступления была выражена в тезисе: «Если оружие будет объявлено вне закона, то только те, кто вне закона, будут владеть оружием». Едва кончилась речь очередного оратора, как ожил светящийся сигнал над часами, висевшими недалеко от Марка. Зуммер прозвучал шесть раз, давая понять, что пора закругляться с утренними слушаниями. Через минуту помещение опустело. Актеры, сыгравшие свои роли, покинули его, и остались только те, кто должен готовить зал к послеобеденному представлению. Марк спросил у стражника, где найти Генри Лукхема, с которым он собирался встретиться. Стражник в синей униформе показал ему невысокого толстенького человечка с тонкими усиками — тот, развалившись в большом кресле в дальнем конце галереи, просматривал бумаги, делая какие-то заметки. Марк подошел к нему, не обратив внимания на то, что пара глаз в темных очках контролирует каждое его движение. — Меня зовут Марк Эндрью, сэр. — Ах да, вы тот самый студент, о котором мне говорили. Я освобожусь через минуту, мистер Эндрью. Марк присел и стал ждать. Человек в темных очках вышел с галереи через боковую дверь. — Итак, мистер Эндрью, как насчет ленча? — Идет, — ответил Марк. Они спустились на нижний этаж, в зал, где обычно завтракали сенаторы, и разместились за свободным столиком у боковой стенки. Марк выразил сочувствие неблагодарной роли распорядителя, на долю которого падает вся тяжелая работа в то время, когда лавры славы и известности пожинают другие. Генри Лукхем охотно согласился с его точкой зрения. Оба они взяли комплексный обед; то же сделали и три человека, сидящие поодаль и внимательно наблюдающие за ними. Марк объяснил распорядителю, что, если билль станет законом, он хотел бы посвятить свои тезисы этому вопросу, и посему он нуждается в некоторой конфиденциальной информации, которая не попадает в прессу. — Поэтому, мистер Лукхем, — завершил он свое вступительное слово, — мне и посоветовали обратиться к вам. Толстяк кивнул. Как Марк и рассчитывал, он был польщен и сразу же приступил к делу. — О том, что касается этого билля, я могу вам рассказать все, так же как и о компании политиканов, что крутятся вокруг него. Марк улыбнулся, вспомнив заявление Антони Уласевича на уотергейтском процессе. Марк изучал его на факультативном семинаре в Йеле. Уласевич сказал: «Чего ради ставить им „клопов“? И политики, и чиновники скажут вам все, что вы хотите знать, даже по телефону, даже по почте — кто бы вы ни были». Сенатор Сэм Ирвин из Северной Каролины, глава комиссии, слегка попенял ему за такое отношение к комиссии и обратил все дело в шутку. Но шуткой это не было. Уласевич говорил чистую правду… Марк слушал Лукхема, а тот явно наслаждался ролью эксперта, человека, который знает все и вся. — …Вот, скажем, Коннектикут. Декстер ведет умную игру — хитрая личность, это точно. Он обошел парня, метившего на место Рибикоффа, которого президент сделал послом по особым поручениям. Темная лошадка. Кто мог подумать, что Коннектикут будут представлять в Сенате два республиканца. Словно все эти богатые ньюйоркцы перебрались в Стамфорд. Но, строго между нами, Эндрью, я сомневаюсь в чистоте его принципов. Знаете ли, сколько оружейных компаний расположено в Коннектикуте? «Ремингтон», «Кольт», «Олин», «Винчестер», «Марлин», «Штурм-Рюгер». Сенатора Рибикоффа они не могли заставить голосовать против билля, а Декстера… Не секрет, что он получил от них солидный куш. Что-то его сейчас беспокоит, и он чертовски мрачен. Может быть, это связано именно с биллем, потому что он еще не прошел сессию. Марк почувствовал легкую тошноту в желудке. Боже мой, отец Элизабет? Он просто не мог поверить в это. — Значит, вы считаете, что билль пройдет? — спросил Марк доверительным тоном. — Пока демократы в силе, обязательно! Меньшинство рвет и мечет, но большинство скажет свое слово десятого марта. После того как он прошел палату представителей, в этом не может быть сомнений. До среды его уже ничто остановить не сможет. Лидер большинства озабочен только тем, что президент придает этому биллю такое значение. Н-ну вот, мое время истекло. Я должен возвращаться. Надо успеть все привести в порядок, а то эти сенаторы уверены, что мы вообще не бываем в зале! Марк поблагодарил его. Лукхем выписал чек и подписал — рассчитался за ленч. — Как только вам понадобится еще какая-нибудь информация, сразу же ко мне. — Обязательно, — сказал Марк. Толстячок-распорядитель покатился к выходу с максимальной для себя скоростью. Марк задумался, сидя над чашкой с кофе. Люди, сидевшие за три столика от него, окончили обед и теперь ждали, что предпримет Марк. Его вывел из задумчивости звонок. Снова он оказался около комитета по иностранным делам и осведомился, где можно увидеть мистера Кеннека. Регистратор, выслушав его легенду, указал на помещение, которое было в нескольких шагах отсюда. — Итак, Эндрью, чем могу быть вам полезен? Марк был несколько ошарашен внезапностью вопроса. — Я пишу работу, мистер Кеннек, о деятельности сенаторов, и мистер Лукхем посоветовал мне побеседовать именно с вами. Скажите, кто из этих семи сенаторов в среду, 3 марта, примерно в десять тридцать присутствовал на заседании комиссии по иностранным делам? Кеннек склонился над записной книжкой в переплете красной кожи. — Вот этих двух вычеркните, — после паузы сказал он. — Что-нибудь еще, мистер Эндрью? — Нет, благодарю вас. Марк направился было в библиотеку, но по дороге свернул к лифту, спустился на нижний этаж, где в холле находились таксофоны.