Они снова смеются, он наклоняет голову и целует ее руку, там, где притаилась ямка локтя, и Ирке хочется вдруг умереть, потому что кажется, что лучше, чем сейчас, уже никогда не будет. – Знаешь ли ты, куда мы едем? – спрашивает Илья важно. – Так ты же сказал, в Яффо. – Ну да, в Яффо, но что это за место? Сколько, ты думаешь, ему лет? – Не знаю, – тянет нерешительно Ирка. Она не сильна в истории, да и в географии тоже. Пожалуй, ей уже не хочется ехать так далеко. Вот если бы они поехали к ней домой. Открыть дверь ключом, зайти, сесть за стол на маленькой кухне. Нажарить ему картошки. Разложить по тарелкам. Одной рукой вцепиться в его руку, так вцепиться, чтоб от пальцев след, а другой подхватывать поджаристые дольки, макать в майонез, отправлять в рот. И вина бутылку, чтоб белое и холодное. И в открытое окно – олива заглядывает. И птицы. А потом… Но дома Машка с мамой, у Машки сопли, в детский сад не пошла, Ирка попросила маму посидеть с внучкой, и это значит, домой нельзя. Где еще можно найти такое же уютное место, чтобы встречаться с женатым мужчиной, Ирка не знает, поэтому пожимает плечами: – Не знаю, сколько лет. Две тысячи? – Да ты что, какие две тысячи, – смеется Илья, – Гораздо больше. Между прочим, с этим городом связана одна очень известная и очень романтическая история. – Какая? – спрашивает Ирка безо всякого интереса. Она-то знает, чья история самая романтическая на свете. Ей хочется рассказать Илье эту историю, историю про то, как она его любит, но Ирка не умеет. Все слова кажутся такими… Шершавыми. Неуклюжими. К тому же ее начинает немного тошнить. Кстати, про это тоже надо будет рассказать. Или не рассказывать? Ирка вздыхает. Она вспоминает, как в однажды в детстве нашла маленького воробья. Он выпал из гнезда, а летать еще толком не научился. Ирка подобрала его на асфальте, под деревом. Взяла в руки, посадила на ладонь, а тот посмотрел на нее круглым черным глазом и от страха обкакался. Потом он жил у них на балконе, пока не окрепли крылья, и через пару недель улетел. Она бы тоже улетела, если бы могла. Ну зачем ей женатик. Ей жизнь свою надо устраивать, вон девчонки рассказывают, что марокканцы от наших женщин балдеют, обожают и сразу замуж зовут. – А вот такая, очень даже интересная, – отвечает Илья, – приедем на место, я тебе расскажу. Он отвлекается на секунду от дороги, поворачивается к ней, смотрит. И Ирка тут же забывает и про воробья, и про марокканцев. И про себя забывает тоже. А вот это уже неправильно. Но что же делать, если так случилось? И потом, все что случается, имеет свой смысл, так? То ли дорога была легкой, то ли потому, что с Ильей, но Ирка и сама не заметила, как они доехали до места. А сейчас – вот, полюбуйтесь – она стоит перед ним, сарафан просвечивает, волосы золотятся, оба думают об одном и том же, и если это не любовь – то закрывайте книгу, другой у меня нет. Яффский порт шумит, зеленая вода плещет у самых ног, из рыбных ресторанчиков, прилепившихся к каменным улицам, доносятся аппетитные запахи. Двое сидят за хромым столом, на столе плошки с салатами, питы и хумус, а вот и тарелки с рыбой, официант грязноватого вида, но зато с радушной улыбкой на лице, плывет к ним, рыба свешивает голову с тарелки, подмигивает рыжим глазом, вино, точно, как Ирка мечтала, белое и холодное, плещется и бормочет о вечном. – За этот день, – говорит Илья, поднимая свой бокал, наклоняется к Ирке, целует ее в шею, – за тебя, моя рыбка. У Ирки начинает кружиться голова, как и всегда от его поцелуев, господи, как он это делает? Она улыбается, отпивает глоток, это не вино, это восторг, но почему он никогда не называет ее по имени? Рыба на Иркиной тарелке, та, которая только что подмигивала, усмехается. Ее тоже однажды поймали. – Теперь я скажу, – Ирка поднимает свой бокал, – за нас, Илюша. Он согласно кивает. «Конечно. Это же только тост, а не документ в загсе», – шепчет, насмехаясь, Иркина рыба. Еще поцелуй, еще тост. Илья аккуратно разделывает свою рыбу, доедает, вытирает рот салфеткой, откидывается на спинку стула. – Ну а теперь обещанная история, – говорит он, – слушай. Ирка слушает сквозь слезы. Они уже пришли, но еще не проливаются. Да и зачем. Вокруг и так много соленой воды. – Именно на этих камнях, – Илюша протягивает руку, показывая на берег, – была прикована прекрасная Андромеда, чтобы достаться морскому чудовищу. Оно уже вышло из пучины, приблизилось к девушке, уже жарко дышало ей в лицо. Но в самый последний миг появился отважный Персей, достал из заплечного мешка голову Медузы Горгоны и… – И Андромеда окаменела? – насмешливо спрашивает Ирка, позабыв про слезы. Илья сбивается, смотрит на Ирку недоуменно. – Ну при чем тут Андромеда? – пожимает он плечами и улыбается. – Ты же прекрасно знаешь эту сказку. Окаменело, конечно же, чудовище. – Я не думаю, что это сказка, – задумчиво отвечает Ирка. – Дело в том, что с Андромедами всегда так. Или с чудовищем, или окаменеть. И она смотрит на Илюшу глазами, в которых море. – Ты выдумщица, – говорит он, – а еще, ты моя Андромеда. Пойдем, найдем укромное местечко, я хочу к тебе прижаться и тебя целовать. – Как Персей? – усмехается Ирка. Илья глядит на нее серьезно, отвечает медленно: – Да нет, сейчас, пожалуй, как чудовище. Потому что от твоих глаз меня действительно бьет током. А потом он расплачивается по счету, они забирают с собой недопитую бутылку, спускаются ниже, к самой воде, садятся в укромное местечко, Илья обнимает ее за плечи, море лижет им ноги, и время останавливается. Солнце зависает у самой кромки воды, смотрит на влюбленных, хочет предупредить Ирку, что каждый поцелуй – это всего лишь рыболовный крючок, но машет рукой: «Разбирайтесь сами», – и ныряет в море. Глава вторая – Знаешь, правильно говорят, нельзя иметь все на свете, – говорит Ирка, глядя на золото в воде. – Что ты имеешь в виду? – спрашивает Илюша, отстраняясь, чтобы видеть выражение ее лица. – А я подумала, что, если бы в Иерусалиме было море, это был бы самый прекрасный город на земле. И значит, войны из-за него никогда бы не утихали. Вот и с людьми то же самое. – Так и не утихают, – отзывается Илья и начинает покусывать ей мочку уха. – А что с людьми? Ирка улыбается, довольная, прикрывает глаза, почти мурлычит. Илья отпускает ее ухо и дует в шею. Ирка прижимается к нему, сильно-сильно, и бормочет туда, где распахнута рубашка на загорелом теле, где слышны ровные удары чужого сердца: – Нельзя человеку иметь все, что хочет. Потому что тогда он может просто лопнуть. – Господи, – Илья начинает смеяться, берет ее лицо в руки, сжимает легонько, целует в нос. – Да почему же непременно «лопнуть»? – Потому, – Ирка трется щекой о его ладонь, повторяет: – Потому. Ну вот посуди сам. Она ежится, усаживается поудобнее, прижимается крепче, хочет объяснить ему за одну минуту всю себя. – Тебе холодно? – спрашивает Илья. – Если хочешь, то пойдем уже. – Сейчас, – кивает Ирка, – погоди еще минуточку. Как только последняя солнечная капля утонет, так и пойдем, ладно? – Ладно, – и Илья обнимает крепче. – Только не замерзни смотри. Ну давай, рассказывай, что там дальше про «лопнуть»? – Ага, – продолжает Ирка, – про лопнуть все очень просто. Знаешь, я с самого детства очень самостоятельная. Привыкла на все свои вопросы искать ответы сама, с мамой почти никогда не советовалась. И если вопрос попадался трудный, то я с ним расправлялась очень просто – я как бы ныряла в ситуацию, представляла себя внутри, чтоб лучше видеть. Ты ведь знаешь, что изнутри лучше видно? Она с тревогой глядит на него. Больше всего ей сейчас хочется, чтобы Илюше было с ней интересно. Когда с человеком интересно, то мысли сами к нему возвращаются. А иногда и не только мысли. Раньше Ирка никогда про это не думала. Мужчина и мужчина. Бери и пользуйся. Чем дольше, тем лучше. Потому что если не ты, то он. И по ее наблюдениям, чаще пользовались мужчины. Зато в этот раз все по-другому. А почему – Ирка и сама не знает. Может, дело в том, что они с Илюшей совпали, причем совпали, как детали механизма, вернее, как скрипка и смычок – раз, и заиграло то, что раньше молчало или, в лучшем случае, скрипело. Ирка про это уже поняла. Осталось рассказать Илюше. Только бы он не испугался раньше времени. Поглядим. Все это проносится в ее голове за ту секунду, что Илюша кивает головой. – Понимаю. Я тоже люблю все сам решать, – усмехается он, – пока, слава богу, не ошибался. Ирка, радостная, продолжает: – Слава богу, да. Ну вот. А я ошибалась всю дорогу. И знаешь почему? – Почему? – Я думаю, немножечко специально. Уж очень хотела, чтобы эта самая дорога меня к тебе привела. Илюша поднимает брови. – Выходит, я – твоя очередная ошибка?