Она поворачивается к Ирке: – Как у тебя дела? Справляешься? Помощь не нужна? – Спасибо, – улыбается та, – вроде справляюсь. Мама рассталась со своим хахалем, сейчас мы с ней снова вместе живем, слава богу, иначе было бы трудно, конечно. Машенька у меня умница, большая уже, три годика. Ждет братика, говорит, что тоже помогать будет. Мы с Орой умиляемся, улыбаемся, гомоним, только что ни курлычем. И только Анна не дает заговорить себе зубы. – Ты же понимаешь меня, правда? Я вовсе не про это. Она затягивается. Вечерний воздух сворачивается в колечки. Тонкий запах табака смешивается с запахом роз. – Что у тебя с Ильей? – продолжает Анна. – И что с Дуду? О ком твое сердце бьется? Я с удивлением смотрю на нее. Надо же. Никогда такого не слышала. О ком бьется сердце. Интересно, а у меня – о ком? Наверное, все-таки о Даньке. Я прислушиваюсь к себе, но стараюсь не пропустить Иркин ответ. Ирка молчит. Улыбается и молчит. Хитрюга наша. Ора усмехается: – Анна, оставь девочку, и так ей непросто. Может, Ирина не хочет все это обсуждать с нами. – Очень даже хочу, – Ирка встрепенулась, наложила себе еще картошки. – Наоборот, я очень рада, что могу поговорить. А то в последнее время мне кажется, что меня все вокруг осуждают. Я даже не поверила сначала, что вы меня действительно хотите в вашу кампанию позвать. Спасибо, правда. – Да за что же тебя осуждать? – недоуменно нахмурилась Анна. – К тому же, разве можно беременных обижать? Нехорошо это. Ты мне скажи, если что, я разберусь. Я повожу плечами, будто от холода. Это мне стало неуютно, когда я представила, как Анна может «разобраться». – Ну, как за что? – усмехается Ирка. – Я же или разлучница, или мать-одиночка. А ни тех ни других у нас не любят. – Не знаю, где это «у вас», – живо откликается Ора. – К тому же, все зависит от того, с какой точки зрения на эту счастливую историю посмотреть. – Да что же в ней счастливого? – удивляется Ирка, а я добавляю: – И разве их может быть несколько – точек зрения? Ора и Анна переглядываются, качают головами, смотрят на нас, как на неразумных детей. – Пожалуй, – говорит Анна бодрым тоном. – Нам с вами надо устраивать вот такие походы регулярно. Хотя бы раз в месяц. Есть о чем говорить и над чем работать. Они с Орой смеются. Теперь наша с Иркой очередь недоуменно переглядываться. – Да над чем работать-то? – спрашивает она. – Над вашим пониманием счастья, – отвечает Ора и поясняет, глядя на наши растерянные физиономии: – Как вы думаете, Мария, когда поняла, что беременна Иисусом, была ли она счастлива? – Ты веришь в Иисуса? – мы с Иркой ошарашено смотрим на Ору. – Какая разница, во что я верю, – отмахивается та. – Моя вера тут ни при чем. Она смотрит на Ирку проникновенно и добавляет: – У тебя сын будет. Это и есть – счастье. А Иосиф сам тебя найдет. Вот увидишь. Город затихает, прислушиваясь к нашему разговору. Море подходит ближе, ему тоже интересно. Анна смотрит на огонек сигареты, думает о Ювале. Ирка забывает про картошку, обнимает себя за живот, молчит. Я пью вино, у меня начинает кружиться голова, я стараюсь ее остановить, чтобы не расплескать все то, что сегодня услышала. Голова останавливается. Начинает кружиться ночное небо. Глава девятнадцатая Когда Людмила сообщила Илье, что беременна, ему показалось, что мир вокруг него загудел и закачался, будто палатка бедуина, продуваемая ветром и песком. – Я беременна, Илюша, – сказала она ему однажды утром. Это была суббота, недолгий выходной. Девочки еще спали, Илья встал пораньше, чтобы собрать сумки в дорогу. – Тот не был в Израиле, кто не побывал в его пустыне, – провозгласил Илья накануне. Ему вдруг захотелось расшевелить семейство, чтобы все стало как раньше, а для этого просто необходимо отправиться в пустыню, – так решил он. Отчего именно в пустыню и что значит «как раньше» – Илья старался не думать, точно зная, что лишние вопросы не дают спать. А сон – это высочайшая привилегия, тем более для хирурга, тем более для отца семейства, тем более… Мысли об Ирке и ее ребенке сверлили мозг сутки напролет. – Не ее, а вашем, – вскидывалась совесть. Илья закрывал уши, пятился, натыкался на обломки прошлого – вот Люся недовольная, кажется, что она уже обо всем знает, вот девчонки не дерзят, но скоро – возраст такой, вот Ирка – смотрит спокойно, прозрачно, будто издалека, где тот зверек – послушный, нежный, всегда голодный? Он ее – такую, новую – и не знал никогда. – Съездим все вместе в Негев, я знаю отличный маршрут, встанем пораньше, я сумки с бутербродами соберу, – заявил Илья в пятницу вечером, помогая Люсе убирать со стола, – там бедуины, ослики, кофе на огне, вам понравится. Девчонки оживились при слове «ослики», Людмила посмотрела на него как-то странно, но ничего не сказала, только кивнула, согласилась. И вот наконец суббота, утро, Илья мечется по кухне, сумки растопырили рты – сыр, хлеб, хумус, виноград, так, что там еще? – Я беременна, Илюша, – Люся подходит неслышно, произносит три слова, Илью накрывает песком. Песок везде. Будто все, что было раньше, – это не жизнь, а песчаная воронка, гляди, гляди, как крутит. Вот школа, вот институт, вот родители, друзья, вот двор ленинградский, где они с Люсей в первый раз целовались, ах, как он ее к себе тогда прижимал. Будто боялся, что она убежит, растает. Нет, Люся не была его первой женщиной, но почему-то именно ее он выбрал, чтобы дальше идти вместе. Именно с ней он не побоялся заводить первого ребенка, а потом и второго. Девочки получились погодки, вторая, конечно, случайно, но они тогда подумали и решили оставить, и ничего – справились. Песок толкает в спину, бьет наотмашь, скрипит на зубах, забивается в рот, в легкие, не дает дышать. Когда решили уезжать в Израиль, как-то само собой получилось, что он уехал первый, на разведку. Целых шесть месяцев разлуки, отвык, отвык. Нет, он, конечно, скучал. Как скучают по старым уютным тапкам, по запаху кофе из кухни, по светильникам в спальне. А тут – Ирка. Ни на кого из его прежних женщин не похожа. Прежние – они тоже были как песок. Жаркие, пряные, душные. В конце концов от них всегда хотелось убежать и спрятаться. Вернуться – туда, где светильники и тапки. А тут – Ирка. Немного жена, немного дочка. Говорят же вам – зверек. Прилепилась – вдруг, да так, что не отодрать. – Отчего ты молчишь? Людмила заходит в кухню, достает кофе, сахар, чашку, оборачивается: – Отчего ты молчишь, Илюша? – Я не молчу, – отвечает он, – я слушаю. Людмила пожимает плечами. – Надеюсь, твой маршрут не сложный. И чтоб не трясло пожалуйста. А то меня тошнит, особенно по утрам. Она мешает кофе, ложка звякает, звук отчего-то ужасно раздражает. Илья морщится, будто от зубной боли. – Какой срок? – спрашивает он. Людмила смотрит на него, что-то подсчитывая в уме, а на самом деле размышляя над тем, что ей делать дальше. Наконец она усмехается своим неведомым мыслям и отвечает четко, будто заученный урок: – Еще не знаю. Надо будет сходить к врачу. Но это совсем не срочно. Илья молчит. У него есть один вопрос в голове, но задать его совершенно невозможно.