– Ладно. Слегка попыхтев, я все же устроилась у мужа на груди, закрыла глаза и понадеялась не только на безмятежный сон, но и на то, что завтрашний день станет еще лучше и подарит намного больше приятных впечатлений. Спрашивать у Симоны про маньяка нам так и не пришлось. Он сам нас нашел. Мне было настолько хорошо, что я даже саму себя начала раздражать. Вместо того чтобы контролировать служанок, которые готовили вещи для предстоящего возвращения в замок герцога Бёме, я расхаживала по поместью и любовалась картинами. Не представляю, что произошло со мной за последние дни, но внутри царили такая гармония и безмятежность, что это даже начинало пугать. Никогда в жизни не разглядывала картины. Во мне, конечно, пытались воспитывать любовь к искусству, но ни одна из выставок, на которых мы были с отцом, так и не произвела впечатления. А теперь я завороженно разглядывала работы, которые повесили на эти стены задолго до моего рождения. Раньше как-то не бросалось в глаза, с каким изяществом выведен каждый штрих на огромных полотнах Артрица Кемпельского – известного художника прошлого века. В то время, когда многие пытались найти новый путь в искусстве, изобрести уникальные техники, он просто писал о любви. Я разглядывала картину «Прогулка», где принц, выехав на охоту с вельможами, восседал на лошади, дерзко глядя куда-то вдаль, словно уже видел будущую жертву. Вот только рука его – незаметно для остальных – сжимала маленькую ладонь мадам Энклер. Его фаворитка при дворе, уже замужняя дама, а потому – запретная любовь. По меркам столетней давности такой поступок приравнивался к разврату. Принц делал немыслимое и наверняка заработал бы осуждение любого случайного зрителя, ведь если бы их заметили в таком положении, мадам Энклер никогда не избавилась бы от клейма неверной жены и, скорее всего, была бы сослана в монастырь. Я же завороженно разглядывала ее руку и с какой-то странной солидарностью поддерживала поступок принца. Он просто не мог выдержать. Наверное, ему было невыносимо видеть ее с мужем, которого мадам Энклер не любила, а потому чувствовала себя несчастной. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему, чтобы она улыбалась. От того, как он сжимал ее маленькую ручку, меня бросило в жар. Он ее любил. И возникало впечатление, будто ему все равно, что о них подумают. Он был готов на все, лишь бы провести с ней вместе еще хотя бы секунду. Их история кончилась плохо. Мадам Энклер осталась верна своему мужу. Она покинула двор и умерла глубоко несчастной. Зато не взяла на душу грех. В этот момент я остро поняла, насколько мне повезло. Брак по расчету подарил мне замечательного мужа. Он, конечно, совсем не такой, какого я ожидала. Но тот мужчина, которого я открывала для себя каждый день, нравился мне даже больше. У нас рождалась своя история. Не все наши интересы совпадали, не все в нас было идеально, но мы наездники, мы покоряли небо. Мы чувствовали близость. Особенную близость. Не сливались воедино, не ощущали друг друга на расстоянии, не читали мысли, но словно думали вместе. Просто вместе. Ниточки наших жизней переплелись, и с каждым днем узел становился все крепче. И если это и есть та самая любовь, то мне действительно повезло. Я ведь любила своего мужа, а значит, наша история могла закончиться хорошо. Мысли о Ричарде заставили оторваться от созерцания картин и отправиться на его поиски. Герцог Бёме был в библиотеке, писал какое-то письмо и в сборах тоже не спешил принимать участие. – С добрым утром, ваша светлость. – Учтивость не удалась, в моем голосе прозвучало больше щемящей нежности. Муж оторвался от своего занятия, посмотрел на меня. Улыбнулся: – С добрым утром, герцогиня. От его улыбки проснулось что-то трепетное. Хрупкий миг искреннего счастья. Я готова была усесться напротив и любоваться ямочками на его щеках. Легкой походкой вплыла в библиотеку, заставив юбки шуршать, а распущенные волосы развеваться при ходьбе, подошла к мужу со спины, обняла его за шею. – Чем занимаешься? – спросила, прижимаясь щекой к его уху и заглядывая через плечо. Ричард отодвинул письмо в сторону и, обхватив мои руки, поднес их к губам. – Пишу письмо. – А мне покажешь? – спросила, доверительно положив подбородок ему на плечо. – А тебе не покажу, – ответил он с доброй интонацией. – Секреты? Ты ведь понимаешь, что с моим любопытством я скоро все равно все узнаю? – шутливо поинтересовалась я. Ричард вздохнул: – Я пишу маме в столицу. Это все-таки довольно личное. Мне не нужно было повторять дважды. Я дернулась в сторону словно ошпаренная и поспешно выставила руки в примирительном жесте: – Прости! Прости… я… я не лезу. Пиши… как тебе хочется, в смысле я не смотрю, и вообще, я… я не трогаю твое личное. Ричард удивленно повернул сначала голову, затем кресло и не менее удивленно посмотрел на свою нервную жену: – Марита, я… – Нет, – перебила быстро. – Ты не обязан ничего мне объяснять. Твоя мама. Твое письмо. Это личное, я понимаю. И не лезу. Вот. – Я рассказываю ей о тебе, – все равно сказал Ричард. Я застыла. – Маме? Обо мне? И что ты пишешь? – Поэтому я не хочу, чтобы ты это читала, – добавил он. Я опустила глаза, медленно расправила складки платья. – Надеюсь, ты не станешь ей говорить, что я тебя закидала метательным оружием. Раз уж она знает про драконов. – Она про них не только знает, когда-то она летала на драконе отца. И я не пишу ничего плохого. Представить леди Элен верхом на драконе было выше моих сил, поэтому, чтобы отвлечься от забавных картинок, возникших в голове, я спросила: – А у твоей сестры тоже есть дракон? – Нет, она не нашла яйца, поэтому родители не посвятили ее в тайну нашей семьи. – Ричард оперся локтями в подлокотники и сложил пальцы домиком. – Это все вопросы? – Да, – закивала я. – Пойду тоже проведаю маму. – Хорошо. Продвигаясь к выходу, не выдержала и сказала: – Если ты вдруг пишешь, как я тебя ранила, не забудь добавить, что тогда я не знала, кто ты. – Угу. – И потом я все равно залечила твои раны. – Да-да. – А еще я помогла тебе в проведении спасательной операции, когда напали урки. – Марита, ты куда-то шла. – Даже все еще иду. И, кстати, я умею готовить вишневый пирог. Если твоей маме это интересно. – Вряд ли. – А еще я смотрю на картины, в том смысле, что я теперь очень люблю искусство. Ричард вздохнул, отложил перо и подпер щеку кулаком, дожидаясь, пока я выйду. – Еще что-нибудь? – Нет, – натянуто улыбнулась. – Уже ухожу. Дверь за мной закрылась ровно на несколько секунд, после чего я поспешно сунула голову в библиотеку и панически прошептала: – Не пиши про вишневый пирог! Он у меня никогда не получался. Все, все, ухожу. Тоже мне муж, даже поговорить с тобой нельзя. Все, ушла, уже ушла! Мама с Арией занимались новым платьем. Вернее, Ария возилась с модисткой, а мама все контролировала. Я зашла в комнату и на цыпочках прокралась к родительнице. Села на диван рядом с ней и без лишних слов положила голову ей на плечо. Ричард подавал хороший пример. Мои отношения с матушкой нельзя назвать образцовыми, но, узнав, что муж заботится о чувствах своей матери и считает нужным сообщать ей об изменениях в своей жизни, я почувствовала стыд. Мы с мамой не были настолько близки, но все же мне тоже хотелось рассказать ей, как я счастлива. Вот только открыть рта так и не успела. – Страсть пройдет, – глядя на хмурящуюся Арию, тихо и довольно сухо проговорила матушка, даже не спрашивая, с чего бы вдруг я стала проявлять такую нежность. – На первых порах всегда так. Кажется, что это любовь, настоящие чувства. Но скоро ты увидишь, что интерес остывает.