Дважды. – Леди Лавиния Биго. – Реверанс я изобразила неосознанно и только потом это поняла. – Буду признательна, если вы будете называть меня именно так. – Леди Лавиния, – произнес Хьерг. – Позвольте мне вас осмотреть. – Для этого нужно мое разрешение? Мужчина снова приподнял брови, и я вздохнула. – Прошу прощения. У меня выдалось несколько очень трудных дней. – Я не стану к вам прикасаться, но мне нужно, чтобы вы были расслаблены и спокойны. Поэтому придется лечь. В целом я даже была не против. Учитывая то, что от новостей, падающих на меня как перезревшие фрукты в летнем саду (одна за другой), снова начала кружиться голова. Хотя, может, дело было в душившем меня «подарочке». – Вы не знаете, как это снять? – спросила я, указав на шею. – Голову? Всевидящий, здесь у кого-то есть чувство юмора! – Нет, с головой я пока повременю. Украшение. Хьерг, едва уловимо улыбающийся, тут же стал серьезным. – Подарок повелителя может снять только он сам. Потрясающе! Отлично. Почему я совершенно не удивлена? Опустившись на кровать, закрыла глаза, позволяя целителю (да простит меня магистр исцеления за эту фривольность в отношении его ранга, а он простит, потому что никогда не узнает) меня осмотреть. Ни на минуту не сомневалась в том, что он ко мне не прикоснется, потому что если Льера за один поцелуй ожидало такое… Мысли о Льере вернули меня с небес на землю, то есть в размышления о том, как отсюда выбраться как можно скорее. По сути, об элленари я знала немного, но то, что знала из легенд, рассказывало о существах небывалой красоты и столь же небывалой жестокости. Если верить книгам, они обитали между мирами (потусторонним и нашим), из-за этого впитав в себя совершенно непонятные людям черты, зачастую до неузнаваемости меняющие внешность населяющих Аурихэйм рас. Была и еще одна особенность: за счет близости ко всему сущему элленари могли менять форму, превращаясь в животных, растения, камни… словом, во все сущее. Согласно этой легенде первый таатрин – птицеообразный оборотень, некогда существовавший в нашем мире, – был наполовину элленари. Вопрос в том, насколько это правда. – Аэльвэйн Лавиния совершенно здорова. Сообщи повелителю. Голос Хьерга выдернул меня из мира легенд, которые я быстро перебирала в уме, и в эту же минуту я осознала, что ничего не почувствовала во время осмотра. Не то что прикосновения, даже на уровне магии. – Как вы это делаете? – спросила я, усаживаясь на кровати. Эйзер уже вышла, но, как ни странно, я не чувствовала ни малейшей неловкости, хотя леди не полагается оставаться наедине с мужчиной, тем более когда на ней только легкий пеньюар поверх ночной сорочки. – Что именно? – Осмотр. Я ничего не почувствовала. – Не зря же я магистр исцеления. – Хьерг снова улыбнулся уголками губ и направился к двери. – Как себя чувствует Льер? Слова сорвались с губ, подействовав на элленари как магическая преграда. Он остановился слишком резко и столь же резко обернулся. – Осторожнее с подобными вопросами, леди Лавиния, – предупредил он. – Это может плохо кончиться и для него, и для вас. Да, кажется, я прекрасно понимала, о чем он говорит, но прежде, чем меня посетило желание откусить себе язык, Хьерг произнес: – Я вас не выдам, но на будущее: для вас он Ангсимильер Орстрен, главнокомандующий его аэльвэрства повелителя Аурихэйма. Его зверства, я бы сказала. – Спасибо, Хьерг, – поблагодарила искренне. – Хорошо. В ответ на мой незаданный, а если быть точнее, недозаданный вопрос элленари произнес: – Тот, о ком вы спрашивали. Сейчас с ним все хорошо. Я не успела спросить про Амалию, элленари вышел, плотно притворив за собой дверь. Впрочем, я недолго оставалась одна, вернулась Эйзер и сообщила: – Аэльвэйн Лавиния, повелитель желает разделить с вами завтрак. Завтрак со мной пожелали разделить в зале, который превосходил даже нашу столовую в Мортенхэйме. Длинный стол на более чем двадцать персон врастал мраморными ножками в пол, и веяло от него холодом. Впрочем, чем еще может веять от стола, когда за ним сидит его аэльвэрство. Себе он не изменяет, весь в черном, спасает этот наряд только серебристая окантовка. Пожалуй, еще цвет волос элленари, на который больно смотреть, но, принимая во внимание то, что мне на него смотреть не очень-то хочется, сойдет. Он поднимается из-за стола, чтобы подать мне руку, до которой мне не хочется дотрагиваться. Мне вообще не хочется к нему прикасаться, но кто бы меня спрашивал, правда? Ни один уважающий себя мужчина в Энгерии не возьмет женщину за руку, пока она не позволит, этот же сжимает мои пальцы, и в грудь ударяет тягучий, зыбкий жар. Отнять руку не представляется возможным, поэтому приходится делать вид, что мне все равно. Все равно получается как-то странно, я бы сказала, даже чересчур, потому что чем сильнее я пытаюсь избавиться от этого чувства, тем ярче полыхает в груди. – Это знак моей принадлежности, – сообщают мне тем же ровным тоном, которым вчера сообщили, что мы идем смотреть на пытки. – После обручения станет проще. – Я вам не принадлежу. – С трудом справляюсь с охватившими меня чувствами. – Никакого обручения не будет. – Разумеется, будет. В ночь схождения луны и солнца, под Аркой Благоденствия. Разумеется. Глубоко вдыхаю и выдыхаю, когда мне отодвигают стул рядом с ним. – В моем мире я не должна сидеть рядом с вами. – Вы в моем мире, леди Лавиния. Ах так? Хорошо. Устроившись на стуле, хочу расправить платье, но пальцы хватают пустоту: забыла, что здесь нет кринолинов. Здесь нет ни белья, ни нижних сорочек, поэтому я чувствую себя почти раздетой, особенно под его взглядом, которым он, не стесняясь, меня обводит. Мы сидим так непростительно близко, что при желании он может коснуться моих пальцев, поэтому я убираю руки и складываю их на коленях. Еще один минус Аурихэйма – здесь никто не носит перчаток, и каждое прикосновение как беспардонная близость. К счастью, тарелки здесь самые обычные и приборы тоже. А вот блюда… – Что из этого можно есть, чтобы не отравиться? Взгляд Золтера темнеет. – За моим столом вы не будете отравлены, леди Лавиния. – Правда? У меня в этом серьезные сомнения. Его глаза темнеют еще сильнее, и вместе с ними темнеет узор на лице, из насыщенного темно-зеленого становясь почти черным. – Позвольте спросить почему. – Начнем с того, что меня притащили сюда помимо моей воли. Мои слова провоцируют такую тишину, что у меня начинает звенеть в ушах. Если до этого слышались едва различимые шаги прислуги, сейчас от них остаются одни воспоминания, так же как от звука расставляемых на столе блюд. У меня такое чувство, что время снова застыло, но на этот раз по моей воле. – Продолжим тем, что вы ничего не желаете слышать о моем возвращении домой и о моих желаниях в принципе. Хотя бы потому, что вчера вы заставили меня смотреть на то, что я считаю жестоким и бесчеловечным. А после нацепили на меня ошейник под предлогом подарка. – Выйдите. Его голос звучит тихо, но проносится как раскаты грозового эха. Теперь я слышу не только шелест и шорохи, но, кажется, даже шуршание крыльев. Хотя последнему вроде бы неоткуда здесь взяться, но я все-таки невольно оглядываюсь, чтобы увидеть легкую рябь, скользнувшую по стене под ожившей картиной, в которой краски сменяются на пепел и тлен. От неожиданности замираю, а в себя прихожу от жесткого прикосновения пальцев к подбородку. В меня словно молнией ударяет, я даже не сразу понимаю, что происходит. Ожерелье-ошейник оживает, сползая в его ладонь покорной змеей, а в следующее мгновение элленари отбрасывает его на другой конец зала. Миг – и краски перед глазами стираются, а потом снова вспыхивают, ослепительно-ярко. Я чувствую прикосновения пальцев к щеке так остро, как ничто и никогда. От этого прикосновения кожа горит, полыхает, как его волосы, и весь мир сходится в его глазах. Опасный, темный взгляд вонзается в меня, вызывая одно желание: податься вперед, коснуться кончиками пальцев легкой щетины, губами – губ. Все это так яростно, так горячо, что мне становится нечем дышать, особенно когда он, скользнув пальцами по моей щеке в небрежной ласке, убирает руку. Кажется, с моих губ срывается стон не то отчаяния, не то разочарования, и я тянусь за продолжением этого прикосновения, когда слышу: – Вы больше никогда не поставите мои слова под сомнение в присутствии посторонних. – Этот голос ввинчивается в сознание сквозь исступленную жажду прикосновений, до этой минуты неведомую. Пульсация на руке, на предплечье, в плече чувствуется как биение сердца. – В противном случае я сниму с вас защиту и закончу то, что начал сегодня, на глазах у тех, в присутствии кого вы в следующий раз решите показать характер. Последние его слова ударяют как пощечина, и наваждение рассеивается. Вместе с ним рассеивается жар в груди и боль от невозможности почувствовать его губы на своих. Осознание того, что мне только что довелось испытать, жаром плещет на щеки, заставляя сжимать кулаки. – Надеюсь, мы с вами друг друга поняли, леди Лавиния. А теперь, если пожелаете, разумеется, принесите защиту. Я вам ее верну. Я – маг жизни, я не умею ненавидеть, но сейчас понимаю, что рядом с ним могу научиться. – Что ж, – говорю я, – если ваш удел – брать женщин под властью чар на глазах у всех, то я ничего не могу с этим поделать. После чего возвращаюсь на стул без его помощи, даже не взглянув в сторону проклятого ошейника. Меня трясет не то от пережитого, не то от осознания, что я целиком и полностью в его власти, тем не менее внешне я остаюсь спокойна. Расстилаю салфетку на коленях и дожидаюсь, пока он займет свое место. – Вы так и не сказали, чем из того, что здесь есть, я не смогу отравиться, – говорю я и спокойно встречаю взгляд, полный беспросветной тьмы.