О том, что творится за наглухо запечатанными дверями, не догадался бы никто. Потому что когда они распахнулись, мы с Льером шагнули в зал, размерами превосходивший парк Мортенхэйма. Здесь творилось нечто невероятное: раздавалось стрекотание крыльев, шелест платьев и голоса – удивительно тонкие, похожие на детские, которые перекрывало рычание, напоминающее о диких зверях. О том, что в мире элленари есть столько самых разных жителей, я не имела ни малейшего представления. Толпа растекалась вдоль темных стен, под тяжелым, нависающим над нами потолком, наводящим на мысли о затянутом тучами ночном небе. Музыка вплеталась в это многоголосье, переводя шум в какую-то воистину дикарскую какофонию, но оборвалась она так же резко, как и обрушилась на меня, стоило нам оказаться внутри. Должно быть, над залом растянули полог безмолвия или что-то похожее, потому что в коридоры не проникало ни звука. Я даже не успела подготовиться к тысячам взглядов, ударивших в меня, к живому коридору, протянувшемуся к трону. На котором предсказуемо восседал Золтер. 12 По сравнению с моим будущим мужем королева Энгерии кажется созданием из давно забытой сказки. Сказками в нашем мире считают элленари, а я сейчас вспоминаю свой мир, как сказку. У Золтера нет короны, только узор, отметивший его происхождение, а еще раскаленная сталь волос, текущая на широкие плечи подобно извергающейся из недр вулкана лаве. На миг издали даже кажется, что они живые, особенно когда он поднимается и идет к нам навстречу. Шаги в тишине кажутся оглушающе громкими, ладонь становится тяжелой. Мне невыносима сама мысль о том, чтобы прикасаться к нему после того, что случилось вчера. Хочется развернуться, броситься из этого зала бегом, но бежать мне некуда. Приходится просто стоять и смотреть, как он приближается. – Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось. Вздрагиваю и невольно бросаю быстрый взгляд на Льера. Он на меня не смотрит, и, судя по тому, что никто не смотрит на него, он не произнес ни слова, но его голос звучал так отчетливо… Как?! Подумать об этом у меня не остается времени, потому что Золтер останавливается напротив и Льер вкладывает мою ладонь в его руку. В эту минуту я думаю о том, зачем это – после того публичного унижения, после экзекуции снова отправлять его за мной. Впрочем, и эта мысль тоже стирается, когда его аэльвэрство поворачивается к толпе. Точнее, к толпе поворачиваемся мы. – Встречайте мою будущую супругу. – Эхо разносит его голос. – Аэльвэйн Лавинию. Приветствие, которым взрывается зал, полно шипения и странных одиночных хлопков, которые спустя мгновения все-таки перерастают в аплодисменты. Это дань ему, а не мне, но в следующий миг уже звучит музыка. Совершенно не похожая на вальс (она более резкая, более сильная и надрывная), тем не менее основные движения чем-то напоминают именно его. Одна рука Золтера на моей талии, другая сжимает пальцы. Я чувствую его взгляд – темный, от которого внутри не то вспыхивают костры, не то гаснут искры. Иногда начинает казаться, что я ослепну, если не опущу глаза, а иногда – что жар в крови обратит меня в прах раньше, чем закончится танец. Я знала, что от защиты отказалась сама, но понимала, что должна справиться с этим. Эти чувства не мои, не будь на моей руке узора, этот мужчина не вызывал бы у меня и сотой доли того, что я переживала снова и снова. Вслед за нами в танец вливаются остальные, со всех сторон мелькают наряды, почти не скрывающие тел, и тонкие шлейфы, летящие как дымка магии. Слышатся голоса и смех, в зал, освещаемый вспышками молний и парящими под потолком иссиня-черными сферами, падают серебряные искры. – Надеюсь, тебе нравится праздник, Лавиния. – Я не давала вам разрешения называть меня по имени. Золтер не меняется в лице. – Мне не нужно твое разрешение. – Вам не нужно ничье разрешение, – замечаю я. – Кроме разрешения Арки Благоденствия. И нет, мне не нравится праздник. Мне ничего не нравится в вашем мире. Когда я смогу увидеть Амалию? – Хоть сейчас. Могу приказать, чтобы ее привели. Он разворачивает меня в танце, и я вижу, что на полу, на импровизированном ложе две девушки в полупрозрачных нарядах ублажают элленари. Одна восседает у него на бедрах, и прозрачная по последней моде ткань не скрывает ничего, что происходит на глазах у всех. Впрочем, девушку это не смущает, равно как и вторую, которая просто трется о мужчину. При мысли о том, что Амалии придется на все это смотреть, мне становится дурно. Впрочем, смотреть – это еще ладно. – Я хочу попросить, чтобы ее вернули в наш мир. После того как Арка Благоденствия подтвердит наш союз. – Вижу, ты делаешь выводы. Невозможно хотеть того, кого ненавидишь. Невозможно, но метка пульсирует, взбирается по руке обжигающей дрожью, заставляющей испытывать странную жажду. Такую сильную, что я почти готова позволить ему целовать меня прямо здесь, на глазах у всех. Если Золтер сказал правду и метка принадлежности меняет меня изнутри, что будет после ритуала? Что, если все, что творится здесь, станет для меня нормальным?! – Ваш ответ? – Мне не нужна эта смертная. Если она не нужна тебе, она отправится в мир людей. Если она не нужна мне. Амалия – единственная, с кем я смогу поговорить по душам, когда стану женой Золтера и буду искать возможность вернуться после того, как… Нет, об этом лучше не думать. Во-первых, я не собираюсь подпускать его к себе. А во-вторых… во-вторых, как бы то ни было, я не могу рисковать жизнью ни в чем не повинной девушки только потому, что мне здесь страшно. И одиноко. «Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось». Было ли это на самом деле? Или мой разум уже выдает желаемое за действительное? В танце, сквозь бесконечное серебро оседающей на беснующуюся толпу пудры, я вижу Льера. Он не танцует, просто стоит в стороне, в его ладони – тонкие пальцы Ирэи. Рыжая бросает на меня пренебрежительно-уничижительный взгляд, а его чуть ли не облизывает глазами. Подается вперед, чтобы стать еще ближе, и от этого внутри просыпается что-то темное. Хочется рывком оттащить ее от Льера, отшвырнуть, а еще лучше – затолкать в портал. Чтобы выпала где-нибудь около трона и без одежды! Хотя какая разница, та черная дымка, которая прикрывает ее тело, вряд ли может считаться платьем. Пусть даже под ним две тонкие черные ленты, полосами стягивающие грудь и ягодицы. Стягивающие, но не скрывающие даже ареолы сосков. Действительно, к чему ей тогда была скатерть! Мне не стоит об этом думать, и уж тем более не стоит думать о том, с кем она была в тот вечер, но в груди уже вспыхивает странное чувство, природу которого я объяснить не могу. И не успеваю, потому что Ирэя буквально проваливается сквозь пол под крики, хохот и визг, а через мгновение вываливается у подножия трона. Платье, правда, на ней, но лицо искажено яростью, волосы растрепаны. Она вскакивает, но прежде, чем успевает открыть рот, Золтер вскидывает руку. Музыка обрывается. В воцарившейся тишине я слышу свое дыхание и думаю о том, что уже второй бал в мою честь не задался. И о том, что рыжая выпала в портал благодаря мне. Кажется. Я чувствую бегущую сквозь меня силу, как чувствовала магию жизни, тепло и мощь, но это ведь не может быть магия жизни? Или может? Или Аурихэйм способен изменить не только меня, но и ее? Все эти вопросы стынут на губах, когда к нам подходит Льер, а мою руку снова передают ему. – Отвечаешь головой, – коротко произносит Золтер и добавляет: – Праздник продолжается! Это как щелчок, как команда, потому что все снова пускаются в пляс. Его аэльвэрство направляется к кузине, но останавливается, когда слышит негромкий голос Льера: – Даже ценой клятвы жизни? Золтер оборачивается, пристально смотрит на него, но Льер смотрит на Ирэю и произносит все так же спокойно: – Ты знаешь, на что она способна. Золтер кивает. – Даже ценой клятвы жизни, – говорит он и уходит. А я понимаю, что ничего не понимаю. Смотрю, как вокруг нас мельтешат пары, и в одной из них крылья девушки трепещут, словно она вот-вот собирается взлететь. Смотрю, как спина Золтера заслоняет полыхающий яростью взгляд Ирэи, и в эту минуту Льер снова подхватывает меня за талию, вовлекая в танец. – Что происходит? – спрашиваю я, глядя ему в глаза. – Нам нельзя просто стоять и разговаривать. Это противоречит этикету. Противоречит этикету?! То есть то, что происходило вон там, на глазах у всех, – это по этикету, а просто стоять и разговаривать – противоречит ему? – Мне безразличен ваш этикет. И я спрашивала не об этом. – Тогда о чем? Этот танец не менее дикий, чем был в Мортенхэйме, с той лишь разницей, что сейчас я еще отчетливее чувствую его ладонь сквозь ткань платья. Не представляю, из чего оно сделано, я его почти не ощущаю, если энгерийские корсеты и кринолины заставляли вздыхать с благодарностью, когда ты от них избавляешься, сейчас я не чувствую ни малейшего неудобства. – О том, что здесь произошло. – О том, как ты выкинула Ирэю в портал? – Об этом в первую очередь. – Тебе не рассказывали о раскрытии магии в Аурихэйме? – Мне ничего не рассказывают, – резко замечаю я. – В этом-то и проблема. – И все же Ирэя кое о чем тебе рассказала. Пальцы Льера стискивают мою руку так жестко, словно я собираюсь вырываться, но я не собираюсь. В этом безумии самое безопасное место – рядом с ним. – Откуда тебе об этом известно? – спрашиваю я. Смотреть ему в глаза ничуть не легче, чем Золтеру, возможно, именно потому, что наша с его аэльвэрством связь скреплена магией. С Льером меня не связывает ничего, но я чувствую пульсацию в ладони, которой касается он. Словно сердцебиение, текущее из руки в руку. – У меня свои источники информации. И один из них только что провалился в портал. К счастью, мне хватает ума не сказать это вслух.