Я прищурилась: – Кто тебе прислуживает? – Прислуживает? – Амалия приподняла брови. – Несет тяжелую повинность, вы хотели сказать. Они каждый день меняются, и ни одна не назвала своего имени, хотя я спрашивала. Взметнувшуюся было внутри ярость я заставила отступить. Нет, с этим элленарийским снобизмом пора что-то делать, и если это делать – то делать сегодня, когда во время экзекуции Ирэи во внутреннем дворе соберется толпа. При мысли о том, какой может быть реакция Золтера, внутри что-то подозрительно задрожало, но эту дрожь я уняла раньше, чем она растеклась по всему телу и добралась до сердца. Если я права (а я права, потому что иначе объяснить случившееся с пологом безмолвия просто нельзя), моя магия в Аурихэйме не подчиняется никаким законам и правилам, странным образом набирает силу, хотя в этом мире почти не осталось жизни. Пока я буду молчать, Золтер тоже будет молчать. А значит, пришло время во всеуслышание заявить о себе как о маге жизни. Оставшееся до вечера время я посвятила общению с магией. Раньше я принимала ее как данность и не заостряла внимания на своих ощущениях, но сейчас отмечала все, что казалось мне интересным. Например, в нашем мире я чувствовала мягкое раскрытие сил, а в Аурихэйме магия вспыхивала сразу. Здесь я чувствовала ее неотделимо от себя постоянно: в каждом вздохе, в каждом движении пальцев, над которыми мерцала жемчужная дымка, а в родном мире она зарождалась во мне лишь тогда, когда я того хотела. Чем больше я обращалась к магии, тем больше понимала суть слов Золтера об истинной силе: мы с ней действительно были единым целым. Мне не нужно было ее звать, она была со мной каждое мгновение, струилась по моему телу, бежала по венам, раскрывалась цветами и жизнью. После того как у меня на балдахине вырос цветок, я поняла, что стоит остановиться. Не то чтобы это меня напугало (что может сделать маленький безобидный цветок?), но я была достаточно подкована в магии, чтобы понимать, что, если чего-то не можешь объяснить, в это погружаться не стоит. По крайней мере, пока рядом не будет того, кто может. Я ожидала, что за мной придет Лизея, но Золтер явился лично. Окинул меня отстраненным взглядом и поинтересовался: – Ты ужинала? – Чтобы меня стошнило на глазах у всех? Увольте. Публичные казни и экзекуции не возбуждают мой аппетит. На самом деле я была не вполне уверена, что поступаю правильно: все-таки для магии нужны силы, но мне кусок в горло не лез. Во-первых, потому что смотреть на истязание Ирэи мне совершенно не хотелось, а во-вторых, по причине того, что я задумала. – Что же его возбуждает? – поинтересовался он, отточенным жестом подавая мне руку. Это было как-то слишком по-энгерийски, поэтому я даже не сразу нашлась с ответом. Обычно его аэльвэрство предпочитал приказывать или брать, так что подобный джентльменский жест совершенно выбивался из образа. Раздумывая над этим, я поняла, что что-то странное творится не только с моей магией, но и с Золтером. Пока я не упустила эту мысль, надо будет к ней вернуться. После того как вернусь в свои покои. – Вы сегодня так милы. Мне ожидать солнце и радугу? – Ты была бы не ты, если бы не сказала что-то подобное, – усмехнулся он. Но руку не убрал, и я добровольно положила ладонь на сгиб его локтя. – Ты не ответила на вопрос. – Он не показался мне интересным, – хмыкнула я. – Тем более что раньше вас это не интересовало. – Интересует сейчас, – коротко произнес он, и мы направились к дверям. Дикость ситуации заключалась в том, что мы шли смотреть на экзекуцию, но вели себя как собравшиеся на званый ужин. Еще большая дикость – то, что я уже начинала к этому привыкать, но самая, пожалуй, из ряда вон – то, что я иду рядом с мужчиной, который предпочитает брать женщин силой и делает вид, что все хорошо. Эта мысль заставила меня отнять руку. – Что-то снова не так? – Снова? – Я приподняла брови. – Постоянно не так. – Что именно? – С чего предпочитаете начать? – С чего угодно. Но не сейчас. Поговорим об этом за ужином. Я не ослышалась? Он сказал – поговорим? – Руку, Лавиния. – Это прозвучало привычно жестко, проходящие мимо элленари поклонились, но Золтер даже не взглянул в их сторону. Ладонь я вернула на место, вглядываясь в его лицо и пытаясь понять, что кроется за столь резкими переменами. То ли это очередная игра, то ли… не знаю. В любом случае нам сегодня точно предстоит серьезный разговор. Не знаю, состоится ли он за ужином (после того как я покажу всем, на что способна жизнь), но в том, что избежать его не получится, можно было не сомневаться. Украдкой взглянула на повелителя Аурихэйма, когда мы вышли к лестнице. Что раньше, что сейчас, я не могла его понять. Может быть, в этом все дело? В том, что элленари непостижимы. Да и можно ли понять существо, которое прожило бесчисленное множество лет? Сколько ему вообще лет? Перевела взгляд на картину, отражавшую суть магии и ее зарождение. Смерть и жизнь, вливающиеся друг в друга, рассыпающиеся искры стихий – пламя и лед, земля и воздух. А ведь в нашем мире почти не осталось магов стихии, да и здесь я их не встречала. Целительскую магию вообще сложно выделить во что-то особенное, ее проявления – именно то, что Золтер говорил про мужчин-магов. Использование силы крови, зелий и созданных давным-давно плетений, возможно, усовершенствованных и доработанных. О, сколько знаний можно было бы найти здесь! Тереза бы многое отдала, чтобы к ним прикоснуться. И кажется… я тоже. – Стихии угасают, потому что из Аурихэйма уходит жизнь? – неожиданно спросила я. Он скользнул взглядом по моему плечу. Я бы сказала, огладил, от этого неприкосновения мне стало жарко даже в насквозь промерзших стенах его замка. – Жизнь в Энгерии все-таки не истребила желание поглубже погрузиться в магию? Я поправила волосы, заставляя их лечь на плечо. В Аурихэйме предпочитали прически попроще, преимущество отдавали распущенным волосам, украшенным завитками, иногда несколько прядей чуть поднимали наверх. – Ничто не способно истребить желание. Если оно искреннее, – заметила я. – Да, ты права. – Признание моей правоты звучало в устах Золтера еще более странно, чем все остальное. Тем не менее чем ближе мы подходили к распахнутым дверям во внутренний двор, залитый иссиня-черным пламенем и озаряемый вспышками молний, тем больше мне становилось не по себе. Поэтому я предпочла продолжить: – Вы сейчас про искренность или про стихии? – И про то, и про другое. – А что насчет сил хэандаме? Он усмехнулся. – Силы хэандаме возникли как полная противоположность магии. На них неспособны повлиять ни смерть, ни жизнь. – Тем не менее они умрут вместе с Аурихэймом, если мы ничего не сделаем? «Мы» сорвалось с моих губ случайно, но взгляд, который бросил на меня Золтер, показался мне слишком глубоким. К счастью, мы уже шагнули во двор, и рев толпы взмыл ввысь, чтобы с грохотом обрушиться по стенам замка на нас. Элленари приветствовали своего повелителя, а я поморщилась. Среди пестрой толпы, ожидающей расправы над женщиной, с которой танцевали в одном зале и которой говорили комплименты, мне не был никто интересен. По большому счету мне здесь вообще ничто интересно не было, но я не без тайного злорадства представляла, как вытянутся их лица, когда я отпущу магию. Аурихэйм не признает смертных. Аурихэйм не признает смертных… Сегодня посмотрим, кто и кого здесь не признает. Сделать все нужно было до того, как начнется экзекуция, и в идеале экзекуция не должна была состояться, но меня все равно потряхивало. – Ты такая напряженная, Лавиния. – А вы такой отзывчивый! – огрызнулась я. Особенно когда увидела помост. Да что ж за раса-то такая, а?! Вечно им надо над кем-то показательно издеваться. – Снова думаешь о том, насколько мы мерзкие? – хмыкнул Золтер. – Как вы угадали? В прошлый раз меня сопроводили к трону, на котором он восседал, в этот раз мы шли к нему вместе, вот только соседнего кресла больше не было. Разумеется, я же больше не будущая королева, а так, пленница. Пленницам не положено сидеть, им вообще ничего не положено. – Видимо, ты плохо знакома с историей. Публичные казни были любимой забавой смертных в Темные времена. – С историей я знакома хорошо, но в Темные времена у людей было помутнение рассудка из-за подавляющей власти магии. У вас оно здесь, кажется, не проходит. Золтер снова хмыкнул и, когда мы приблизились к трону, сел. Ни один мужчина (достойный, я имею в виду) в Энгерии не позволил бы себе сесть, когда стоит женщина, но с достоинством у них тут большие проблемы. Боюсь, что не только с достоинством. Чувствовать магию как вторую суть было необычно, но я уже начала привыкать. По крайней мере сейчас, когда напряженно вглядывалась в арку, из которой в сопровождении двух стражей вышла Ирэя. Чем ближе они подходили, тем сильнее внутри меня натягивалась какая-то струна. Раскаленные волосы принцессы полыхали в ночи, а лицо было неестественно белым. Я глубоко вздохнула, когда она поднялась на помост. В нашу сторону элленари не смотрела, но, когда Золтер вскинул руку и во дворе стало тихо, я увидела, как ее ногти вонзились в ладони. – Поскольку оскорбление, нанесенное аэльвэйн Лавинии моей кузиной, касается лично ее, – его голос ворвался в шипение плетей, готовых обрушиться на спину Ирэи, – я счел правильным предоставить ей самой решить, какого наказания достойна Ирэя. Аэльвэйн Лавиния? Тишина, повисшая после этих слов, оказалась гораздо более громкой, чем можно себе представить. Взгляды, обращенные на меня, были весьма говорящими – изумленные, яростные, полные неверия. Они скользили по мне, тяжестью опускались на плечи, оплетали как паутина. Тем не менее из толпы не донеслось ни звука: как Золтер и говорил, оспаривать его решения не осмеливались. Ирэя все-таки повернулась к нам. Точнее, повернула голову, и взгляд ее горел такой ненавистью, какую мне еще не доводилось видеть. Подозреваю, что отданное смертной право решать ее участь само по себе оказалось гораздо более страшным наказанием, чем боль, которую могла причинить плеть.