— То и значит, Лавиния. По достижению шести лет, когда твой сын набрал бы полную силу элленари, соединившего жизнь и смерть, он бы раскрыл разделяющие наши миры границы. Арка и точное соблюдение условий ритуала требовались для того, чтобы ребенок родился сильным и смог удержать потоки магии, текущие сквозь его тело. — Но я — смертная, — напомнила я. — Магия в мире смертных сильнее всего цеплялась именно за женщин. — Золтер усмехнулся. — Ты и твоя сестра — прямое тому доказательство. Ты замечала, что у ваших мужчин чаще всего нет определенного вида магии? Твой брат использует знания армалов, но в нем нет истинной силы. Его кровь — его сила. Кровь, в которой течет магия, разбавь ее — и ничего не останется, ваша сила, твоя и Терезы — истинная. Армалы и мааджари — элленари, пришедшие в ваш мир, чтобы жить среди смертных, но увы. Магия рождена в Аурихэйме, и по ту сторону границы она слабела, с каждым тысячелетием. Поэтому мы оставили людей с их историей и ушли. У меня сейчас голова лопнет. Нет, правда. Если бы на моем месте была Тереза, которая разбиралась в магии, как я в растениях… но нет, Терезы на моем месте быть не могло. Несомненно, к счастью. — Я не совсем поняла про ребенка и артефакт. — Тебе и не надо ничего понимать, Лавиния. Ребенка не будет, — коротко отозвался он. Коротко и как-то резко, как если бы пожалел, что все это сказал. Не сказать, что я сильно обрадовалась такой новости. То есть да, в общем-то, обрадовалась, потому что определенного рода надежду это внушало, но радость перед лицом того, что гибнет целый мир меркла мгновенно. — Я могла бы помочь иначе, — сказала я. — У меня магия жизни, и там, в лесу … — Ты, — он посмотрел на меня сверху вниз, — могла бы помочь иначе? Ты, Лавиния — там, где не справились поколения элленари? Сколько себя помню, меня никто не принимал всерьез. Даже Тереза и Винсент, хотя они и учили меня магии, но их магия — это было глубоко, а моя — так, поверхностное баловство. Для них я просто обожаемая младшая сестренка, Лави, тепличный цветочек, который надо оберегать и с которого надо сдувать пылинки. А ведь магия жизни способна творить чудеса. Буквально. — У любой задачи есть, по меньшей мере, два решения, — сказала я. — У этой нет. — Моя гувернантка тоже так считала, — я хмыкнула и сложила руки на груди. — Когда я решила заданную мне задачу другим способом, она полчаса пыталась найти ошибку, а потом наказала меня за лишнее для леди своеволие. Но это моя гувернантка, а вы — правитель, который ищет возможность спасти свой мир. Вам не кажется, что стоит позволить мне… — Нет. За спиной раздался грохот: котенок все-таки попытался добраться до бабочки, но что-то не рассчитал и свалился. — Золтер, послушайте, — выдохнула я, поморщившись от резанувшего слух имени. — Вы ведь действительно правитель. Вашему миру нужна помощь. Это… Я указала на бабочку. — Это что-то да значит, верно? И то, что я смогла создать портал… — Довольно. — Голос он не повысил, но от прозвучавших в нем интонаций — подавляюще-властных, желание говорить дальше пропало. — Мои решения под сомнение не ставят, Лавиния. Надеюсь, ты это запомнишь, когда в следующий раз соберешься выйти из комнаты. И да, на наказании Ирэи тебе придется присутствовать. Сегодня вечером. Он вышел, а я с трудом подавила желание запустить в закрывшуюся дверь чем-нибудь потяжелее. У-урод! Какой же он все-таки урод! Прошлась по комнате, сжимая и разжимая пальцы. Итак, что у нас получается? Заговорщики уверены, что Золтер что-то задумал, но Золтер говорит, что я теперь бесполезна, и что ребенка не будет. Больше того, не хочет даже подпускать меня к тому, что творится в Аурихэйме. Заговор, кажется, его тоже совершенно не волнует, он не спросил у меня никаких деталей или имен. Хотя одно имя во время несостоявшегося похода в библиотеку я все-таки услышала: Наргстрен. Собеседник этого Наргстрена считает, что я здесь не просто так, но… Вот ведь ирония — магия в нашем мире сильнее всего «цеплялась», выражаясь словами Золтера, именно за женщин, и именно в женщинах ее сильнее всего подавляли. Отказывались развивать, заставляли сходить на нет, сбивали малейшую искру и тут же ее тушили. Не потому ли мы сейчас имеем то, что имеем? Угасающую магию, которую не удается удержать. Да, артефакты заряжаются, но что будет, когда магия в нашем мире иссякнет вместе с последним магом? Я потерла виски. Тереза, Винсент, как же мне не хватает ваших знаний. Вы бы в два счета решили эту задачку, не говоря уже про Эльгера… Хотя он уверен, что дело совсем в другом. Я снова прошлась по комнате, отогнала котенка от бабочки, которая полетела в ванную, и резко остановилась. Так резко, что чуть не упала: чтобы удержать равновесие, пришлось ухватиться за столбик кровати. Просто я только что осознала, что слышала разговор элленари через полог безмолвия. 9 Амалия продолжала плакать. Если честно, я уже сомневалась, что поступила правильно, когда просила у его аэльвэрства разрешения ее увидеть: стоило мне войти, у сидевшей в кресле девушки задрожали губы, и она разрыдалась. На этот раз магией я не стала пользоваться, потому что магия способна принести лишь кратковременное облегчение, проблему она не решает. А проблема была, и существенная. — Мы никогда отсюда не выберемся, — всхлипывала Амалия. — Вы обещали, что сможете вытащить нас, но мы по-прежнему здесь. И ничего так, что с моего обещания прошло не больше пары дней? — Амалия, я всегда держу свое слово. — И как вы собираетесь это сделать? — Девушка подняла опухшее от слез лицо. — Как вы собираетесь пересечь границу Аурихэйма, если сами сказали, что сделать это может только элленари?! Каюсь. Сказала. В прошлый раз. — Амалия, ко мне в сон приходил месье Эльгер. Сильнейший маг нашего мира. Он сказал, что я меняюсь, и что нам нужно понять, что со мной происходит… Хорошо бы сделать это до того, как я пойму, что мне делать с умирающим Аурихэймом. Его аэльвэрство слушать меня не стало, но после нашего разговора я не могла перестать думать про плачущий лес: олицетворение того, что происходит с домом элленари. Если бы у меня только было побольше сведений — например, о том, что нарушило баланс. Вот только откуда их взять? Если теперь по любому поводу надо спрашивать Золтера. — Месье Эльгер? — Эрик Эльгер. Герцог де ла Мер. Амалия судорожно сцепила пальцы. Имя герцога де ла Мера в высшем свете не знал только… ладно, его знали все. Как ни парадоксально, преимущественно из-за его отца, который собирался занять трон Вэлеи, а после залить кровью мир ради возрождения магии. В связи со всем, что я узнала, мне вдруг стало интересно, как он собирался это сделать? Или в знаниях мааджари об элленари было чуть больше, чем где бы то ни было? — Он сможет нас спасти? — Если я выясню, что творится с моей магией. Ты же понимаешь, что говорить об этом никому нельзя? Девушка кивнула, быстро-быстро. — А что с ней происходит? — Я… создаю порталы, — раскрыла ладони, хотя к моим ладоням порталы не имели никакого отношения. — Пространственные переходы, правда, пока на очень небольшие расстояния. Если вспомнить Ирэю, она провалилась сквозь пол и выпала в тронном зале, во время наказания Льера я просто рванулась к нему — и оказалась рядом. Единственное, что объединяло эти моменты — сильные эмоции. Может быть, в этом все дело? — Еще я спасла тебя. Амалия широко распахнула глаза. — В лесу. Помнишь первый раз, когда ты пришла в себя в Аурихэйме? И почему Золтер запретил мне об этом говорить? Вопросы, вопросы, вопросы — и ни одного ответа. — Аурихэйм не откликается на магию смертных, но на мою магию по какой-то причине откликается. Поэтому… — я улыбнулась и протянула ей руку. — Мы обязательно вернемся. Амалия вложила в ладонь дрожащие пальцы. Под глазами девушки залегли глубокие темные круги, и даже оттеняющее ее светлую кожу голубое платье сейчас не освежало. — Я очень надеюсь, леди Лавиния, — сдавленно прошептала она. — У меня такое чувство, что этот мир меня убивает. Я здесь постоянно мерзну… Помните, я говорила, что мне не страшны холода? Но здесь с утра до ночи продирает озноб, хотя жара у меня нет. Я приложила ладонь к ее лбу: действительно, жара нет. — Ты говорила кому-нибудь об этом? — спросила встревоженно. Да, Аурихэйм — не лучшее место для юной леди, и я сама частенько мерзну от близости Смерти, но… — А со мной кто-то говорит? — Она горько усмехнулась. — Мне приносят еду с таким видом, словно кормят зверье. Единственная, с кем я говорю — вы. Я прищурилась. — Кто тебе прислуживает? — Прислуживает? — Амалия приподняла брови. — Несет тяжелую повинность, вы хотели сказать. Они каждый день меняются, и ни одна не назвала своего имени, хотя я пыталась спросить. Взметнувшуюся было внутри ярость я заставила отступить. Нет, с этим элленарийским снобизмом пора что-то делать, и если это делать — то делать сегодня, когда во время наказания Ирэи во внутреннем дворе соберется толпа. При мысли о том, какой может быть реакция Золтера, внутри что-то подозрительно задрожало, но эту дрожь я уняла раньше, чем она растеклась по всему телу и добралась до сердца. Если я права (а я права, потому что иначе объяснить случившееся с пологом просто нельзя), моя магия в Аурихэйме не подчиняется никаким законам и правилам, странным образом набирает силу, хотя в этом мире почти не осталось жизни. Пока я буду молчать, Золтер тоже будет молчать. А значит, пришло время заявить об этом во всеуслышание.