— Ничего. Ничего?! Я вскинула голову и пристально посмотрела Льеру в глаза, но… элленари не могут лгать. Не могут, ведь так? То есть в обход могут, конечно (иначе ему не удалось бы нацепить личину Золтера), но вот так прямо — нет. — Ничего не было, Лавиния. После благословения ты просто заснула. Хм. — Хорошо, — сказала я и вернулась к ужину. Мне очень хотелось спросить, что связывало их с Ирэей, но на сегодня откровений было достаточно. Я бы сказала, более чем достаточно, к тому же, я не была уверена в том, что хочу знать правду. Эта правда мне ни к чему, потому как, что бы Льер себе ни надумал, я не собираюсь развивать наши отношения дальше скрепленного клятвой союза. Ночь упала на Аурихэйм быстро: только что мы ели десерт, чем-то напоминающий помесь кофе и шоколада, и цвет волос Золтера разогревал осевшие на берег сумерки, как вдруг стало темно. Очень темно, и подчиняясь движению руки Льера, над нам вспыхнуло несколько крошечных магических светильников. Они окружили стол, и когда я потянулась за сладким соусом (все еще теплым, здесь вся еда подогревалась при помощи магии), от прикосновения к пальцам сидящего напротив мужчины меня словно пронзило молнией. Это напомнило о том, что пора возвращаться, и кое о чем еще. — Ты сказал, что хочешь все изменить, — заметила я, и Льер кивнул. — Что ж, давай начнем с того, что ты будешь прислушиваться к моим просьбам. Сегодня ночью я хочу спать одна. А.О. Да, Лавиния определенно знала, что попросить. И, прежде чем он успел что-либо ответить, добавила: — Все последующие тоже. Она смотрела на него, а Льер не знал, что ответить. Впервые за долгое время не представлял, что сказать женщине, которая просит его оставить ее одну. Все те, кого он знал до нее, совершенно не возражали против того, чтобы остаться в его спальне после. Для элленари это не играло совершенно никакой роли, поэтому с кем заснуть или же от кого уйти было незначительной деталью, на которую не обращали внимания. Особенно учитывая то, что сегодня засыпали с одним, а завтра с другим, и не всегда в личных покоях. Для Лавинии близость была чем-то особенным, и она не собиралась подпускать его ближе. Пока — не собиралась. — И как ты себе представляешь супругов, засыпающих в разных спальнях? — почему-то в обычно спокойный голос сейчас ворвался сарказм. — Легко. В Энгерии у супругов разные комнаты, и это в порядке вещей. Скажешь, что следуешь традициям своей драгоценной королевы. Острить она тоже умела. А еще умела зацепить так, как ни одна другая до нее. Кто бы мог подумать, что вчера ночью он потеряет контроль, как… сложно даже подобрать характеристику этому состоянию. Даже будучи юнцом Льер никогда не испытывал ничего подобного, когда весь мир сходится на одной-единственной женщине, сгорающей от страсти в его руках. У Лавинии было оправдание — ахантария, у него — нет. Он до сих пор помнил жар ее кожи под губами, и как она отзывалась на каждое прикосновение, как дрожала под его ласками. Многое бы он отдал, чтобы повторить то же самое — на этот раз безо всяких чар, чтобы увидеть ответное желание в темнеющих, как ночная листва, глазах. Ее желание. Сейчас она смотрела, склонив голову. Спокойно и равнодушно, даже пальчиками постукивала по столу в ожидании. Кажется, даже забыла про десертный соус, за которым тянулась. — Замечательный план, — произнес он и все-таки плеснул ей этого клятого соуса так, что алые брызги разлетелись не только по нежной сердцевине десерта, но и по тарелке. — Но ты упустила одну маленькую деталь. Впрочем, определенный интерес в ее глазах все же был: кажется, ей действительно важен был ответ. Она хотела остаться одна, отдалиться от него настолько, насколько это вообще возможно. — Какую? — небрежно поинтересовалась Лавиния. Настолько небрежно, что ему захотелось смести со стола все к Пустоте, рывком притянуть к себе, а потом целовать так, пока не начнут гореть губы. Свои и ее, пока это напускное равнодушие не сменится отчаянной мольбой или желанием. Проблема заключалась в том, что он действительно боялся увидеть в ее глазах отчаяние, или, хуже того, презрение. После того, что с ней произошло, после того, что сделал Золтер… Клятый Золтер, чтоб ему за Гранью покоя не было. — Это мои покои, Лавиния. Покои повелителя, и если повелитель не станет появляться в собственных покоях, это, по меньшей мере, вызовет удивление. — О, ну это ни в коем случае не препятствие. Я с радостью перееду. — Нет. Это прозвучало так резко, что она вздрогнула. Холод сгустившейся ночи сейчас ощущался гораздо отчетливее: в Аурихэйме, в этих краях всегда холодает с наступлением темноты. Только сейчас Льер это осознал, и осознал то, что Лавиния к такому не привыкла. Поэтому резко поднялся, расстегнул мундир и набросил на хрупкие плечи. Она тут же вскочила, и мундир сполз на камни. — Спасибо, не стоит, — ее вежливость была едва ли лучше презрения. — Надень, — приказал он. Подхватил мундир и снова завернул в него, после чего кивнул. — Закончим ужин. — Спасибо, я сыта. Интонации в ее голосе вызвали желание зарычать, а потом… Обо всем, что потом, Льер уже думал, и ничего хорошего из этого не получалось. — Как скажешь, — произнес он и подал ей руку. Стоял, преграждая путь до тех пор, пока она не вложила пальцы в его ладонь. Кто бы мог подумать, что одно невинное прикосновение отзовется такой бурей внутри. Сумасшедшей, яростной, желанием обладать, сделать эту женщину своей без остатка. По-настоящему. Взять грубо, а после — нежно. Брать ее снова и снова, пока не насытится этим странным чувством, пока оно не уйдет, не перестанет жечь изнутри, пока не выгорит без остатка. В какую-то минуту, на один краткий миг Льер поверил в то, что действительно мог бы так поступить. Поверил, и осознание этого заставило сжать зубы. Ни одна женщина до нее. Никогда. Не могла заставить его испытать что-то подобное. Он думал, что если возвести между ними преграду, со временем станет проще, но проще не становилось. Если раньше можно было представить, что ее нет в Аурихэйме, то сейчас при одной мысли об этом хотелось крушить все вокруг. Поэтому Льер задумался о том, чтобы сделать ее своей по-настоящему. Особенно после того, что произошло. После того, свидетелем чему он стал. — Я могу оставить тебя одну сегодня, — произнес, когда они снова спустились к морю. — Неужели? — язвительность делала ее голос звонче. — Чем обязана такой милости? — Твоей просьбе. После этого повисла тишина, нарушаемая лишь шелестом волн. Ему хотелось взять ее за подбородок, развернуть лицом к себе и долго смотреть в глаза. До тех пор, пока она не ответит, пока не рухнет эта стена отчуждения, которую они с Золтером совместными усилиями возвели в ней. Стена, надежно запечатавшая ее свет, который тем не менее прорывался снова и снова, несмотря ни на что. Удивительный забытый свет жизни… Свет жизни, сохранившийся лишь в зачарованному лесу у Арки, и медленно угасавший до ее появления. Под лунным светом серебро моря стало ярче, сейчас оно словно светилось. Сколько Льер себя помнил, это море всегда было темным, а сейчас — вот, пожалуйста. Водоросли, которые долгое время считались исчезнувшими, тянулись к поверхности воды, создавая этот удивительный флер. Все благодаря ей. Ей одной. — Красиво, — ее голос вырвал из реальности собственных мыслей так резко, что перехватило дыхание. Лавиния поймала его взгляд и кивнула на море: — Вода. Она такая… необычная, — ее голос сейчас звучал ниже и тише. — В нашем мире море тоже светится, но иначе. В последних словах было столько невыносимо-светлой тоски, что Льер плотно сжал губы. Губы, которые все-таки горели от невозможности ее поцеловать. Поэтому на этот раз ничего не ответил он. Поэтому в замок они вернулись в молчании. Поэтому попрощавшись с ней у дверей, он поднялся на стену, откуда долго смотрел на такое светлое и такое невыносимо далекое море. 3 Лес, в котором я оказалась, был мне знаком. Единственное место в Аурихэйме, где светило солнце до моего с Льером благословения. Место, где я впервые столкнулась с болью чужого мира и пустотой, надвигающейся на него. Место, где я спасла Амалии жизнь. Сейчас я стояла на той самой земле, где все произошло: даже цветы были слегка примяты, словно она лежала тут совсем недавно. Опустившись, коснулась ладонью густой и сочной травы, легких, покачивающихся на ветру стебельков. — Лавиния, — голос из-за спины прокатился дрожью вдоль позвоночника. Обернувшись, увидела Золтера, он шел ко мне, и его подошвы оставляли на траве выжженные следы, дымящиеся черной силой глубинной тьмы. Каким-то чувством я поняла, что это не Льер, поняла и вскочила, готовая защищаться. В ладони ударила светлая сила, тепло собралось в груди, и земля содрогнулась от шевеления корней.