* * * Монументовцы были хорошими бойцами, не знающими ни страха, ни боли, ни жалости – в том числе к самим себе. Я однажды лично видел фанатика, которому оторвало правую руку по локоть. Так он перехватил автомат левой, стряхнул с рукояти собственную окровавленную конечность, положил цевье на огрызок кости, торчащий из рукава – и стрелял, не обращая внимания на фонтан крови, хлещущий из раны, пока не упал замертво. Но при всех этих своих замечательных качествах монументовцы были туповаты. Когда мозги напрочь забиты слепой верой в сверкающего идола, мыслям в них тесно, и ворочаются они между ушей с трудом. Я экономил патроны и успел одиночными всадить одну за другой три пули в тактический шлем монументовца, пока он соображал, что в него стреляют, и поворачивался ко мне лицом. Тогда четвертую я вогнал между глаз и побежал дальше, мимо трупа незадачливого охранника свалки. Позади меня слышались вопли и стрельба – надеюсь, не прицельная. Это Виктор с Александрой, как и обещали, прикрывали мой тыл от фанатиков, заполонивших лес. Дай Зона удачи этим ночным убийцам! Надеюсь, мне не придется вновь ставить на уши Розу Миров, чтобы оживить эту парочку. К полуразрушенному взрывом Четвертому энергоблоку, словно гигантские змеи, тянулись толстые трубы, проложенные поверху. Если добежать до опорных колонн, поддерживающих эти трубы, то мои шансы выжить сильно бы возросли – было бы за чем укрыться. Но для этого следовало пробежать по открытой местности… И я бежал, лавировал, качал «маятник», падал, перекатывался и снова бежал, закусив губу от боли в раненой руке. По ходу, поджившая рана снова открылась и причиняла существенные страдания. Но – плевать. Если добегу, значит, все было не зря. А если нет – ну что ж, я, по крайней мере, попытался… Подходы к энергоблоку стерегли монументовцы в брониках среднего класса защиты. В грудь со ста метров по такому стрелять практически бесполезно, разве что в упор автоматная пуля пробьет толстые керамические бронепластины. Если же в жбан фанатику попасть, то даже со ста метров есть шанс завалить его с первого выстрела. С одним – получилось, сшиб одиночным, как кеглю. А вот со вторым – не очень. Увидев, что произошло с напарником, монументовец резко ушел в сторону, и пуля лишь скользнула по шлему с прозрачным забралом. То еще удовольствие для обычного человека – как минимум нокдаун либо контузия. Но не для фанатика, который всего-то мотнул башкой, как конь, получивший кулаком между ушей за плохое поведение, – и выстрелил в ответ. Руку рвануло болью. Ссссучий потрох, прям в старую рану пулю влепил! Аж в глазах звезды заплясали от полноты ощущений! Но в этой партии следующий ход был за мной, и на этот раз я не промахнулся. Первая пуля вошла под шлем монументовца, заставив его схватиться за разбитое горло, ну а вторая, пробив многослойное стекло забрала, вышибла мозги фанатика. Второй труп рухнул рядом с первым. Я кувыркнулся, уйдя от пули, свистнувшей над головой, и укрылся за мертвецом, соображая, откуда стреляют, и заодно расстегивая наплечный карман трупа. Хоть тут повезло. Как и многие сталкеры, фанатики носили в этом кармане универсальную аптечку. Я и еще одну у второго мертвеца позаимствовал на всякий случай, после чего, привалившись к трупу, вкатил себе в плечо содержимое шприц-тюбика с армейской маркировкой. Так называемый солдатский коктейль, состоящий из мощного обезболивающего, противостолбнячного препарата и сильного антибиотика. Полегчало почти сразу. Я «Бритвой» надрезал бинт, пропитанный запекшейся кровью. М-да, хреново. Пуля существенно разлохматила мне руку выше локтя. Такое шить надо. Но на это не было времени, поэтому я просто туго перевязал ее новым бинтом из аптечки. Попробовал подвигать рукой – более-менее шевелится. Но это ненадолго, пока действует обезболивающее. А потом конечность повиснет плетью и на малейшую попытку двинуть рукой будет отвечать таким взрывом боли, что смерть покажется не чем-то ужасным, а просто быстрым избавлением от страданий. Но это будет потом. Сейчас же мне надо было понять, что за снайпер такой объявился у группировки «Монумент». Я протянул руку, расстегнул защелки у шлема одного из мертвецов, стащил его с головы трупа. М-да, ну и рожа… И глаза белые, как у ктулху, только, в отличие от мутанта, точки зрачков видны. Маленькие, словно спицей ткнули. Жуть, да и только. По ходу, Монумент реально меняет своих фанатов, превращая их в послушные боевые машины. Или же Харон старается. С него станется… Я приподнял над трупом шлем, и тут же его вырвало пулей у меня из руки. Однако за долю секунды до этого я сам выглянул – и успел заметить вспышку на Третьем энергоблоке, как раз под трубой. Ладно. Протянув руку, я подобрал шлем, снова его приподнял, после чего резко опустил вниз… Пуля просвистела сквозь то место, где только что была цель. Хорошо кладет, сволочь, пристрелялся. Но беда всех монументовцев в отсутствии логики. Их алгоритм «вижу цель – стреляю». И пока снайпер нажимал на спуск, я отбросил пробитый пулей шлем, высунулся из-за трупа и положил три одиночных немного выше вспышки, которую увидел ранее. Нормально. Я проследил взглядом черный силуэт, падающий на фоне серой стены энергоблока – но делал это уже на бегу. А потом, бросаясь из стороны в сторону, просто стрелял по вспышкам выстрелов, очень надеясь, что попадаю в тех, кто пытался попасть в меня… В бою неопытные люди часто забывают про такую штуку, как упреждение, и лупят из огнестрела прямо в бегущего противника, а не в то место, где он окажется через секунду. По ходу, Монумент или Харон не вкладывали в головы своих бойцов подобные премудрости – и это меня спасло, так как стрелков было много, а патронов у меня – мало. Завидев троих фанатиков, выбегающих из разбитых ворот Четвертого энергоблока, я долбанул по ним из подствольника и тут же добавил второй выстрел в том же направлении. Бронекостюм – штука хорошая, и если по закону подлости осколки придутся в защищенные элементы монументовского комбинезона, то вторая граната повысит шансы того, что они прилетят в незащищенные. Гексогеновый дым скрыл от меня результаты взрывов, но поскольку с той стороны больше не стреляли – и зашибись! Еще одну гранату я послал прямо в ворота. Если там за створками кто-то притаился, получит гостинец, отучающий поджидать противника в укромном месте, похихикивая от собственной крутости. Ну и дым от взрыва мне на руку: хоть и недолговременное, а все же укрытие. Куда я успел нырнуть, прежде чем его снесло в сторону ветром. Сзади стреляли, что-то кричали, однако это было уже неважно, так как я бежал к знакомому люку, в который уже доводилось нырять. Кстати, насчет затаившегося врага я не ошибся. Сейчас он сидел, прислонившись к стене и держась за голову. То ли ранен, то ли контузило. Неважно. Главное – недееспособен. По идее, надо было бы добить, но патрон пожалел – не так много их осталось. Тем более – вот он, люк, рядом. Открытый, что ценно, ибо дорога каждая секунда. А вот и знакомая ржавая лестница, по которой я, закинув автомат за спину, съехал вниз матросским способом, предварительно натянув рукава на ладони. Естественно, ближе к концу спуска ткань порвалась, зато руки не ободрал, которые еще пригодятся… И тут же пожалел о том, что сэкономил патрон. – Лови гранату, червь! – прозвучало сверху, и под ноги мне упала «эргэдэшка». Твою ж душу! Единственное, что я успел сделать, это пнуть зеленый подарочек дальше по коридору и упасть на бетонный пол. А потом она рванула. * * * Неприятная это вещь, когда граната взрывается в замкнутом помещении. Осколки – само собой, но хлопок по ушам – тоже штука неприятная. Я, наученный горьким опытом, успел пасть открыть, очень надеясь, что в нее не прилетит горячий кусок металла. Но он прилетел. К счастью, не в пасть, а немного левее. Хотя, может, лучше бы в пасть, чтоб не мучиться… Я лежал на животе, когда осколок по плечу резанул. И дальше, по лопатке. Как раскаленным прутом приложили. Хреновая рана. И не посмотреть, что там, и не перевязать без посторонней помощи. Но это было уже вторично. Главное, что сейчас тот псевдоконтуженный наверху либо за второй гранатой в подсумок лезет, либо вот-вот сам спустится проверить, как оно там, нормально ли сработала его военная хитрость. Сволочь. То ли мозги ему Монумент не до конца свернул, то ли из недавно прибывших идейных – слышал, что и такие бывают, и им, типа, самая известная аномалия Зоны крышу не сносит, позволяя охранять себя без промывки содержимого черепушки. Короче, ждать продолжения я не стал. Вскочил на ноги и рванул вперед по коридору – что, разумеется было весьма рискованно. В подземельях под Четвертым энергоблоком монументовцев – как тараканов в бомжатнике, и за углом их могло пастись целое стадо. Но тут уж не до хорошего, потому я бежал вперед, готовясь выстрелить «на движение» раньше, чем тот, кто появится на моем пути, выстрелит в меня. Я чувствовал, как теплая кровь стекает вниз по пояснице, как намокает и прилипает к телу одежда. Плохую рану оставил осколок. Так-то особой опасности для жизни нет, важные органы не задеты, но силы уходят вместе с кровью, которая из таких обширных поверхностных ран вытекает весьма обильно. Левый рукав тоже стал тяжелым, набух от крови, просочившейся через бинт. Хотя это уже неважно. Потому что сейчас было два варианта: либо сесть на пол, привалиться к стене и сдохнуть от кровопотери или пули проходящего мимо фанатика – либо накрутить себя до состояния, когда плевать на все, когда видишь перед собой лишь сверкающую цель, желание свое видишь единственное, ради которого сдохнуть – вообще не вопрос. И ты бежишь к своей цели, сметая на пути все препятствия и не обращая внимания ни на вспышки выстрелов, ни на пули, летящие как мимо тебя, так и в тебя… Еще одна рванула бедро, но как будто не мое. Боли не было, лишь рывок, который не повлиял ни на что. Монументовец был в тяжелом экзоскелете, посему я всадил ему прямо в защитную маску остаток магазина, на бегу подхватил автомат падающего врага и вновь рванул вперед… Очертания подземных коридоров слегка смазались, став похожими на нарисованные, ненастоящие. И монументовцы стали какими-то плоскими, словно безликие персонажи компьютерной игры. Может, дело было в изменении сознания от потери крови, может, я переборщил с адреналином, который искусственно накручивал в себе до сумасшествия, до состояния средневекового берсерка, потому что иначе с такими повреждениями никак… А еще и потому, что цели своей сверкающей достичь может лишь безумец, в чьей жизни больше ничего не осталось, кроме этой самой цели, ради которой он прошел столь страшный путь, усеянный чужими трупами и обильно политый своей кровью. И она предстала передо мною, та цель, которую я уже видел не единожды. Та самая. Сверкающая. Разливающая вокруг себя сияние цвета чистого весеннего неба и озаряющая своим ласковым светом десятки мертвых тел, что валялись возле ее подножия. Таких же, как я. Пришедших сюда ради своего единственного желания, которое исполнилось сполна, да только результата желающий уже не увидел. Потому что цель моя не исполняет чужие прихоти бесплатно и берет за свои услуги очень высокую плату. Мне везло раньше. Я приходил сюда – и по какой-то странной прихоти Зоны уходил обратно. И желания мои сбывались – пусть не всегда так, как мне хотелось. Но сбывались же! Однако сейчас я чувствовал, что на сей раз и я лягу рядом с этим сверкающим Монументом. Потому что за такое желание придется расплатиться сполна. – Ну, здравствуй, Монумент, – проговорил я, чувствуя, как отпускает меня накрученное, искусственное безумие и как вместе с ним покидают мое тело оставшиеся силы. Настолько, что я не устоял на ногах и рухнул на колени. Не из-за почтения к самой известной и загадочной аномалии Зоны, а лишь потому, что иначе – никак. Иначе вырублюсь и сдохну раньше времени, и тогда все, через что я прошел, будет зря. Глупое это занятие – здороваться с аномалиями. Но мне показалось, что небесное сияние стало ярче. Узнал постоянного посетителя? Может быть. Кто его знает, что там на уме у этих аномалий, особенно такого уровня. Да и какая разница – узнал, не узнал? Главное, успеть сказать то, что я принес с собой, что камнем на душе лежит, дабы сбросить тот тяжкий груз – а там и сдохнуть не жалко. – Я дошел до тебя, Монумент, я имею право, – прошептал я немеющими губами. – Спаси миры, что я обрек на смерть ради того, чтобы вернуть к жизни своих друзей. Я виноват, Монумент, я очень виноват. Из-за меня они умерли, только из-за меня, но я спас их, несмотря ни на что. А теперь ты не дай погибнуть мирам, в которых они живут. Прошу тебя, Монумент. Ведь я дошел. Я имею право на желание… – Не имеешь, – прозвучал голос сбоку. Я с трудом повернул голову. Он стоял, целясь в меня из винтовки, а рядом у его ног застыл огромный мутант с кисточками на ушах. Оба они были слишком ярко озарены сиянием Монумента и потому казались нереальными, были похожи на мираж, на полупрозрачную голограмму, колеблющуюся над бетонным полом. А может, это было просто предсмертное видение… – Нет у тебя никаких прав, Снайпер, – проговорил призрачный Лесник, и глаза призрачного Лютого сверкнули неестественным синим пламенем. – Ты как болезнь на теле Зоны. Где появляешься ты, там нарушается равновесие, рвутся границы между мирами, гибнут десятки живых существ, которых ты убиваешь, оправдывая их смерть своим Предназначением. Настала пора вылечить Зону от тебя, сталкер, – и думаю, Зона будет мне благодарна за это лечение. …Эхо одиночного выстрела хлестнуло по стенам огромного зала, многократно отразилось от них и затухло, запутавшись в переплетениях ржавых лестниц и кусков арматуры, тут и там торчащих из куч бетонного мусора. И если бы в этом зале был сторонний наблюдатель, он увидел бы, как на Монумент брызнули несколько капель крови – и тут же исчезли, словно аномалия поглотила их, приняв как подношение за исполнение последнего желания сталкера по прозвищу Снайпер. * * * Фыф поднял голову и прищурил единственный глаз, чтобы получше рассмотреть невиданное явление природы. Раны неба затягивались. Медленно, словно там, за облаками, гигантские хирурги неторопливо и обстоятельно зашивали их невидимыми нитями. Но что интересно – в эти трещины неведомая сила неумолимо затягивала огромные разожравшиеся аномалии. Одна за другой они исчезали в заживающих небесных ранах, словно ночные кошмары, что неизбежно пропадают с рассветом… Мутант вздохнул и опустил голову. Да, когда Фыф впервые увидел, что творится в голове Снайпера, он счел того опасным безумцем, которого лучше убить, дабы тот не наделал страшных бед. Но сейчас пришло понимание. Этот хомо, которых его племя всегда презирало, похоже, был его лучшим другом – если, конечно, воспоминания в голове Снайпера не были придуманы им самим. Бывает такое при тяжелых расстройствах разума, и тогда мыслящее существо – человек ли, шам ли – начинает верить в собственные фантазии. Но Снайпер не был похож на сумасшедшего. Да даже если и был бы – какая разница? Он вытащил его, Фыфа, из логова врага, где ему была уготована участь быть заживо растворенным в биомассу, суррогат для изготовления новых собакоголовых. И на вопрос, зачем ему это оказалось нужно, ответ был лишь один. Он спасал друга. Настоящего. С которым его связывало множество совместных приключений, когда они не раз выручали друг друга. И сейчас, после долгих размышлений, у Фыфа больше не оставалось сомнений. Все это – было. И не в голове Снайпера, а по-настоящему. Не могут быть придуманные воспоминания настолько реальными. А еще Долг Жизни, справедливый для любой вселенной Розы Миров, никто не отменял. И он, Фыф, должен этому хомо за свое спасение. И за спасение своего мира – тоже.