Берт расхохотался. Эхо его голоса разлеталось по всей площади. Испуганный голубь бросил заплесневелый хлеб, который он до этого с такой любовью клевал, взмахнул крыльями и полетел прочь от газетного киоска. – Вы уверены? – спросил Берт, утирая во второй раз на дню слезу с уголка глаза. – Эзра? – А что? – Хульда непонимающе посмотрела на него. Тень гнева отразилась на ее лице. – Эзра, пророк, встречает пророчицу, – таинственно поведал Берт. – Известно ли вам, что означает ваше красивое имя, моя дорогая Хульда? Помедлив, она покачала головой: – Мне не особо нравится мое имя. Оно похоже на имя какой-нибудь кухарки или служанки. – Напротив, моя дорогая, – Берт подошел ближе, – это царское имя, древние германцы наделяли им влиятельных женщин. Оно означает «благосклонная» и «милостивая». А кроме того «верная», – добавил он после короткого замешательства. – Что ж, не все пророчества сбываются… Хульда ошеломленно уставилась на него. Берт поспешил продолжить: – Во всяком случае, это имя существует и у евреев. В Ветхом Завете, в Книге Царей, упоминается Хульда. Пятеро священников идут к ней за советом. – А почему? – с любопытством спросила Хульда. Теперь она внимательно вслушивалась в его слова. – Ну как же, – Берт смаковал каждое слово, – потому что Хульда, жившая в Иерусалиме, тоже была пророчицей. Независимая, образованная, бесстрашная. Настоящий авторитет. – А дальше? – Сам царь обратился к ней за советом и послал священников, потому что ему понадобилась помощь в толковании одного места в Торе. И она сказала им: «Скажите человеку, который послал вас ко мне, я наведу на это место беду». Так она называет царя – «человек»! По-моему, потрясающе! – По-моему, тоже, – задумчиво сказала Хульда. – Значит, она наводит беду? А вы что, всю Библию выучили наизусть? Берт хихикнул: – Только важные места. Те, где речь идет об умных женщинах. И вообще Ветхий Завет следует получше изучить всем нам, вы не находите? Все же непростительно, что вы с вашими корнями так мало знаете о столь важной книге вашего народа. – Я не перестаю вам удивляться, Берт, – покачала головой Хульда. – Откуда вы черпаете ваши знания! Я думала, вы были бедным сиротой. И потом эти перепады настроения: то вы бесстыдный и надменный, то производите впечатление добродушного школьного учителя. – Взаимно, – ответил Берт. – Ну а сейчас вам пора за работу, фройляйн Хульда. Людям в Шойненфиртеле нужен не только пророк. Хульда открыла рот, будто собираясь еще что-то сказать, но опять закрыла. – Всего хорошего, Берт. – Помахав на прощание рукой, она пересекла площадь, затем улицу и направилась в сторону Ноллендорфской площади. Берт смотрел ей вслед, пока она не скрылась. Ему просто показалось или она действительно выглядела сегодня особенно ранимой? Вокруг просыпался к жизни Шёнеберг. Булочник открывал ставни, и пленительный аромат свежего хлеба доносился до Берта. Подъехала повозка Грюнмайера, на ней громоздились горшки с цветами. Лошадь подняла хвост и уронила несколько яблок прямо перед газетным киоском, они дымились паром на холодном воздухе. Феликс Винтер отпирал дверь своего кафе и устало помахал Берту. Скоро на рынке начнется давка, бой за картошку, фасоль, капусту, становившийся с каждым разом все напряженнее, он будет приправлен ругательствами и даже размахиванием кулаками. Отчаяние горожан росло, хаос продолжал распространяться, и угрожал поглотить все вокруг. 11 Суббота, после полудня, 27 октября 1923 г. Еще на лестничной площадке Хульда почувствовала, что по ее телу пробежал странный холодок. Начал дергаться глаз. Хульда остановилась и стала напряженно прислушиваться. Снаружи ветер свистел и хлопал ставнями окон, больше походивших на щелочки. Капустный запах, вперемешку со смрадом застоявшейся воды из туалета был тот же, что и два дня назад. Старые вытертые ступеньки скрипели при каждом шаге. Из квартиры этажом ниже той, в которотой жили Ротманы, раздавался визгливый женский смех. Потом Хульда услышала глухой стук, сдавленные испуганные вскрики и поспешила удалиться. И уже стоя перед дверью квартиры на четвертом этаже, она осознала, откуда у нее такое нехорошее чувство, чего не хватало: криков младенца. Не было слышно ни плача, ни всхлипов – тишина. Мертвецкая тишина, подумала Хульда, схватившись за горло. Она торопливо постучала, дверь отворили не сразу, и Хульда громко забарабанила по ней кулаками. – Это Хульда Гольд, – закричала она, ощущая подкрадывающийся страх. – Откройте! Она взяла себя в руки. Не устраивай драму, сказала она себе. Так в детстве любил говорить отец. Странно, что именно теперь ей пришли в голову его слова. Акушерка заставила себя дышать спокойно. И лишь почувствовав, что легкие снова наполняются воздухом и лицо больше не полыхает, снова постучала. Наконец дверь приоткрылась, изможденная и удрученная Рут Ротман уставилась на Хульду. – Вы нарушаете наш покой в шаббат, – сказала она. Однако Хульда нажала на дверь, вынуждая хрупкую женщину отойти в сторону и уверенным голосом произнесла: – Я пришла к вашей невестке и внуку. Не обращайте на меня внимания. – Не можете ли вы прийти завтра? – Завтра я, вероятно, действительно приду, – бросила Хульда, – а сейчас я хочу удостовериться, что у моих подопечных все хорошо. Свекровь Тамар все еще преграждала ей дорогу. На лестничную площадку из квартиры повеяло соблазнительными ароматами – бараниной и картофелем. – Я вчера приготовила чолнт, – заговорила госпожа Ротман, заметив, как Хульда с интересом принюхивается. – Продуктами я запасалась несколько дней, в городе почти ничего нет. Но мясник Ерчик дал мне остатки, а у Ентель, жены зеленщика, в кладовке завалялись с лета сморщенные картофелины. Хульда сразу хотела пойти к Тамар, но нельзя же быть невежливой. Рут Ротман в первый раз говорила с ней дольше обычного. Завоевать доверие этой женщины никогда не помешает. – Чолнт? – заинтересовалась Хульда. – Что это? Ротман с недоверием посмотрела на нее: – Вы ведь еврейка, фройляйн Гольд? Наш сосед Ицхак сказал, что он знаком с вашим отцом по академии в Берлине. Хульда обратила внимание, что она произнесла «Берлин», словно оттуда до Шойненфиртеля было как до Луны. – Мой отец – Беньямин Гольд, – сказала она, надеясь, что Тамариной свекрови этого будет достаточно. И в самом деле, черты женщины слегка смягчились. – Реформистские евреи, – задумчиво констатировала она, – вот оно что! Они не так строго соблюдают шаббат и его законы. Чолнт – это суп, который томится всю ночь на слабом огне, и во время шаббата стоит в тепле, чтобы не нужно было готовить. Потому что нам запрещено разжигать огонь в этот день. Кроме того, сегодня опять нет газа. – Она тоскливо глядела в пустоту. – Вообще-то туда еще добавляют яйца, – продолжала она. – Они варятся со скорлупой в соку до тех пор, пока коричневый соус не проникнет глубоко в белок. Пальчики оближешь! Но сегодня одно куриное яйцо стоит больше, чем Аври зарабатывает в неделю помощником пекаря. – Она заметила взгляд Хульды и тут же заверила: – Он хороший муж, старается. Постоянно ездит за город и привозит оттуда немного продуктов. Но на самом деле он ищет работу в маленьком городке, где нет такой жесткой конкуренции. – Для вашего мужа, наверное, тяжело быть поденным рабочим, раз на родине он был мастером. – Более чем, просто невыносимо. Выпечка Аври, его хала была знаменита на весь город! Покупатели валили в штетл отовсюду. Раньше. Но потом дела пошли хуже, и нам пришлось продать пекарню. Лучше сытый поденщик, чем мертвый мастер-хлебопек. – Тут я с вами согласна и желаю вам скорейшего улучшения дел. Я слышала, что правительство уже работает над решением проблемы инфляции. – Хульда что-то вычитала в газете об этом. Не совсем поняла, что же именно правительство делает в борьбе с инфляцией, но решила, что капелька оптимизма не помешает. – Ведь когда-нибудь это должно кончиться. Она заметила отсутствие интереса на лице Рут Ротман. Правительство казалось последней таким же далеким и абстрактным понятием, как мещанский Берлин и академия искусств, не имеющие ничего общего с ее мирком на улице Гренадеров. Тогда Хульда вернулась к цели своего визита. И снова ее поразила тишина в квартире. – Я пойду проведаю Тамар и малыша, – сказала она и собралась уже протиснуться в дверь. Однако Рут Ротман подняла руку. Казалось, сейчас последуют очередные требования, но ее губы не шевелились. Наконец она бессильно уронила руку и отошла в сторону, пропуская Хульду. Нахмурив лоб, Хульда огляделась, и страх, сковавший ее на лестничной площадке, опять овладел ею. Она бросилась к дверце, ведущей в спальню Тамар. Женщина полулежала на матрасе, прислонившись к подушке. От природы роскошные черные волосы лежали поверх одеяла как скатавшийся мех. Она смотрела на Хульду, и выражение ее глаз было таким пустым и застывшим, что Хульде сделалось страшно. Ребенка на постели не было. Одним прыжком Хульда опустилась на колени рядом с женщиной. Она пощупала ее холодную безвольную руку. – Тамар, что произошло? Казалось, Тамар не слышала. Она уставилась в пустоту, хотя и не отстраняла руку Хульды, но и не отвечала пожатием пальцев. – Тамар… – настойчиво повторила Хульда, обыскивая взглядом комнату в безумной надежде, что младенец забился куда-нибудь под одеяло или случайно закатился за занавеску, отделявшую заднюю часть комнаты. Но нет, каморка была пуста, как выеденная ореховая скорлупа. – Прошу вас, скажите мне, что случилось, – умоляла Хульда. – Ваш сын в гостиной? Цви дома, он его забрал? Или приходил раввин и взял вашего ребенка? Она затормошила Тамар за плечо, и женщина, наконец, повернула голову, словно очнувшись от глубокого сна. Ее глаза наполнились слезами. – Где ваш сын? – снова спросила Хульда. – Анаит? – она осознанно использовала в обращении ее настоящее имя. – Где ваш ребенок? – Его нет. Голос Тамар охрип, будто она ревела или кричала днями напролет. – Что значит, его нет? – спросила Хульда. Меня не было всего два дня, думала она, что тут могло случиться? Каким образом ребенок мог пропасть? – Говорите, умоляю вас. Где он? Почему?