– Марианна? – тихонько позвала Хульда, толкнув неплотно прикрытую дверь спальни. Она почуяла запах крови еще до того, как увидела скорчившуюся на кровати женщину, которая при ее появлении медленно повернула голову. – Фройляйн Хульда, – прошептала она, – прошу вас, помогите мне. – Что произошло? Хульда подскочила, присела на край кровати и взяла Марианну за руку: – Слишком рано для родов, я права? – Да, – прохрипела женщина, – ребенок должен был родиться только через три месяца. Но он появится сегодня, я знаю. С ним что-то не в порядке. У меня случилось сильное кровотечение, а теперь начались схватки. Мне так страшно! – Можно мне посмотреть? – спросила Хульда, стараясь сохранить спокойное выражение лица, хотя в ее голове роилось множество всяких мыслей. Раньше на три месяца? Это плохо, ей не было известно ни одного случая, когда так рано родившийся младенец выживал. Она осторожно пошарила под ночной рубашкой Марианны. Да, головка отчетливо нащупывалась, шейка матки раскрылась и роды вот-вот начнутся. – Хуго? – крикнула она в коридор, и в дверях мгновенно появилось узкое личико мальчишки. – У вас же есть телефон? – Связь оборвана, – жалобно сказал он, – завтра придут ремонтировать. Хульда соображала. – Тогда позвони в дверь соседу. Если ты его разбудишь, это сейчас не имеет значения. Ты ведь знаешь, у кого кроме вас есть телефон? Хуго едва заметно кивнул. – Позвони доктору Шнайдеру, – торопливо говорила Хульда. – У него дежурство, пусть он придет. И, пожалуйста, пусть пришлют из больницы Августы-Виктории санитарную машину, это важно. Ты слышишь? – Будет сделано, – сказал Хуго. При словах «санитарная машина» он смертельно побледнел, но все же нашел в себе силы и убежал исполнять поручение. – Так, милочка, – обратилась Хульда к Марианне, со стиснутыми зубами переживавшей очередную схватку, – вам нужно набраться мужества. Вы правы, ваш ребенок родится сегодня, даже если это слишком рано. Марианна заплакала и дрожащими губами проговорила: – Он умрет, да? Хульда сделала глубокий вдох: – Мы этого не знаем. Любые роды – это риск. Чудеса иногда случаются. Сейчас мы будем надеяться на чудо, а в это время постараемся сделать все возможное, чтобы этому ребенку легко было появиться на свет, хорошо? Марианна кивнула и закрыла глаза. Наступила следующая схватка, и Хульда с тревогой глядела на корчившуюся женщину. Роды продвигались быстрее, чем она надеялась. Ребенка выталкивало со всей мощи в мир, не созревшего и недостаточно подготовленного, чтобы выжить вне материнского чрева. – Куда ты так спешишь, бедный малыш? – прошептала она, гладя живот Марианны. Потом она помогла женщине чуть приподняться и принять более удобную позу. Марианна снова часто задышала и скорчила лицо от боли. Она подавленно стонала, скорее всего, чтобы не напугать детей в гостиной, однако по ней было видно, что ей хотелось кричать. И уже подкатывала следующая схватка. Теперь они сотрясали тело Марианны с такой частотой, что их уже нельзя было остановить. – Я больше не могу ждать, – прошептала наконец роженица, – мне придется сейчас тужиться. О боги, я не хочу, но я должна. – Я знаю, – сказала Хульда, взяв ее руку. – Тужьтесь, Марианна. Этого ребенка уже не остановить. Позвольте ему родиться. Она в отчаянии прислушивалась к шагам врача, ждала звука сирены, но все было тихо. Плача и стеная, Марианна выталкивала ребенка, пока голова его не оказалась в руках Хульды. Что-то было не так, череп был странно деформирован и меньше размером, чем у большинства новорожденных. Хульда закрыла глаза, набираясь сил и готовясь к страшному. С последней схваткой за головой последовало крошечное тельце, синее и вялое, оно выскользнуло из Марианны и плюхнулось, как неживая кукла, в руки Хульды. Ребенок был мертв. И Хульда теперь видела, почему он не мог жить. Его конечности были замысловато деформированы и срослись, грудь вывернута и вмята. Он неправильно развивался в матке, вероятно, уже несколько месяцев, и теперь смерть благосклонно забрала его, оградив от дальнейших мук. С дрожью в подбородке Хульда всматривалась в маленькое посиневшее личико. Насколько отталкивающе и пугающе выглядело тельце малыша, настолько трогательно и мило было выражение его лица. Он мирно закрыл крошечные глазки, идеально очерченный рот был полуоткрыт. Теперь ему не было больно. – Фройляйн Хульда? – в панике спросила Марианна, и Хульда услышала проблеск надежды, звучавший в голосе матери. Акушерка быстро проглотила слезы и укутала уродливое тельце полотенцем, так что было видно только лицо мертвого ребенка. Потом посмотрела Марианне в глаза и молча покачала головой. Марианна правильно истолковала жест и тихо заплакала. Потом протянула руки к ребенку, и Хульда подала ей сверток. Марианна, поцеловав малыша в лоб, принялась с нежностью укачивать маленькое тельце. – Почему? – спросила она, всхлипывая. Хульда пожала плечами и деликатно проговорила: – Ваш ребенок был болен. На его теле видны следы недуга, поэтому мне бы не хотелось, чтобы вы смотрели. Он не смог бы жить, Марианна, и, возможно, сам решил, что сегодня пришло время уходить. Как бы вам ни было больно. Ее голос оборвался, но Хульда совладала с собой. Ничего не может быть хуже для скорбящей матери, чем рыдающая акушерка. Она должна быть сильной и вселять надежду, должна выполнять свою работу. Поэтому она быстро перерезала пуповину и ждала последа, в то время как Марианна, перестав плакать, то и дело водила пальцем по бледному личику малыша. Когда послед отошел, Хульда остановила кровотечение и смыла кровь с ног Марианны. И только тогда она услышала сирену санитарной машины, которая остановивилась под окнами. Затем послышалось, как остановилась еще одна машина. Немного спустя по квартире прогромыхали шаги, и в спальню вошел доктор Шнайдер. При нем была объемистая кожаная сумка, он был неряшливо одет и небрит. Его маленькие глазки, снующие туда-сюда, выражали недовольство тем, что его посреди ночи вызвали из дома. Узнав Хульду, он нахмурился и спросил так громко, что Хульда вздрогнула. – Что у нас тут? Ага, мертворождение, – грубо констатировал он. Хульда с неохотой подтвердила это. – Я надеюсь, что ребенок умер еще во чреве, а не вы нахалтурили, – сказал он и положил шляпу на столик у окна. – Ваша любовь к риску известна, фройляйн Гольд. – Что вы себе позволяете! – воскликнула Хульда. Она хотела еще что-то добавить, но сдержалась из уважения к Марианне и ребенку. Достаточно того, что врач не имел понятия, как вести себя после подобных родов. Не хватало еще Хульде вступать с ним в спор, в то время как мертвый ребенок находится на руках у матери. – Моя бы воля, я бы разрешал принимать роды только под наблюдением врачей в клинике, – сказал врач. – Кто знает, сколько человеческих жизней мы могли бы спасти, если бы женщины пользовались современными методами медицины, вместо того чтобы доверяться ничего не смыслящим уборщицам. С этими словами он молча потянулся к свертку Марианны. Она непонимающе смотрела на врача, крепко вцепившись в ребенка. – Пожалуйста, образумьтесь, – низким голосом, вероятно, призванным вызвать доверие, обратился к ней врач. – Я должен осмотреть ребенка, вы же понимаете? Хульда подбодрила Марианну кивком и погладила по плечу. Медленно, словно в трансе, женщина передала новорожденного врачу и зарылась лицом в подушку. Ее плечи беззвучно сотрясались. Доктор Шнайдер положил мертвое тельце на стол и распеленал. Зрелище вызвало у него возглас удивления. Или отвращения? Но он, к счастью, тут же овладел собой, быстро и молча осмотрел ребенка и под конец снова обернул тельце полотенцем. – Я скажу мужу, чтобы он утром позвонил в похоронное бюро. Мать мы возьмем с собой в больницу, она явно потеряла много крови. Доктор Шнайдер впустил двух санитаров, ожидавших за дверью, и указал на Марианну. – В клинику, – приказал он. Когда мужчины клали Марианну на носилки, он все же пожелал «скорейшего выздоровления», но не глядя на нее. Хульда убрала ей прядь волос со лба. – Я пригляжу за ребенком, – тихо сказала она. – И позабочусь о вашей семье, обещаю. Марианна кивнула с закрытыми глазами, одинокая слеза застряла в волосах у виска. Затем санитары ее вынесли. Врач начеркал что-то в справке о смерти и захлопнул сумку. Щелчок металлического замка словно скрепил все печатью. Напоследок он, сдвинув брови, посмотрел на Хульду. – Я давно за вами наблюдаю, фройляйн Гольд. В этот раз вы, кажется, не наделали ошибок, но когда-нибудь наделаете. – Как и любой другой человек. – Хульда постаралась придать лицу самоуверенное выражение. Но ее задело каждое слово доктора Шнайдера. – Возможно. Однако есть люди, которые действуют самоуправно и безответственно, игнорируют прогресс, и тогда ошибка непростительна. Высказавшись, доктор Шнайдер вышел, оставив Хульду в спальне с мертвым ребенком. Она слышала два сильных мужских голоса, обсуждающих что-то важное, – доктор Шнайдер общался с мужем Марианны. Хульда подошла к окну: внизу Марианну грузили в машину. По инерции Хульда взяла маленький безжизненный сверток и принялась укачивать его. Она знала, что теперь ребенку не нужно этого внимания, что он давно уже далеко отсюда. Но ей самой нужно было успокоиться. Она принялась тихонько напевать. И только после нескольких тактов осознала, что это еврейский псалом, который пел раввин Рубин. Казалось, это было так давно, когда она стояла с ним в убогой кухне Ротманов… За окном все еще стояла глубокая ночь, только кое-где виднелись тусклые огни фонарей. Хульда ждала утра, первых лучей света, торжества жизни… – Фройляйн Хульда? – раздался тоненький голос от двери. Это был Хуго. – Можно войти? Хульда медлила. Но решила, что мальчик сегодняшней ночью взял на себя огромную ответственность и прекрасно справился. Он стоял на пороге между детством и взрослостью. Хульда поманила его. – Это?.. – Он указал на сверток в ее руках и притих. – Твой брат, – сказала Хульда, опустив лицо младенца, чтобы Хуго было лучше видно. – К сожалению, он не будет жить. Хуго благоговейно коснулся почти прозрачной щеки ребенка. – Брат, – тихо сказал он. – Было бы так здорово! Настоящий братишка, которого можно защищать и играть с ним в футбол. Хульда не удержалась от улыбки: – Да, вы бы оба были в восторге друг от друга. Какое было бы счастье для малыша иметь такого старшего брата, как ты. Хуго подавил горестный вздох, опустил руку, но не отводил взгляда от крохотного личика, торчавшего из полотенца. – Ему собирались дать имя Пауль. Хорошее имя для младшего брата. – Действительно, – согласилась Хульда. – Если хочешь, можешь звать его Пауль. Вы же протестанты, да? Тогда твои родители его обязательно будут крестить. Новый пастор Рабенау при церкви апостола Павла хорошо заботится о своем приходе и возьмет все хлопоты на себя.