Госпожа Лангханс с интересом смотрела на нее, попивая кофе. – Я вижу, мы друг друга понимаем. – проговорила она. – Какая жалость, что в наше время высшее образование не было для женщин само собой разумеющимся. Тогда бы из нас обеих наверняка вышли неплохие врачихи. Хульда улыбнулась. Женщина высказывала вслух то, о чем Хульда и сама втайне думала. Слушая госпожу Лангханс, она размышляла: почему, ну почему в ранней молодости ей не пришло в голову попытаться побороться? Ведь тогда были женщины, которые добивались права слушать лекции, сидя в университетской аудитории. Да-да, они просто не позволяли себя выпроваживать, и, если их просили на выход, они возвращались – попросту заходили через запасную дверь. Многие договаривались с наиболее либеральными профессорами, и те давали им разрешение на учебу в качестве вольнослушательниц. Некоторые из таких женщин получали даже мелицинское образование и теперь работали врачами в частных клиниках. Почему она, Хульда, не проявила тогда достаточно решимости, почему не пошла по их стопам? Тем более что факультеты еще перед войной официально открыли свои двери для студенток. Впрочем, она никогда не получала должной поддержки от матери: Элиза Гольд все время подчеркивала, насколько бессмысленна для женщин долгая учеба по специальности. Ведь Хульда все равно скоро выйдет замуж. Отец, человек куда более широких взглядов, не встал бы у нее на пути, но к тому времени он уже не жил с ними. Незаметно отец самоустранился из жизни дочери и был очень сильно занят своим искусством, частыми выставками, борьбой за награды в области живописи, чтобы еще и поддерживать карьеру Хульды. Хульде пришло в голову, что очень давно они не виделась, и неожиданно она почувствовала потребность позвонить отцу и спросить у него совета (в позапрошлом году он установил телефон в своей квартире в Шарлоттенбурге). В конце концов это он нашел ей пациентку в квартале Шойненфиртель! Так что, почему бы ему, черт побери, не поинтересоваться у дочери о ее делах, о работе с еврейской семьей, в которую он отправил Хульду без предварительного обсуждения? Беньямин Гольд в своем репертуаре: ждали его, а не наоборот! – …У вас, как у акушерки, тоже хватает ответственности. – Размышления Хульды прервал голос госпожи Лангханс. – Вы молниеносно принимаете решения, ваши действия решают успешный исход родов и дальнейшее состояние рожениц, ведь так? Эти женщины зависимы от вас, они доверяют вам самое дорогое. Что-то в словах аптекарши заставило Хульду содрогнуться. Она вспомнила Тамар Ротман, отчаяние в глазах молодой женщины при последнем их разговоре. И тут стены маленькой кухни начали надвигаться на нее. Хульде не хватало воздуха, скудная мебель стала расплываться перед глазами. – Вы совсем бледная, – как издалека послышался голос госпожи Лангханс, и Хульда торопливо сделала большой глоток из из своей чашки. Поморгала: постепенно к вещам возвращались прежние цвета. – Не похоже на обычную головную боль, – заметила госпожа Лангханс, испытующе глядя на Хульду. – Это не боль, – сказала Хульда, внезапно ощущая потребность рассказать этой женщине, что у нее на сердце. Она будет слушать Хульду, это она чувствовала, не будет ее осуждать, как Карл, не будет вставлять едкие комментарии, как Берт. – Я оставила человека в беде, – тихо начала она. – Речь идет об одной семье, из которой исчез ребенок. Я приняла роды, ребенок этот был жив-здоров, а через два дня, в субботу, его словно корова языком слизала. Мать дома, ребенка нет… И вместо того, чтобы сообщить в полицию, я предоставила женщину самой себе. – Полиция! – Госпожа Лангханс сделала пренебрежительный жест, который явственно показывал, как она оценивает работу полиции. – Если уж полицейские не справляются с таким маленьким ограблением как это, как вы думаете, чего бы они добились? – Тем не менее, – Хульде вдруг непременно захотелось объяснить, как неправильно она поступила. – Я позволила чужим людям выставить себя за дверь, возможно, даже запугать. – Это на вас не похоже. Хульда удивленно посмотрела на аптекаршу: – Вы правы. Это для меня совершенно нетипично, ведь я обычно тут же начинаю докапываться до истины. Кое-кто даже думает, что я слишком любопытна, но теперь ему не нравится, что я сижу и не дергаюсь… – Кое-кто? – развеселилась госпожа Лангханс. – Это может быть только мужчина, который не имеет понятия, о чем говорит. – Совершенно верно! – Хульда тоже засмеялась. Госпожа Лангханс снова посерьезнела: – Что вы собираетесь делать? Прошло всего два дня, пока у вас есть еще возможность что-то исправить. – Мне нужно отправиться в квартал Шойненфиртель, попробовать разузнать у Ротманов, что случилось, – решительно заявила Хульда. – Вчера ночью я потеряла ребенка, смерть прибрала его просто так. Я не могу допустить, чтобы другого ребенка, жизнеспособного, тоже постигла такая ужасная судьба. – Она встала и шагнула к аптекарше: – Спасибо. – За что? – За то, что выслушали. Лангханс отмахнулась: – Какие мелочи. Мы, женщины, должны держаться вместе. Мы должны служить друг другу, а не мужчинам. – Ее взгляд смягчился, и она добавила, глядя Хульде в глаза: – Мне бы хотелось иметь хорошую подругу. – Мне тоже, – сказала Хульда, удивившись, как легко ей дались эти слова. Она протянула аптекарше руку: – Пожалуйста, зовите меня Хульда. Не то у меня такое чувство, будто вы одна из моих рожениц. – Меня зовут Йетта. Они пожали друг другу руки, словно встретились впервые. А затем, с виноватой улыбкой, аптекарша сказала: – Пришло время открываться. А то пойдут разговоры, старуха Лангханс дремлет полдня за печкой. Они вместе вышли в зал. Йетта убрала табличку, отперла дверь. И, поправив металлический стенд с травяными леденцами в коробочках, сказала задумчиво: – Хульда, вы говорили, исчез ребенок? Я вот читала в газете кое-что… – Что? – Может, конечно, это никак не связано… Несколько дней назад криминальная полиция обнаружила массовую могилу. Представьте себе, как минимум семь детских трупов! На старой фабрике в Темпельхофе. – Как ужасно! – сказала Хульда. И подумала о Карле. Ведь он несколько раз намекал о деле, которое принимает очень близко к сердцу. Все эти дети… Да, так он сказал. Правда, еще он говорил о торговцах детьми – когда они спорили в зоопарке. Но была ли тут какая-то связь с трупами в Темпельхофе? А трупы на старой фабрике и исчезновение новорожденного?.. Какой мотив у преступников, если они и вправду похищают детей, а затем массово убивают их? Ей нужно еще раз спросить Карла! Может быть, есть какая-то связь. В любом случае Хульда представляла его восторг, если она еще раз попробует пристать к нему с расспросами. Ее ужасно злило, что он всячески жеманился, после того как в прошлом они так хорошо поработали вместе. Она снова вспомнила маленькое личико сына Тамар и содрогнулась. Новорожденный кроха тоже играл роль в этой истории? Йетта, очевидно, заметила мучительное выражение лица Хульды и поспешила успокоить, погладив ее по руке: – Совсем необязательно, что тут какая-то связь с ребенком из Шойненфиртеля. Я уверена, он скоро объявится, цел и невредим. Прежде чем Хульда успела открыть рот, дверь отворилась и свора ребятишек пробежала мимо нее. Дети смеялись и дурачились, их притягивало невидимой силой к баночкам с леденцами, стоявшими рядом с прилавком. Йетта извиняющимся взглядом посмотрела на Хульду, та помахала ей на прощание и покинула аптеку. Последнее, что она слышала, был звонкий голос девочки, которая восторженно кричала: – О, кислые, четверть фунта, пожалуйста, и два сразу в руку. 16 Понедельник, после полудня, 29 октября 1923 г. Посещение родильницы на улице Гренадеров закончилось безуспешно. Хульда несколько раз постучала в дверь Ротманов, но никто не открыл. Ей почудилось дыхание и тихий шорох, но больше ничего не происходило, и ей пришлось ретироваться не солоно хлебавши. Очевидно, ее визит был нежеланным, и Рут Ротман следила за тем, чтобы никто не входил в дом и не приставал с вопросами. Хульда могла поклясться, что именно ее дыхание она слышала за дверью. Что эта женщина сделала с ребенком? Кто принял новорожденного? Если бы у кого-то по соседству вдруг появился младенец, это не осталось бы незамеченным? А потому ребенка Тамар, скорее всего, отдали – куда-то далеко. В такую семью, где не считали дополнительного едока обузой. Но даже если малышу в том месте хорошо, для Тамар это – катастрофа. В дурном настроении спускаясь по лестнице, Хульда услышала этажом ниже шаркающие шаги. Она побежала быстрее и обнаружила пожилого господина в шляпе и с тросточкой, с трудом тащившего вверх по ступенькам сетку с покупками. – Вам помочь? – спросила Хульда. Мужчина благодарно поклонился, позволив взять сетку, в которой лежало лишь несколько сморщенных картофелин, кочан капусты да пачка заменителя кофе, но, по всей видимости, сил нести даже такую ношу у господина уже не было. Хульда украдкой рассматривала его потертую одежду, зияющие дыры в башмаках. Дрожащей рукой он открыл ключом дверь квартиры, располагавшейся под квартирой Ротманов, но продолжал стоять. Хульда вопросительно взглянула на него и, после того, как он кивнул, зашла за порог и поставила сетку на пол в узком коридоре. Неприятный запах донесся до нее. – Очень любезно, милая дама, – церемонно сказал он. – Разрешите отблагодарить вас чашечкой кофе? Хульда медлила, тогда пожилой мужчина добавил: – Пожалуйста! Она раздумывала. Ей не по себе становилось при мысли о том, что придется сидеть в этой плохо проветриваемой квартире с незнакомцем. С другой стороны, ей было жалко мужчину, он, видимо, нечасто имел возможность пообщаться с кем-то. И, главное, ей, может быть, удастся, проявив изворотливость, расспросить его о Ротманах. Поэтому она кивнула и постаралась дружески улыбнуться. – Охотно. Но не трудитесь. Если вы мне покажете кухню, я позабочусь о кофе, а вы немного отдохнете. Тихо кашлянув, старик согласился. Приподняв шляпу, под которой показались редкие седые волосы, он поклонился на старомодный манер. – Разрешите представиться, Теодор Кюне. – Меня зовут фройляйн Гольд, – сказала Хульда, не снимая пальто, потому что в квартире было прохладно. Она взяла сетку с покупками, двинулась по узкому коридору и оказалась в кухне. Крохотное помещение скорее заслуживало названия «ниша». Ржавая газовая печь, настенная полка, маленькая раковина. За окном на карнизе ворковала жирная голубка. Хульда налила в чайник воды и собралась включить газ, но это ей не удалось. Вылетело лишь несколько слабых искр. – Опять ничего, – проговорил Кюне из-за двери. – Придется применить трюк номер семнадцать. – Войдя, он насыпал в более-менее чистую эмалированную кружку немного порошка цикория, залил холодной водой, жестом попросил Хульду следовать за ним и, взяв тросточку, оставленную в прихожей, зашаркал с наполненной темно-коричневым пойлом кружкой по короткому коридору. Хульда последовала за ним. Они вошли в комнату. Выцветшие тюлевые гардины на окне, шаткие стол со стулом и кровать в углу – больше мебели не было. Через приоткрытую дверь Хульде была видна граничащая с комнатой спальня, а в ней – замызганный матрац. В холодном влажном воздухе стоял запах зловредной плесени. Кюне поставил кружку на стол и предложил Хульде деревянный стул. Взял керосиновую лампу, открутил стеклянную колбу, потемневшую от многолетнего использования, зажег огонь и дрожащими руками поднес кружку с кофе к голубоватому пламени. – Через несколько минут вы получите хороший горячий кофе, – сказал он так радостно, что Хульда потрудилась изобразить на лице восторженную улыбку. Втайне она уже прикидывала, куда бы незаметно вылить эту бурду, которую на таком огне удастся разогреть в лучшем случае до комнатной температуры. – Вы не будете пить? – вежливо спросила она. Старик отрицательно помотал головой: – Позже придет моя дочь и приготовит мне на вечер горячий суп. Конечно, если снова включат газ.