Через какое-то время вернулся Аври – она узнала его по тяжелой поступи – он принес дрова, сложил их в печь, поджег и сидел ждал до тех пор, пока они не разгорелись. Несмотря на то, что в растрескавшиеся оконные рамы свистал ветер, помещение вскоре приятно нагрелось. Аври словно чего-то ждал, но Тамар не отрывалась от своей работы, старательно следя глазами за иглой, которую она направляла пальцами, заставляя танцевать вниз-вверх по дыркам в чулках. Так ничего и не дождавшись, старик в молчании вышел из комнаты. Тамар принялась за следующий чулок. Корзина со штопкой была наполнена доверху и Тамар понимала, что до обеда ей не управиться. Она и без того была благодарна тишине – никто не отвлекал ее от ее мыслей. Тамар чувствовала себя прежней – уверенной и сильной. Утраченная надежда снова расправила крылья. Тамар понимала, что теперь ей нужно принять важное решение, для чего придется собрать волю в кулак, а затем действовать – хорошо обдумывая каждый шаг и не допуская опрометчивых поступков. Тут в дверь постучали. Энергично, будто стоящий по ту сторону двери был уверен, что имеет полное право войти. Тамар слышала тяжелый топот Аври, который пошел открывать. Игла плясала вверх-вниз, вверх-вниз. Тамар сидела и выжидала, прислушиваясь к голосам. Один голос был ей знаком, он принадлежал акушерке Хульде Гольд. Тамар поморщилась, ощутив легкую неприязнь. Почему эта женщина не может просто оставить ее в покое? Тамар знала, что та действует из добрых побуждений: ведь акушерка хотела помочь и была дружелюбна с ней, но она бы все только усложнила. Но Хульда Гольд, видимо, привыкла, что все ее слушаются. В ее родном квартале это возможно, однако здесь, в узких переулках Шойненфиртеля, она не имела ни малейшего влияния. Тамар снова прислушалась. Там был еще один женский голос, незнакомый, располагающий к доверию. В промежутках она слышала немецко-польскую распевную речь Аври. Похоже, он был удивлен, ей стало любопытно, но она не решалась просто взять и подойти. Вдруг свекр разозлится, если она его потревожит? Голоса стали мягче, кажется, Аври пригласил гостей на кухню. Тамар еще ниже склонила голову над штопкой. Но вдруг ей стало жарко. Жар казался невыносимым, и Тамар, вскочив на ноги, зашагала по комнате. Ноги едва удержали ее – ей показалось, что заплакал младенец! Тихо, но для ушей Тамар это был тот звук, который она ни с каким другим бы не спутала – так плакал ее новорожденный сын! Чулки и иголка с ниткой выпали из ее дрожащих рук. Она подбежала к двери, заколебалась на мгновение. Этого не может быть. Но все-таки она знала, что это правда. Тамар почувствовала это еще утром, что-то витало в воздухе. Утренние лучи предвещали что-то доброе, и это знание придавало ей мужества. Все женщины в ее семье верили в знаки и предзнаменования. Перед любым важным решением матери и бабки старались прочитать будущее по кофейной гуще, но Тамар еще тогда думала, что их предсказания всегда сбывались лишь наполовину и скорее были чистой случайностью. Но теперь, когда она стояла с дрожащими коленями у двери гостиной и прислушивалась, ей вдруг показалось, что все утро было одним-единственным предзнаменованием того, что сегодня произойдет чудо. Она ощупью и замедленно, как во сне, прошла по темному коридору до прикрытой двери кухни. И снова услышала тихий плач. Затаив дыхание, она толкнула дверь и уставилась на гостей. Фройляйн Хульда, стоявшая к ней спиной, обернулась. Аври стоял рядом, как всегда слегка сгорбившись. Она не могла определить выражение его лица. Незнакомая женщина с седыми волосами и в очках сидела на стуле. А в руках качала сверток с младенцем, который открывал ротик и тихонько постанывал. Хульда Гольд приветливо кивнула и сказала: – Это Тамар, мать ребенка. Незнакомка встала. И Тамар, не раздумывая, подошла к ней, протянула руки и приняла ребенка. Не веря, она качала его из стороны в сторону, будто ее тело само знало, что делать, в то время как разум застыл, как незаведенные часы. Словно держишь свежеиспеченный каравай хлеба, счастливо и одновременно сконфуженно подумала Тамар. Прислонившись щекой к теплой головке, она вдохнула детский запах. Неизлечимый хаос в ее голове упорядочился, и в ту самую секунду, когда она дотронулась до нежной кожи младенца, все как по волшебству встало на свои места. – Тамар, – Хульда положила ей руку на ее плечо, на что Тамар едва обратила внимание. – Малыша сначала нужно покормить, а после мы с вами должны поговорить. Тамар кивнула как в трансе и позволила другой женщине усадить себя на стул. – Я здесь больше не нужна, – с улыбкой обратилась та к акушерке. – Заходите в аптеку в любое время. – Кивнув остальным на прощание, она покинула кухню. Ребенок заплакал сильнее, и Тамар поняла, что он голоден. Она с любопытством наблюдала, как Хульда нагревала воду, вытаскивала из своей объемистой кожаной сумки стеклянную бутылочку и банку, и приготовила из ее содержимого белую жидкость. Температуру молока она проверила, капнув несколько капель на запястье, и подала Тамар полную бутылку. В первый момент она действовала неумело, но ребенок помог ей, инстинктивно ища соску, схватил ее губами и начал жадно пить. Взгляд Тамар изучал расслабившееся личико, скользнул по мягким волосам, почти прозрачным векам, по родинке на виске в форме сердечка. Да, правда, подумала она, и волна счастья захлестнула ее – это был ее ребенок. Ее сын. – Где вы его нашли? – спросила она. Хульда испытующе посмотрела на нее, словно желая удостовериться, хватит ли у Тамар теперь сил, чтобы переварить правду. – Я только начала рассказывать об этом вашему свекру, – сказала она, и Аври кивнул, с кряхтеньем опустившись на скамью. – Вам вообще рассказывали какие-либо подробности об исчезновении вашего ребенка? Тамар попыталась вспомнить, но недавнее прошлое было как в тумане. Что же ей тогда сказали, что говорила матушка Рут? Только, что ребенка больше здесь нет и что так лучше для всех них. И у Тамар не хватило сил сопротивляться, она просто молча закрыла глаза и впала в состояние прострации, которое уже несколько недель удерживало ее в своих цепких клешнях. Она медленно покачала головой. Хульда Гольд кивнула. Тамар с нежностью глядела на личико сосунка, ибо ничего на свете в это мгновение не было для нее важнее. Хульда откашлялась и сказала: – Вы думали, Рут взяла ребенка во двор и оставила там на какое-то время без присмотра, верно? А когда возвратилась, его уже не было. Аври кивнул, с мрачной физиономией, как показалось Тамар. – Но почему вы не начали поиски? – спросила Хульда, и Тамар заметила ее гнев. – У моей жены представления о жизни отличаются от моих, – тихо сказал Аври, тщательно подбирая каждое слово. – Она не может принять бедность и безрадостность наших будней. И ей хочется любой ценой удержать семью от полной нищеты. Тамар подняла глаза. – А я не член семьи, – сказала она, без капли горечи. Все неважно, когда прижимаешь это теплое существо к груди, изумленно подумала она. – Для меня ты – член семьи, – заявил Аври. – Ты женщина, которую любит мой сын, этого мне достаточно. Но Рут – у нее другие мерки. Я боюсь, ей тяжело принять ребенка нееврейки как свою собственную кровь и плоть. Иудаизм и его законы святы для нее, она считает своим долгом их защищать. – Он пригладил редкие волосы. – Когда-то она поступилась всем, выйдя за меня замуж… – тихо промолвил он. – Ее отец принял решение поженить нас, хотя каждый в штетле знал, что я не тот, кого она любит. Но она повиновалась: она была хорошей дочерью, стала мне хорошей женой и… – Он осекся. Последние слова прозвучали так странно, словно свекор Тамар вынудил себя их произнести. – Но это не оправдание тому, что она подвергает беззащитного младенца большой опасности, – возмутилась Хульда. Тамар удивилась. Хульду действительно волновала судьба ребенка, и Тамар неожиданно прониклась симпатией к этой высокой темноволосой женщине. Хульда Гольд действительно хотела помочь! И почему она этого раньше не замечала? – Это… еще не всё, – запинаясь, сказал Аври. Тамар снова услышала, как было ему тяжело подбирать правильные слова. – Она чего-то боялась, – сказала Хульда, и Аври изумленно взглянул на нее. – Откуда вы знаете? – Я почувствовала это с самого начала, как только пришла, – Хульда стояла, скрестив руки на груди, и выглядела очень решительной. – Вы, Ротманы, все чего-то боитесь, я права? Но чего же? – Правды, – Аври зарылся лицом в мозолистые ладони, усыпанные ожогами от многолетней работы у горячей печи. – Я знаю правду, всегда ее знал, но никогда не говорил об этом с моей женой. Я верил, что смогу уберечь нас своим молчанием. Но оно нас отравило. Он встал и подошел к Тамар и ребенку. Нежно, почти с благоговением, он дотронулся пальцем да пятна на виске младенца. – Эту родинку я уже видел, много лет назад. Мы прозвали мужчину с таким родимым пятном Червовым Валетом. Он был сапожным мастером у нас в штетле, католиком. Там в Галиции было примерно как в Шойненфиртеле: евреи и неевреи проживали в узких переулках в тесном соседстве друг с другом. – Ваша жена любила этого Червового Валета, – сказала Хульда, не меняя своей позы. – Она имела с ним связь. – Она бы дорого за это поплатилась. – Аври отвел руку и спрятал ее в карман. – Ее отец забил бы дочь до смерти, если бы узнал, но он казался слеп и глух. Ему нужен был преемник на пекарне, а я, как его подмастерье, виделся ему подходящим кандидатом. Он не спрашивал, подхожу ли я его дочери, а просто поженил нас. Рут подчинилась: она прекрасно знала, что будущее с католиком немыслимо. Я был своего рода ее спасением. Тамар осторожно наблюдала за Аври. Она всегда немного побаивалась старика, но, рассказывая свою историю, он выглядел мягким, добрым и ранимым. Он заслуживал преклонения. Такая терпимость по отношению к непростительному проступку будущей жены не являлась само собой разумеющейся и в нынешнее время. – Я полагаю, это еще не всё, – сказала Хульда, и Тамар увидела, как сверкнули ее серые глаза. – Вы правы, – голос Аври звучал хрипло. – Рут потеряла с ним свою невинность, до нашей свадьбы. Конечно, я этого не знал, мы никогда об этом не говорили. Когда родился Цви, на пару недель раньше срока, я не спрашивал, почему ребенок такой пухленький и кругленький, не похожий на недоношенного, несмотря на ранние роды. Я воспитал его как родного сына. И он остается им по сей день! Сказав эту последнюю фразу, он снова обрел твердость голоса. Тамар не сомневалась, что он говорил от чистого сердца. Но ее муж Цви, уважающий и почитающий родителей, ни разу не сказавший дурного слова о них, упал бы замертво, узнав об этом. Впервые за долгое время она вновь испытывала к нему нежность. Хульда очнулась от оцепенения, подошла к столу и пристально посмотрела на Аври: – Вы справедливый человек. У вас доброе сердце. Цви может гордиться таким отцом. – Он не должен знать, что я вам рассказал, – в страхе, словно очнувшись от дремоты, Аври взглянул на Тамар. – Обещай мне, что ты ему ничего не расскажешь. Молодая мать лишь кивнула, не зная, что ответить. Она чувствовала, что не стоит высказывать свое мнение. Но Хульде такая сдержанность была чужда. Она решительно спросила: – Вам не кажется, что пора покончить с тайнами? – Тайны бывают разных видов, – уверенно ответил Аври. Он снова обрел свое привычное спокойствие: – Некоторые можно выпустить на свободу, но другие способны накликать большую бессмысленную беду. Эту тайну я лучше сохраню под замком. Тамар видела, что Хульда собиралась возразить, но та все же сжала губы и какое-то время раздумывала. – Когда ваша жена увидела родинку у ребенка, – наконец сказала Хульда, – она ее узнала и поняла, что прошлое после стольких лет настигло ее… Аври кивнул. – Но я все равно не верю, что она замешана в исчезновении ребенка. – Он придал своим словам как можно больше уверенности. – Рут все-таки неплохой человек. Невнимательная, это правда, может быть упрямая, но беззлобная! Лицо Хульды говорило само за себя, так сильно она, по всей видимости, сомневалась в словах старика. Но опять сдержалась. – Мне хочется вам верить, – сказала она. – Но правду знает только сама Рут. Кстати, где она? – Она сражается за еду в пункте питания для бедных на Розентальских воротах, – вздохнул Аври. – Там сегодня планируется крупная раздача продуктов, и она сказала, что не отступится, пока не получит хоть что-то. – Понимаю, – сказала Хульда. – А когда она вернется домой и увидит ребенка? Что произойдет, по вашему мнению? Сердце Тамар сжалось от боли. Она крепче прижала крошечное тело к себе: