Моя рука метнулась к «Бритве», висящей на поясе… и безвольно упала на полпути. Мир стремительно начал распадаться на фрагменты, словно картинка в калейдоскопе. И последнее, что я видел и слышал, были стальные глаза Шрама, оторванные от лица словно кусок мозаики. И слова, глухо прозвучавшие из-под балахона, глубокого и бесконечного, словно сама вселенная: – Не обессудь, Снайпер. Контракт для наемника – это закон. * * * Холод… Страшный холод… И тошнота, выворачивающая наружу желудок… Но блевать больше нечем, оттого лишь спазмы сотрясают тело, и во рту омерзительный вкус желчи… Я попытался открыть глаза, но веки были тяжелыми, словно свинцовые заслонки в ядерном бункере. Я попытался снова… Черт, лучше бы я этого не делал! Голова закружилась, новый приступ тошноты сотряс безвольно висящее тело. Стоп! Несмотря на общее состояние, вызывающее лишь одно желание – сдохнуть поскорее, мысли в голове начали неуверенно выстраиваться в логические цепочки. Тело, висящее на чем? Судя по ощущениям, руки и ноги разведены в стороны и плотно зафиксированы, причем тело находится под наклоном. Чтоб блевалось удобнее, что ли, не на себя, а в окружающую среду? Веки я всё-таки разлепил и заодно попытался восстановить в памяти прошлые события, пока зрение фокусировалось, медленно превращая размытые пятна в стройную картинку. Так. Дело было вечером, когда я попался на элементарную «разводку» наемника и, судя по глюкам, скорости отключки и отходняку, получил в сонную артерию лошадиную дозу какого-то диссоциатива типа кетамина. Дьявол, как же хреново! Словно неделю подряд хлебал литрами паленую «катанку» не просыхая. Ладно, об этом и потом попереживать можно. Для начала неплохо бы определиться, где я… – Вот молодец, живой, – произнес рядом со мной хриплый голос. – А я уж грешным делом подумал, что вот-вот сдохнешь. – Не дождетесь, – прохрипел я, после чего смачно выплюнул в атмосферу концентрированную желчь, смешанную с вязкой слюной. Подо мной булькнуло, и я наконец понял, что бело-желтый круг перед глазами – это старый эмалированный таз, полный блевотины. – Ну почему же, – усомнился голос. – Будешь молчать – и сто процентов склеишь ласты. Причем очень больно и хреново. Подними башку, приглядись. Я послушался. Прямо передо мной была серая бетонная стена, освещенная стоваттной лампочкой, болтающейся на шнуре под потолком. На стене не было ничего примечательного за исключением большого бурого пятна с вкраплениями белой кашицеобразной массы. – К сожалению, от пентотала натрия или скополамина в твоем теперешнем состоянии ты скорее сдохнешь, чем начнешь говорить правду. Или вырубишься. Или глюки свои озвучивать начнешь, что мне абсолютно неинтересно. Понимаешь, Снайпер, я больше верю в дыбу, чем в сыворотку правды. Или вот в это. Хреновина, на которой я был зафиксирован, дернулась, и ее верхний край опустился. Теперь я висел параллельно полу, ощущая, как путы, стягивающие мои запястья и лодыжки, врезаются в мясо. Хреновина легонько качнулась взад-вперед. – Понимаешь, о чем я? – поинтересовался голос. – С увеличением амплитуды ты через некоторое время начнешь дозированно биться башкой об стену. Раз, другой, третий. Десятый. Пока не почувствуешь, как плющатся твои шейные межпозвонковые диски и вдоль швов начинает разваливаться череп. Голос хохотнул. – Ты же не хочешь убить себя об стену, сталкер? – Убейся сам, урод, – посоветовал я. – Попозже, с твоего позволения, – сказал голос. – Всё-таки я задам тебе один вопрос. Чисто на пробу, перед тем, как начать испытания стены на прочность твоей макушкой. Подумай хорошо, прежде чем ответить, – череп-то у тебя один, как-никак. Я молчал, прикидывая, с какой это радости фанатикам Монумента понадобилась какая-то информация от меня. То, что Шрам сдал меня именно монументовцам, сомнений не было – хотя бы по той причине, что вряд ли где-то кроме их базы поблизости мог находиться бетонированный бункер. А переть меня куда-то еще было проблематично даже для наемника – по сравнению со своим последним пребыванием в Зоне на Большой земле я благополучно накушал десяток кило, не меньше. Правда, думаю, за последние сутки успел столь же благополучно сбросить как минимум половину вышеназванного лишнего веса. – Где «дочкино ожерелье»? Вот это да! Я ожидал чего угодно, но не подобного вопроса. Про артефакт, созданный Монументом из «тёщиного колье», достаточно часто встречающегоя в Зоне, знали лишь Болотник да члены группы Меченого, не имеющие привычки трепаться в барах о своих подвигах. Сомневаюсь, что эти волки вообще каким-то образом контактировали с другими сталкерами, – легенды Зоны на то и легенды, что их мало кто видел. Тех же, кто имел несчастье с ними познакомиться, давно упокоила Зона. А тут такая осведомленность. Откуда, интересно? О чем я и спросил, добавив, что мне не очень-то удобно говорить, вися мордой вниз над тазом собственной блевотины. – Логично. Как первое, так и второе, – сказал голос. Зажужжал невидимый электромотор, и крестовина приняла вертикальное положение. – Ты хочешь узнать, откуда мне известно про этот уникальный артефакт? – спросил голос. – Что ж, ты имеешь на это право. После того, как вы бросили меня под мостом подыхать, а сами попёрлись к Саркофагу, я, представь себе, не умер. Я выполз из воды, таща за собой по берегу обрывки собственного кишечника, и ждал, что вы вернетесь за мной… Знаешь, я очень на это надеялся тогда. Ты даже представить себе не можешь, Снайпер, как ждет своих боевых товарищей смертельно раненный человек. И не для того, чтобы поплакаться им в разгрузки перед смертью. Надежда на спасение? Нет. Когда твоя требуха превратилась в лохмотья, ждать чудес просто глупо. Ты можешь не поверить, но тогда мне хотелось просто напоследок увидеть несколько знакомых сталкеров, вместе с которыми я шатался по Зоне, ел из одного котла и считал своими братьями. Понимаешь, всегда легче подыхать, когда ты знаешь, что жил не зря, и тебе говорят об этом другие, прежде чем подарить последнюю пулю, а после похоронить как положено в Зоне – с крестом, противогазом и табличкой, на которой написано: «Такой-то жил, умер, и товарищи помнят о нем». Всё, сталкер. Понимаешь, больше мне ничего не нужно было. Но вы лишили меня этого. А потом пришли монументовцы, и подарили мне не пулю с могильным крестом, а новую жизнь. Но когда я вспоминаю, как с меня заживо сдирали кожу, а потом без наркоза разжижали плоть, чтобы слепить из нее новое тело, мне очень хочется, чтобы каждый из вашей грёбаной команды испытал то же самое… …Я смотрел на этого человека – да человека ли? – и вспоминал мост через Припять, по которому мы год назад бежали к Саркофагу, отстреливаясь от фанатиков Монумента. И как потеряли там своего товарища… И пошли дальше, стопроцентно уверенные в его гибели. Но мы ошиблись. Вот он, стоит здесь. Такой же, как и в тот день, – светловолосый, стриженный под ежик, прямая линия бровей, тяжелая нижняя челюсть, внимательные серые глаза профессионального убийцы… Интересно, зачем монументовцы оставили ему старую внешность? Может, он сам попросил об этом, когда понял, что они собираются из него сделать, и палачи удовлетворили последнюю просьбу жертвы? А потом он озвучил еще одну просьбу – оставить ему воспоминания… Хотя, может, это было частью программы? Не зря же фанатики Монумента столь увлеченно уничтожают сталкеров. Наверно, у каждого из них есть свои воспоминания, благодаря технологиям многократно усиленные и искусственно превращенные в ненависть… Он говорил еще что-то – но это было уже неважно. То, что стояло сейчас передо мной, уже не было Выдрой, хотя очень походило на моего боевого товарища. Это был монументовец. Судя по его рассказу и моему опыту, полученному во время путешествия в иномирье, просто биологическая боевая машина, состоящая из искусственных костей и полусинтетических мышц. Неутомимая, практически неубиваемая, если, конечно не поразить пулей мозг или сердце. Думаю, другие травмы причиняют фанатикам Монумента лишь временное неудобство и элементарно лечатся в автоклавах секретных лабораторий, расположенных под Припятью или в ее окрестностях. А теперь им понадобилось для опытов «дочкино ожерелье» – лекарство от комы и, как я подозреваю, еще от множества других проблем человечества. Которое, невостребованное и ненужное, растеряло свою целебную силу вдали от Зоны. – И ради одного-единственного артефакта вы разнесли целый остров и убили семью Японца? – перебил я монолог Выдры. – Я впервые слышу об этих акциях, – произнес монументовец после небольшой паузы. – Но если они и были проведены, то, думаю, цель оправдывала средства. Наверняка аналитический отдел Хозяев просчитал, что специалисты вашего уровня останутся в живых и рванут в Зону выяснять, кому понадобились их жизни. Это проще, чем брать вас в плен и тащить сюда через несколько границ. Без понятия, зачем Хозяевам понадобился Японец. Но ты, скорее всего, был нужен в качестве ходячего контейнера для «ожерелья», запрограммированного на доставку к месту назначения. Думаю, никто лучше тебя не справился бы с этим заданием. Итак, повторяю вопрос: где «дочкино ожерелье»? Я рассмеялся. Сказать ему, что оно осталось на острове, который разнесли боевые вертолеты? Но обновлять собственными мозгами темное пятно на стене как-то не хотелось, да и не терял я ничего. Поэтому я сказал правду: – Обломились вы вместе с вашими пиндосскими хозяевами. Вдали от Зоны «дочкино ожерелье» превратилось в обычные стеклянные бусы. Думаю, что их унес Шрам вместе с хабаром, который причитался ему за доставку меня непосредственно к заказчику. Или припрятал где-нибудь на том берегу. Это ведь и было его контрактом – встретить меня и проводить на вашу базу, не так ли? Вы хоть обыскали его после выполнения акции? – Черт, – еле слышно пробормотал Выдра, дотрагиваясь до тангенты наплечной рации. – Третий, я первый, как слышите? Наемник уже покинул территорию базы? Так, немедленно перехватить и доставить сюда. Ни в коем случае, он нужен мне живым. Ты лично отвечаешь за сохранность его головы и того барахла, что будет при нем. Особенно тех стеклянных чёток, которые он крутил в руке. И еще. Подготовьте грузовик, нужно отправить объект в восьмую лабораторию. Всё, конец связи. Проговорив всё это, Выдра отключил связь и направился к выходу. – Благодарю, – сказал я. Монументовец остановился. – Не сто?ит, – сказал он не оборачиваясь. – Ты даже не представляешь, что тебя ждет в лаборатории. – Представляю лучше, чем ты думаешь, – усмехнулся я. – А благодарю за то, что ты сделал тогда. Если б не ты, мы бы просто не дошли до Саркофага. Выдра ничего не ответил. Он лишь отпер бронированную дверь картой-ключом и пропустил внутрь камеры пару каких-то грязных уродов, здорово смахивающих на зомби. Следом за ходячими полутрупами вошел бронированный экзоскелет, сжимающий в стальных лапах американский автомат LR-300 ML. – Поосторожнее, не попортите материал, – отрывисто бросил Выдра и вышел из камеры. Экзоскелет что-то прогудел ему в спину, то ли «так точно», то ли «есть, сэр» – разобрать, что именно, мешала блямба, торчащая в бронированном шлеме на уровне рта, да и говорил он в спину удаляющегося начальства. Кто были те существа, что отвязывали меня от крестовины, я так и не понял – то ли и вправду довольно проворные зомби, то ли снарки без защиты полуразложившегося лица, то ли просто рабы, поймавшие неслабую дозу радиации во время добычи ценных артефактов. Но ясно одно – своих нынешних хозяев они боялись до трясучки. А мысль о том, что их может постигнуть та же участь, что и меня, даже пробудила в их облученных мозгах что-то вроде сострадания… – Язык сее откуси, – негромко прошамкал один из них мне в ухо. Из его беззубого и безгубого рта жутко воняло разложением. – Умвешь быство. Совет был неплох. Если проглотить откушенный язык и потом сглатывать кровь, то тюремщики ничего не заметят до тех пор, пока самоубийца не отойдет в лучший мир. Но, на мой взгляд, проще расслабить шею, а после коротким рывком головы посмотреть себе за спину в последний раз – перелом шейных позвонков в результате чрезмерной ротации и быстрее, и эстетичнее. Кстати, интересно, почему автор совета не воспользовался им сам, предпочтя гнить заживо? – Рррразговорррчики! – проревел экзоскелет, что, в отличие от его раболепных излияний в адрес Выдры, было понятно и через блямбу. – Быстрррреее! Полутрупы засуетились, один из них влез ногой в таз, расплескав по полу его содержимое. Правда, ничуть этим фактом не огорчился, продолжая свое дело, – воняло от него, пожалуй, еще хуже, чем из таза. Наконец я сполз на пол – команд, поступающих от мозга, тело слушаться не желало. Прислужники подхватили меня под руки и поволокли к выходу. По пути я попробовал пошевелить пальцами рук. Надо же, почти получилось. Так-так, еще немного и, пожалуй, по пути наверх я смогу придушить этих уродов, а после вырвать оружие из рук монументовца. Минут десять только дайте мне, родимые, а я уж постараюсь в это время изображать безвольный мешок с костями, одновременно «прокачивая» организм перед активными действиями. Десять минут – а дальше как вывезет кривая моей личной удачи, которая вдруг ни с того ни с сего повернула куда-то не туда… Но кривая продолжала заворачивать не в ту сторону. Возле самого порога неповоротливый с виду экзоскелет перебросил автомат за спину и быстро наклонился надо мной. Я успел заметить в его руке пневмопистолет для инъекций, но сделать ничего не смог – полутрупы держали меня с неожиданной силой, а тело всё еще отказывалось полностью мне повиноваться. Короткий «пшик», шею слегка обожгло, причем в том же месте, куда Шрам ранее вогнал дозу диссоциатива. Вот сволочи! Такой хороший план загубили… Серый бетонный пол перед моими глазами вновь стал распадаться на плитки. И перед тем, как длинные стены коридора превратились в безграничную черноту вечности, я успел расслышать слова, произнесенные с явной ноткой сочувствия: – Зья язык не откусил, сталкев… упокой тя Зона… * * * Я висел на стальной вертикальной стойке, сваренной из двух стальных полос в форме буквы «Х». Нижняя часть крестовины была намертво вцементирована в пол, и возле ее подножия успела натечь приличная бурая лужа. Прямо перед моим носом, сосредоточенно сопя, двигалась чья-то мохнатая макушка и две волосатые лапы. В одной из них был зажат охотничий шкуросъемный нож с крюком на обухе, в другой – окровавленный кусок кожи, который владелец ножа сосредоточенно среза?л с моего туловища. Кожу явно не собирались выделывать для того, чтобы сшить из нее что-то путное. Палач просто отделял ее от тела широкими неровными лохмотьями, стараясь лишь не задеть лезвием мышцы. Впрочем, это было несложно. Стальной зуб на обухе просто цеплялся за край разреза, легкое движение сверху вниз – и кожа распадалась надвое, словно на ней расстегнули молнию. Отделив очередной шмат от моего тела, палач поднял голову, воровато осмотрелся и затолкал его в пасть. Полузвериные-получеловечьи челюсти принялись быстро перемалывать добытый трофей, с края пасти по волосатому подбородку потекла струйка розовой слюны. …Боли не было – лишь удивление. Голова монументовца сильно напоминала собачью. Где-то я уже видел такие морды… Но вот где? Вспомнить никак не получалось, и почему-то это было важнее того, что добрая половина моего кожного покрова валялась у ног мутанта словно смятая окровавленная простыня. Плюс к этому добавилось еще пищи для размышлений. За спиной монументовца раздвинулись тяжелые створки высоченных ворот, и в помещение шагнули два человека.