Я еще не видела, чтобы Глеб выходил из себя: глухо зарычав, он несколько раз саданул ладонями о руль. Машина протестующе вильнула, мужчина сделал над собой усилие и успокоился. Теперь он, не отрываясь, смотрел в лобовое стекло, за которым ближний свет фар выхватывал из темноты петляющую дорогу. Я задержала взгляд на его резком профиле с плотно сжатыми губами. Это что? Нет, это что – ревность?! Внутри что-то екнуло. – Поменьше доверяй Андрюхе, – продолжил он ровным тоном. – С ним всегда надо было держать ухо востро. Я говорю это не потому, что… Вот дерьмо, что я несу и зачем… Последняя фраза была сказана вполголоса, самому себе. Я была ошеломлена. Конечно, у Глеба имелись причины подозревать наш с Андреем союз: именно с ним я проводила больше всего времени, его имя выкрикнула в темноте, когда завязалась драка с насильником, его куртка лежала в моей комнате и его футболка была надета на мне прямо сейчас. Уж не говоря о том, что именно Андрей хотел меня вытащить с базы, не побоявшись пойти против своего босса… Ох, Андрей, прости меня, если сможешь… Это все было понятно. Чего я наотрез не понимала, так это почему подозрения действовали на Глеба с такой силой? Мне не хотелось снова выставить себя полной дурой и запутаться в мелкоячеистой сети мною же выдуманных чувств. – Мы не… – в горле запершило, я не смогла закончить фразу. – Он просто хороший и помог мне, но меня не… Господи, что за жалкая чушь! Глеб повернул голову, с какой-то жадностью ожидая продолжения, но я замолчала и уставилась на дорогу. Впереди как раз показался дом, островок спокойствия и тишины посреди непрекращавшихся ужасов ночи. Как попало припарковав автомобиль и заглушив мотор, Глеб снова взял меня на руки и отнес в комнату, не дав сделать ни шага самой. Захлопнулась дверь, свет включился автоматически. Ого! Обстановка апартаментов несколько переменилась с тех пор, как я заходила сюда в последний раз. Было сильно накурено, в воздухе стоял крепкий перегарный дух, живо напомнивший батину хату. Я с удивлением покосилась на журнальный столик, заставленный грязными стаканами и пустыми бутылками. Пепельница оказалась переполнена, останки недокуренных сигар валялись на дорогом полированном дереве вперемешку с засохшими кусками черного хлеба и лимонной кожурой. Глеб заметил мой взгляд и, кажется, немного смутился. – Сейчас принесу аптечку, – он опустил меня на диван и исчез в ванной. А еще на журнальном столике лежал неуместный в этом бардаке лист плотной бумаги. Воровато оглянувшись, я перевернула его другой стороной. Крупные золотые буквы с завитушками – «Свидетельство». Ниже мелкий текст: «Настоящим подтверждается, что Хмельницкая Анастасия Олеговна прошла обучение на заочном курсе «Бухгалтерский учет, анализ и аудит» в объеме…». Послышались шаги, я торопливо вернула свидетельство на место. Прав был Андрей, каждый скорбит по-своему. – Будет больно, потерпи, – Глеб опустился на пол, устроил мою вытянутую ногу у себя на колене и принялся орудовать пинцетом. Я морщилась и тихо поскуливала, сжимая пальцами мягкий подлокотник. – Где ты была все это время? – не отрываясь от работы, тихо поинтересовался он. Судя по непередаваемым ощущениям, осколок разломился на несколько частей, и каждую приходилось вытягивать по отдельности. – Так где? Я коротко пересказала события последних двух дней, постаравшись опустить эмоциональную составляющую. Бесполезная уловка: Глеб поумнее многих, и уж конечно сам догадался, почему я сбежала. К концу повествования последний осколок был извлечен. Некоторое время мужчина сидел молча, по-прежнему удерживая мою измученную ступню в своих руках. – Саша, послушай, я объясню… – Не надо! Это все меня не касается! – я выдернула ногу. – Подожди, надо еще пластырь наклеить… Вот так… Очень больно? – Очень! И зачем только спрашивать настолько очевидные вещи? После ковыряния пинцетом в ступне жгло и кололо так, словно под кожей до сих пор орудовал шуруповерт. – А теперь? Глеб склонил голову и поцеловал мою ногу, там, где щиколотка переходила в стопу. Скользнул губами, почти достигнув пальцев, и поцеловал еще раз. Поднял глаза, встретился с моим ошеломленным взглядом. – А теперь еще больнее… – с трудом выдавила я. – Не хочу тебя видеть. Отпусти меня и больше не приближайся. Вообще-то, я хотела попросить его немедленно уйти, но вовремя вспомнила, что это были его апартаменты. Глеб вздрогнул, но не отстранился. Наоборот, придвинулся еще ближе, пытливо вглядываясь в мое лицо. Брови приподняты, рот приоткрыт, будто он хотел что-то спросить, но никак не мог собраться с мыслями. Вместо слов он положил ладонь, холодную и шероховатую, мне на щеку. Погладил большим пальцем подбородок, бережно очертил изгиб нижней губы и еле слышно произнес: – Скажи еще раз, чего ты хочешь, – убрал прилипшую к щеке прядку, с нежностью погладил кончиками пальцев влажную кожу. – Но так, чтобы я поверил. – Я хочу… – я не выдержала: повернула голову, закрыла глаза и прижалась губами к внутренней стороне его ладони. – Я хочу, чтобы ты остался. Чтобы ты был рядом. – Значит, я буду рядом, – очень просто ответил Глеб. – Посмотри на меня. Из-за сильного смущения я сидела, уставившись куда-то вбок и вниз, разглядывая то засохшую, липкую на вид лужу на полу, то высунувшийся из-под дивана кончик темно-серого носка. Но прямой просьбе подчинилась. Глеб улыбался, расслабленно и открыто, как в тот раз, когда мы шутили про зубастых бандитов. Только теперь еще лучше – улыбка изменила его взгляд. Раньше глаза мужчины казались холодными и спокойными, как обточенная водой галька на побережье. Теперь камень прогрело солнце. Упрямая складка между бровей, морщины на лбу, глубокие диагональные полоски, идущие от носа к губам – все, что делало его облик таким жестким и угрюмым, все это утратило контрастность и как-то сгладилось. – Если захочешь, я всегда буду рядом. Ты мне веришь? – тихо продолжил он, не отнимая руки от моей щеки. Я кивнула. Тогда он переместил ладонь на шею, ближе к затылку, и мягко притянул меня к себе. Как-то очень легко прижался губами, обветренными и потому немного шершавыми. Сердце пропустило положенный удар. Я закрыла глаза. Реальность отступила: исчезли стаканы с остатками коньяка, окровавленный пинцет, раздербаненная аптечка, хлопья пепла, сами стены комнаты – исчезло все на свете. Меня целовал Глеб Игнатьев. С каждой секундой все более властно, второй рукой придерживая мое лицо за подбородок. Его знакомый горьковатый вкус, а еще смесь коньяка и табака, и покалывание бороды, и запутавшиеся в моих волосах сильные пальцы, и нарастающее внутри ощущение тепла и невыразимого счастья… Я тоже зарылась рукой в его растрепанные волосы, отросшие сзади до плеч, а другую ладонь положила на спину, ощутив сквозь мокрую ткань рубашки живое тепло. Его язык двигался все интенсивнее, поцелуй стал напористым. Я почувствовала, как под моими пальцами напряглись твердые, как полированная древесина, мышцы. Часть его жара перетекла в мое тело, словно мы были двумя сообщающимися сосудами. Моя рука скользнула под расстегнутую рубашку и принялась исследовать широкую грудную клетку, оглаживая кончиками пальцев каждый попавшийся шрам, каждый еле заметный, давно затянувшийся след от удара. Глеб, задрав мою футболку на спине, прошелся ладонью вдоль выпирающих косточек позвонка. Я не удержалась и вздрогнула. Мужчина тут же ослабил натиск. – Только давай пока без… немного страшно, – пробормотала я, вновь пряча глаза. Глеб тихо рассмеялся и поцеловал меня в кончик носа. – Я готов ждать хоть три года. В крайнем случае – пять. Ну уж через семь точно поставлю вопрос ребром. Я рассмеялась в ответ. Мне так нравился его новый взгляд: будто у озера растаяла корка льда, и теперь на его поверхности пляшут солнечные блики. Прошептав его имя, я со всей возможной нежностью, на какую была способна, поцеловала колючую щеку, затем висок, прямой открытый лоб, темную полоску брови, там, где ее разделял надвое шрам… Целовала и никак не могла остановиться, а он обнимал меня крепко-крепко, и тоже целовал, беспорядочно, куда придется: шея, ключица, короткие волосы за ухом, и тоже что-то шептал, тихое, срывающееся, неразборчивое. Потом шутливо спросил, согревая дыханием ухо: – Больше не хочешь, чтобы я ушел? – Ни за что на свете! И мы снова поцеловались. – Давай-ка сделаем паузу, тебе нельзя сидеть в мокрой одежде, а то опять заболеешь, – Глеб взял мою руку и прижал пальцы к губам, на миг прикрыв глаза. – Не хочешь погреться в ванной? А я пока приберусь тут немного. Я поняла, что и вправду хочу поваляться в горячей воде, и благодарно улыбнулась. – Вот и умница. Нет, даже не думай, сегодня я – твое личное транспортное средство. Против этого я тоже не возражала. Теперь находиться у Глеба на руках было еще приятнее: можно было не только прижиматься к груди щекой, но и сколько угодно целовать открытую кожу, отодвинув край расстегнутой рубашки. – А вот это уже грязная игра, – сдавленно пробормотал босс, когда я прикоснулась языком к его ключице. – Знаешь, что я делаю с теми, кто ведет грязную игру? Он усадил меня на бортик ванной, включил воду и принялся подкручивать кран, настраивая нужную температуру. – Знаю. Ты берешь их к себе на работу. – Не всегда, детка, не всегда… Сейчас схожу в твою комнату и принесу что-нибудь из одежды, – Глеб покосился на слишком большую, мужского покроя футболку, облепившую мое тело. Во взгляде появились былой холод: вспомнил про Андрея. А может, про меня и Андрея… Я стянула футболку через голову и, скомкав, отбросила в угол. Глеб улыбнулся. В карих с желтоватым отливом глазах снова заплясали смешинки. – Ты – маленькая беспощадная садистка. Через полчаса беспощадная садистка, распаренная и розовая, как моток сахарной ваты, покинула ванную, завернувшись в огромное полотенце. Глеб как раз заканчивал расправлять на кровати свежую простыню. Мусор и пустые бутылки исчезли, включенный на максимум кондиционер усиленно разгонял тяжелый алкогольный дух. – Все, ложись, – босс приглашающе откинул край одеяла. – А ты куда? – спросила я, заметив, что Глеб собирается покинуть комнату. – На диван. – Нет, ты же обещал быть рядом! – мне совсем не хотелось оставаться в спальне наедине со своими сомнениями. В последнее время темнота и одиночество приносили слишком много неприятных сюрпризов. Ну и не только поэтому, конечно… – Хочешь, лягу на пороге и буду охранять твой сон? – фраза была произнесена легким, насмешливым тоном, но отчего-то мне вспомнилась поговорка про «долю правды» в «каждой шутке». Вместо ответа я залезла под одеяло и гостеприимно похлопала по кровати рядом с собой. Глеб, криво улыбаясь, потер лоб с белым прямоугольным пластырем на месте ссадины. – Ты же – главарь наемников. Тебе надо тренировать выдержку и терпение. – Главарь наемников? – он насмешливо вскинул брови. – Это так ты меня называешь? Ладно, бесчестная провокаторша, в эту игру могут играть двое. Он развернулся спиной и скинул рубашку, позволив мне полюбоваться роскошной работой трапециевидной мышцы и движением лопаток, между которых пролегла вертикальная тень. Повернулся обратно, медленно потянул за ремень… Я восхищенно подалась вперед и захлопала в ладоши. – Ну тебя, – хмыкнул Глеб и по-простому стянул штаны. Мне так нравилось на него смотреть. Если бы по мотивам его раздевания сняли трилогию размером с «Властелина колец», я бы залпом проглотила все части. Меня восхищало ощущение сдержанной силы в каждом движении. Нравилось, как перекатываются под кожей тренированные мышцы. Уверенность и неторопливость большого хищника, который все равно возьмет свое… Когда Глеб нырнул под одеяло, я пододвинулась ближе, обняла его и прижалась лицом к поросшей жестким волосом груди, вдыхая любимый запах. Внутренней стороной бедра почувствовала скорую реакцию мужчины и смущенно убрала ногу. Но потом передумала и положила на ее место руку… Я плохо помню, что было дальше. В голове уцелели одни оборванные картинки, смазанные стоп-кадры, туман и всполохи искр. В груди стало тесно, к горлу подкатила густая теплая волна. Я изучала его тело губами, руками, языком. Жадно, торопливо, наслаждаясь вкусом каждого сантиметра обнаженной кожи. Сначала Глеб продолжал лежать на спине, неподвижно и даже напряженно, но надолго его хваленой выдержки не хватило. Свет давно погас. Мои трусики, на этот раз с рыжим котом Гарфилдом, испарились сами собой, как и вся оставшаяся одежда Глеба. – Ты знаешь, что сейчас будет? – прерывистое дыхание обожгло щеку. Я почувствовала тяжесть мужчины на своем теле. – Знаю. – Боишься? – Нет. – Но ты дрожишь, значит все-таки боишься. Я могу остановиться, только скажи. – Нет, я хочу. Конечно, мне было страшно, и еще как. Но куда больший ужас вызывала мысль, что если я упущу эту ночь, то второго шанса может и не быть. За прошедший месяц в моей жизни столько раз все переворачивалось с ног на голову, что строить планы на будущее казалось чистым безумием. Вдруг завтра все опять изменится, и никакого будущего не будет? А я хотела его. Только его. Теперь я поняла истинное значение этого слова. Его. Мучительно, до дрожи. Сейчас.