Она идеальная даже на вкус — ничего похожего на мяту или ягоды, или прочее дерьмо. У неё свой собственный чистый, мягкий и неповторимый вкус. В первые секунды после соединения наших губ она напряглась от удивления, но после расслабилась и начала получать удовольствие. Это то, что будоражит меня больше всего — как чертов девятый вал — тот момент, когда она из напряжённой превратилась в ласково-отзывчивую. Тот момент, когда ее хрупкое тело позволило мне делать всё, что я хотел. Она хрупкая, как птица, но она позволила мне обнять её, как чертов маленький знак доверия. Она не знает, бля*ь, она понятия не имеет, во что ввязывается рядом со мной. Бл*дь! Бл*дь! БЛ*ДЬ!!! У нее такая нежная кожа. Брук просто олицетворение чистоты. Бл*дь, какая она невинная. Безгрешна и невинна. Её кожа буквально шелковая. Я никогда не испытывал раньше ничего похожего. Мне хочется впечатывать свой кулак в стену снова и снова от одной только мысли об этой девушке. Эти мысли о нетронутом атласном шелке её кожи преследуют меня, когда прячась от жары, я слоняюсь в темных переулках, когда с парнями задерживаемся рядом с дорогущими ресторанами, в тени здания суда, во время слежки, прямо во время выбивания дерьма из плохих парней. Член постоянно твёрдый, как камень, крышу точно скоро сорвёт. Это-то и опасно, ведь когда вы скрываетесь, да ещё общаетесь с людьми, с которыми мы обычно имеем дело, нельзя постоянно быть на взводе. Нельзя схватить случайного парня и разбить его чертово лицо об стену, только потому, что ты напряжён. Несмотря на то, что я пытаюсь выкинуть ее из головы, я все же продолжаю присматривать за ней. Просто чтобы убедиться, что она не проговорится копам. Секрет, объединивший нас, это поводок, накинутый на её шею. Я оставил Брук в живых, и теперь она принадлежит мне. Все это время мы выслеживаем разных людей. Например, губернатора Дормана. Десять лет назад его никто не знал, но мы-то помним его. Можете мне поверить, несмотря на то, что мы и были слишком юны и до предела накачаны наркотиками, мы помним лицо каждого мужчины и женщины, которые платили хорошие деньги, чтобы извращаться над нами на протяжении многих лет. Я бы с удовольствием показал Дорману конец своего ножа, но мы должны быть умнее. Мы должны думать об освобождении Грейсона, поэтому ловим полезных нам парней. Мы причинили боль многим людям, пытаясь добыть хоть какую-то информацию, например, тому парню из лесопилки. Он дал нам несколько прозвищ: Джимми Брасс, Джонсон, Смотритель. Не так уж и много. Иногда, когда я не могу уснуть, то выхожу на улицу и часами езжу по ночному городу. Чаще всего я оказываюсь в восточной части города, возле большого кирпичного особняка Брук. Особняка с огромной террасой, и соснами, растущими повсюду, словно солдаты охраняют поместье. Я смотрю на тёмное окно спальни Брук и представляю, как она спокойно спит — тёмные ресницы безмятежно лежат на розовых щеках, а её светло-каштановые волосы с высветленными прядями в беспорядке раскиданы по подушке. На этой неделе её день рождения, знаю, что в этом нет смысла, но я сделал ей подарок. Деревянная птичка колибри. Скорее всего, я даже не отдам её Брук, но все равно доделал фигурку, не говоря ни слова парням о том, для кого это. Вначале я не признавался даже себе. Просто схватил старый тупой нож с зазубринами, кусок дерева и начал вырезать. Чтобы хоть как-то разбавить полные тоски годы в подвале, я учился вырезать из дерева фигурки вместо игрушек. По понятным причинам у нас никогда не было настоящих ножей, но один-два тупых ножа для масла рано или поздно затесались в нашем арсенале. И, если у тебя есть хоть капля фантазии, то выходит неплохо. А если ты делаешь это часами в течение многих дней или даже недель, то в итоге получаются охренительно восхитительные вещи. Я работал над колибри, даже в засаде, когда выжидал очередную жертву в мрачных переулках. Фигурка всегда со мной, в кармане моей куртки, и длинные, тонкие ноги птицы становятся уже достаточно хрупкими, поэтому, вероятно, мне следует положить фигурку в коробку. Во вторник, накануне её дня рождения, я решаю сделать перерыв. Один наш информатор из ночного клуба, которому мы регулярно платим, рассказал мне, что слышал о каком-то богатом парне, который расспрашивал о наёмнике, убившем полицейского в прошлом году. Сказал, что тот кент по вторникам играет в покер на высокие ставки в задней части бара. Лимузин и всё такое прочее. Поэтому сегодня ночью я направляюсь туда. Один. Колдер и парни сейчас разрабатывают другую зацепку, и я не стал их отвлекать. Но дело не только в этом. Я нутром чую, что здесь что-то не так, слишком всё легко. Я просто гляну одним глазком, кто это. И решу, нужно ли с ним поговорить, или, может быть, навредить — я вполне умею причинить боль. Так даже лучше: не люблю, когда парни видят, как я срываюсь и творю нелицеприятные дела. От того зрелища любому станет плохо. Грейсон сидит уже несколько месяцев, и я начинаю впадать в отчаяние. Поэтому вопрос времени, когда я сорвусь. Всякий раз, когда на кону что-то ужасное, я лишний раз убеждаюсь, что именно я — тот, кто это осуществит. И если я в силах, то зачем это будет один из парней? Вот так я оказываюсь перед сомнительным баром в центре города. На стене мигает выцветшая вывеска, а возле входа валяются груды заплесневелых ящиков. Обыкновенный замшелый бар, не считая незаконных игр в покер. Перед баром останавливается такси, из которого быстро выходит мужчина, настороженно осматриваясь по сторонам. Это не тот, кто мне нужен. Сегодня могут пострадать многие, так как мне нужны ответы. Если я не получу хоть что-нибудь, не уверен, смогу ли контролировать себя. Может, мне все-таки стоило захватить пару ребят? Нет, один со всем разберусь. Когда мужик скрывается в баре, то подхожу к входной двери и стучусь, как посетитель минуту назад. Дверь открывает вышибала. Очередной жирный качок. — Какого хрена тебе надо? — Игра. Хочу сыграть. — Ты знаешь секретное слово? Секретное слово? Как будто это один из тех эксклюзивных ночных клубов. Сдерживаю себя, чтобы не вытащить свою пушку и не намекнуть на свою точку зрения. Вместо этого достаю кошелёк и даю придурку взглянуть на пачку зелени внутри. — Ага, вот оно. Тот фыркает: — Лады. Строго говоря, игра начинается в два часа ночи. — А не строго? — Игроки не появятся здесь раньше полуночи. Что означает, у меня есть достаточно времени завалить кого-нибудь. Отдаю мудозвону достаточно денег, чтобы закрыть его рот. Он думает, я хочу просто поиграть, и это хорошо. Никто из них не должен узнать истинную цель моего визита, пока не придёт время. Ниже по кварталу есть парк со статуями, клумбами и лужайками. Статуи сплошь покрыты граффити художниками местных банд. Насаждения на клумбах засохли лет десять тому назад. Теперь здесь пристанище бомжей и наркоторговцев. На меня сурово поглядывают пару человек, но подойти ближе не решаются. И совсем не факт, что держит их подальше то, что я ношу пушку. Дело в том, что я не имею ничего против них. Мы похожи. Всех нас жизнь изрядно потрепала, неважно, где ты вырос: в подвале или на улице — на жестоком и беспощадном дне города. Глазами нахожу свободную лавочку и направляюсь к ней. Табличка на скамейке давно покрылась таким слоем ржавчины, что нет ни единой возможности прочесть надпись на ней. А ведь кто-то когда-то создавал этот парк с любовью, вкладывал теплоту и душу. И что в итоге? Перед тем как сесть, носком ботинка отшвыриваю подальше использованную иглу, валяющуюся возле скамьи. Отсюда открывается хороший вид на чёрный вход, но ещё слишком рано. Мужик, интересующий меня, крутится в высших кругах, и у него больше денег, чем у самого Бога. Бля, как меня достало постоянное вымогательство, что каждый член пытается поиметь за свою работёнку наличку! Мне следует как можно меньше привлекать к себе внимание. Быть тише воды, ниже травы. Может, зависнуть в телефоне? Поиграть в гребаный Candy Crush. Заняться чем угодно, но только не звонить маленькой богатенькой девчонке. Поздно, пальцы сами собой набирают номер на телефоне. Я даже номера-то её знать не должен, но помню цифры наизусть. Мой разум бульдожьей хваткой вцепился и отпечатал информацию на подкорке, так же, как и сияющие глаза девчонки вместе с веснушками на носу. — Алло? — в телефоне раздаётся её нежный и звонкий голос. Прекрасный, как она вся. Брук словно сверкающий пруд с кристально чистой водой, а я — чёрные чернила. Я разрушаю всё, к чему прикасаюсь. Я не говорю ни слова. Просто молчу, ожидая, что она вот-вот повесит трубку. Затем она тихим голосом произносит моё имя, заставляя сердце в груди пропустить удар. — Стоун? Как, скажите на милость, она догадалась, что это я? Прошло пять месяцев. И откуда она вообще знает моё имя? — Ты говорила с копами? — Детектив Ривера поджидал меня, когда я тогда приехала домой. Мои родители позвонили ему, когда… Когда мы отправились с ней в небольшую поездку весной. В ту ночь я похитил её во второй раз. — Что он рассказал тебе обо мне? — Не много. Твоё имя. И он спрашивал меня о… — её дыхание сбивается, — о лесопилке. Страх в её голосе обжигает меня. С таким же успехом она сама может стать чистейшим пламенем. — И ты вспомнила об опилках на моих рукавах, не так ли? Брук хрипло всхлипывает: — Скажи мне, что ты не делал этого. — Тогда это будет ложь, принцесса, а я не хочу лгать тебе. В тишине слышу прерывистые вздохи, почти ощущаю её шок от моих слов. — Лучше бы ты солгал, — говорит она, наконец. Я знаю, каково это, притворяться. И я покончил с этим давным-давно, больше никакой лжи. — Между нами ничего нет. Нет обещаний и сладких слов. Все, что у нас есть — это голая правда, нравится тебе это или нет. Слово «голая» падает словно увесистый камень в тишине телефонной линии. Я не подразумевал сексуальный подтекст, но секунда молчания меняет всё. Прозвучало так, будто я хочу больше, намного больше, чем поцелуй и мимолётные прикосновения. Словно я попросил Брук трахнуть меня. — Звучит так, словно я увижу тебя снова, — на одном дыхании шепчет она. Боится ли она меня до сих пор? Должна бы, особенно после рассказа Риверы. — Возможно. И ты опять повезёшь нас туда, куда я скажу. И буду тебя держать сколько захочу. Но я не буду тебя заставлять трахаться со мной. Поняла? Это обещание. — Детектив сказал, что ты убьёшь кого угодно, лишь бы остаться на свободе. Что тебе нечего терять. — Это в очередной раз доказывает, что он ни черта не знает обо мне. — Так это неправда? О том, что произошло на лесопилке? Ненавижу надежду в её голосе. — Я говорил не об убийстве, а о том, что мне нечего терять. Я, не раздумывая, убью кого-либо за любого из своих парней. Ради защиты или мести, разницы нет. И когда размышляю о защите близких мне людей, улыбка Брук всплывает в моей голове. Парни — не единственные, защищая кого, я убью. — Я не могу ответить на все твои вопросы. Не могу рассказать всего. — Это подвергло бы девчонку не меньшему риску, разгуливай я с ней по городу за ручку. Если Ривера додумается использовать Брук в качестве рычага, он не будет думать о её безопасности. — Но я могу пообещать, никогда тебе не лгать. Брук долго молчит, раздумывая над моими словами. Такое ощущение, что я слышу её мысли. Знаю, что бы она ни сказала далее, это будет своеобразный тест для меня. И мне отчаянно захотелось его пройти. Я никогда не сближался с девушками, у меня даже не возникало желания попробовать. Быстрый перепих, когда моё тело нуждается в разрядке, вот и всё, что связывало нас. Но всё изменила одна ночь, когда Брук стала свидетелем убийства. Ночь, когда я сохранил жизнь этой девушки.