— Тебе это нравится? — неожиданно спрашиваю я своего похитителя. — Безумно. — Свободная рука Стоуна хватает руль, помогая мне держать курс прямо. — Слишком, бл*дь, сильно. — Слишком сильно? — я учащенно дышу, плавясь под его прикосновениями. Дыхание Стоуна щекочет мне шею, а бархатный шепот сводит с ума: — Ты даже себе не представляешь. — В доказательство своих слов Стоун просовывает пальцы под резинку моих трусиков. Я судорожно втягиваю в себя воздух, когда его пальцы находят мой клитор. — Я хочу ощутить, как ты сжимаешься вокруг меня, — говорит он, скользя двумя пальцами ниже. — Стоун… — пытаюсь возразить. — Я же за рулем… — Я побуду твоими глазами. — Он тянется к приборной панели и включает круиз-контроль. — Помнишь, что я тебе говорил? Ты принадлежишь мне. — Стоун одним быстрым движением просовывает пальцы внутрь меня. — Кто-нибудь уже был в этой сладкой киске? Я извиваюсь на сиденье, наслаждаясь интенсивностью движений его пальцев. — Нет, — из меня вырывается не то полустон, не то полукрик. — Как насчет игрушек? Я издаю писк. В моем затуманенном разуме всплывает видение куклы Барби в розовом платье, но этот мужчина имеет в виду совсем иные игрушки. — Нет! — Даже не баловалась с овощами, пока родителей не было дома? — спрашивает он голосом, полным любопытства. — Может, длинный огурец или толстый цуккини? — Нет, я никогда не делала ничего подобного. — Но ты, должно быть, играла со своими пальчиками. Трахала себя одним из них. Или, может быть, двумя, тремя? — Нет, я… — смущение заставляет гореть мои щеки, в то время как я не в силах связать предложение. — Просто ласкала себя? Господи, как он может произносить всё это вслух? Ни один парень, которого я знаю, никогда в жизни не осмелился бы сказать ничего подобного. Все эти ребята ходят в Сент-Мэтьюз — частную школу для мальчиков, с которыми мы проводим совместные школьные балы. Те парни спрашивают разрешения, прежде чем поцеловать кого-то, краснея, совсем как на уроке биологии во время рассказа о половых органах. Но, по правде говоря, все эти грязные словечки заводят меня еще больше. — Не так ли? — снова спрашивает он. — Только один раз. — Ага, сегодня ночью. — Тогда как ты удовлетворяла себя? — Стоун мягко требует ответа. — Подушка, — произношу на одном дыхании я, зажмуривая глаза от смущения. Его пальцы все еще во мне, когда он издает протяжный тихий стон. Внезапно я понимаю, что контроль не только в его руках. Я оказываю такое же влияние на Стоуна, какое и он на меня. Его голос пропитан чистым необузданным желанием: — Вот оно что, сладкая. Ты клала подушку между своих ног? Я клянусь, мое лицо полыхает огнем. Хорошо, что машина стоит на круиз-контроле, потому что мои ноги бесполезны. Все, что имеет сейчас смысл, так это его пальцы во мне. — Я медленно двигала бедрами, сжимая ноги. — Объезжала подушку, пока не кончала, — шепчет он, явно фантазируя обо мне, сидящей верхом на подушке в полутьме комнаты. Сейчас мои бедра двигаются точь-в-точь как тогда. Словно я нахожусь в своей спальне, а не в машине с мужчиной, чья рука творит настоящие чудеса между моих ног. — Я не могу. Не здесь. Не так… — Нет, все произойдет именно здесь. — Его большой палец надавливает на чувствительный комок, отчего внутри меня взрывается фейерверк удовольствия. Каждый мускул в моем теле напряжен, а я напоминаю сплошной комок из нервов. Ничего не важно, есть только я, он и эта дорога в никуда. — Подожди, — говорю я в попытке остановить его, боясь того, что произойдет далее. — Нет, — говорит он голосом, не терпящим возражения. — Посмотри вперед, вот на этот знак. Через милю будет съезд на двадцать четвертое шоссе. Слышишь, Брук, у тебя есть всего одна миля для того, чтобы кончить. К тому времени, как мы проедем съезд, твои соки уже должны сочиться по моей руке. От его слов дрожь проходит по моему телу, пока я издаю протяжный гортанный стон. Мы едем шестьдесят миль в секунду, значит, у меня в запасе есть всего одна минута. Мой мозг соображает вяло, словно вся кровь отлила от него, сосредоточившись совсем в другом месте. Одна минута. Шестьдесят секунд. — Слишком мало. — Я не могу связно мыслить, но даже в таком состоянии не хочу подвести его. — Как давно ты мечтала обо мне? — бормочет он, проникая глубже в меня своими пальцами. — Как давно ты желаешь меня, одновременно с этим испытывая страх? Готов поспорить, ты не раз фантазировала о том, как я трахаю тебя. — Вечность, — всхлипываю я, не в силах скрыть от него правду. — Правильный ответ. Ты ждала этого, и теперь я здесь. Мое тело двигается само собой от его прикосновений и грязных слов. В машине витает мускусный запах, который, без сомнения, принадлежит мне. Шоссе полупустое, и вдалеке я вижу большой дорожный знак зеленого цвета с цифрой двадцать четыре. Осталось совсем немного. — Я тоже ждал этого, — шепчет он. — Ожидал, чтобы ощутить твою мягкость, твой жар. Мечтал обнаружить тебя влажной и готовой, чтобы убедиться в том, что ты желаешь меня одного. Знаешь, это словно попасть в гребанный рай, позабыв навсегда про ад. Словно ничего больше не имеет значения, кроме нас с тобой. Прежде чем я осознаю это, на меня обрушивается оргазм. Взрыв удовольствия, ослепляющий и одновременно темный, накрывает меня с головой. Я не ощущаю ничего, кроме прикосновения его пальцев к моему клитору. Весь мир останавливается на одно мгновение. Есть только он. Стоун. Прикосновения становятся все более невесомыми, продлевая мою кульминацию. Это самый бурный оргазм в моей жизни, отчего каждый мускул в моем теле до сих пор находится в эйфории. До меня доносится хныкающий звук, и понимаю, что это я издаю его. На внутренней части бедер я чувствую свою влагу, но мне больше не стыдно. — Вот она, настоящая ты, — говорит Стоун, в последний раз надавливая пальцем на мой вход. — Ты так красива, Брук. Мне все еще сложно мыслить, но кажется, что я упускаю что-то важное в его словах. Едва держа голову прямо, медленно возвращаю свои руки обратно на руль, на котором до сих пор лежит рука Стоуна. Это удивительно, что мы не попали в аварию и не разбились. Перестраиваюсь в соседнюю полосу и слегка нажимаю на педаль тормоза, чтобы отключить круиз-контроль. Я все еще не в своем уме, но все же так безопаснее. — Это было опасно, — говорю я дрожащим голосом. Стоун откидывается на сиденье, выглядя при этом напряжённым и задумчивым. Я чувствую, как он снова отстраняется от меня. — Да, опасно… Мне кажется, что он говорит совсем не о нашем небезопасном движении, впрочем, как и я. Стоун опасен для меня, потому что именно он приоткрыл крышку моей коробки. Он — это мое собственное солнце, которое может подарить мне настоящую жизнь. Он — это горящий шар, который ослепляет и пугает, но мне наплевать. Я хочу большего. Я сделаю все, чтобы почувствовать больше, даже если это означает, что в конце концов я сгорю. Впереди нас шоссе, простирающееся вдаль десятками километров. Я крепко сжимаю руль, приходя в себя после пережитого оргазма и наслаждаясь глотком свободы, подаренным мне Стоуном. Я всегда представляла себе мир красивым цветущим садом, но оказалось он больше похож на дикие и опасные джунгли. Стоун позволил мне почувствовать себя непредсказуемой, словно я и правда могу делать все, что захочу. Я поворачиваю голову и спрашиваю: — Куда мы поедем теперь? Стоун не выглядит счастливым, наоборот, его взгляд наполнен разочарованием. Разве он не видит, что теперь я отправлюсь за ним куда угодно? Что я отдам ему все, что он только пожелает? — Левее, — командует он. Я перестраиваюсь, ожидая дальнейших указаний. — Что дальше? — Разворачивайся и возвращайся на автостраду. — Что? Ты хочешь вернуться? — Конечно, хочу. Как и ты. — Стоун больше не смотрит на меня, а его голос холоден как никогда раньше. Но он ошибся: всего мгновение назад я хотела никогда больше не возвращаться назад. Я останавливаю машину на обочине и включаю аварийку. — Мы вдвоем, — говорю я, в надежде опять увидеть его нежный взгляд. — Что? Ты о чём? Я сказал разворачивайся. — Мы вдвоем далеко отсюда, — говорю я снова. — На лодке, посередине неизвестности. На стенах нашей каюты много фотографий, сделанных нами, и разноцветные камушки, которые мы нашли в воде. Мы ловим рыбу, которую потом жарим на костре, а теплыми ночами часами лежим на огромных камнях и смотрим на звезды. — О чем ты говоришь?