– А как ты домой пойдешь? – Я не знаю, – повторила Ленка. – Так ты маме своей позвони. – Нет, я не могу ей…. Мне надо просто найти его, понимаешь? Я уже шапку потеряла на прошлой неделе. Если она теперь узнает…, — Ленка заплакала. – Хорошо. Не реви только, терпеть не могу, когда ревут. Ты уже где искала? – В классе и в раздевалке. – А в туалетах? – спросила Рита, не до конца понимая, зачем она с ней разговаривает. – И в туалетах, которые для девочек. – Ты лучше посмотри в тех, что для мальчиков. Ленкино лицо до корней волос и до мочек ушей налилось ярко-розовым стыдом. – Ну как я туда пойду-то, – еще тише зашептала она. – Как-нибудь пойдешь,– ответила Рита, огляделась и добавила, – ладно уж, я на шухере постою. – Если там кто-то будет, что он обо мне подумает? – А не все ли тебе равно, – сказала Рита. – И потом, других вариантов у тебя все равно нет. Можно сказать, им повезло: в мусорном ведре первого же из обысканных мужских туалетов нашелся испачканный сапог со сломанной молнией и со следом от ожога – о голенище затушили сигарету. Пока растрепанная и зареванная Ленка мыла руки, Рита придумала очень срочное дело, чтобы не идти вместе домой. Ей не хотелось возвращаться из школы с Ленкой. Это было бы уже слишком. Ее саму в пятом классе тоже пытались подтравливать, но она вовремя прекратила все нападки, после трех предупреждений поколотив зачинщика Данила учительским стулом. Вечером к ней домой пришла Ленкина мама и с порога сообщила, что Рита («Ваша старшая») и еще три девочки из школы, которых Рита не знала, порвали и спрятали в туалете Леночкин сапог. Крик стоял до потолка. Ленкина мама требовала денег за сапоги и чтобы Рита пошла с ней и извинилась. Ритина мама сказала, что запрещает Рите извиняться за то, что она не совершала, и вообще подходить к Ленке. Рита гордо ушла в комнату, которую делила с сестрой. Надя отводила глаза. Рита накричала на нее, что было сил заткнула пальцами уши, легла на диван и в конце концов так и уснула. В ее сне шел серый и грязный снег, он заметал огромную пустыню и саму Риту, которая брела через сугробы босая, без шапки, почему-то с тощей лошадью на поводу. Было ей в снегу сперва очень холодно, а потом колко: мама зашла в комнату и укрыла ее шерстяным пледом. Сон был из тех, что стыдно кому-то рассказывать. Наутро настала суббота. Рита проснулась поздно, с головной болью и красной полосой от диванной подушки во всю щеку. День был учебный, но мама разрешила не идти в школу. Сестра ушла гулять, а Рита бездельно щелкала пультом телевизора, пялясь в обрывки фильмов между рекламными паузами, потом помогала маме лепить пельмени, пока не пришло время ехать на тренировку. Рита подхватила спортивную сумку и вышла из дома. Под утро город заволокло смогом, ветра не было, и до сих пор и небо, и воздух, и снег оставались одинакового дымно-седого оттенка. В окнах, несмотря на день, горел свет. С неба скупо сыпалась снежная труха. Рита чувствовала себя рыбой в огромном аквариуме. Она помахала маме рукой – в их семье так было принято, и вдруг увидела Ленкино лицо, глядящее из окна третьего этажа. Ленка смотрела именно на Риту: после всего, что случилось, она ещё имела наглость смотреть. Рита вгляделась – Ленка от окна не отошла. Они продолжили смотреть друг на друга сквозь двойные рамы и серый воздух. Потом Ленка помахала Рите, и Рите показалось, что на её лице промелькнула подобие улыбки. Рита сидела вид, что смотрит на пустое окно. Ничего другого Ленка не заслуживала. *** Рита не видела Ленку до самой весны, будто Ленка и в самом деле исчезла. Дни до весенних каникул тянулись медленно и серо. Одни и те же улицы, седая от мела школьная доска, усталые, зимнего цвета лица, давно не видавшие солнца. Бесконечная учёба. Наскучившие танцы. Все, что недавно получалось само собой, теперь давалось Рите нелегко. Если раньше ей было достаточно на перемене пробежать глазами страницу учебника, чтобы запомнить её наизусть, до запятой, то теперь, дважды прочитав параграф, Рита, закрыв учебник, не могла вспомнить почти ничего. Все прочитанное словно не имело никакого смысла. Рита заставляла себя сидеть за уроками допоздна. Но больше всего сил уходило на то, чтобы находиться рядом с людьми, болтать о всякой ерунде или слушать чужую бессмысленную болтовню. Проснуться утром было невозможно. Хотелось все время лежать и плакать. Или бежать и плакать. И чтобы никто её не видел. За два дня до каникул Рита, выйдя из школы, решила срезать дорогу и пройти через гаражи. Она спешила на тренировку. Между гаражами стояла Ирка Лисицына из 6Б. Рита немного её знала. – Чего ты здесь? – спросила она. – Иди своей дорогой. – Стрелка? – Вроде того. – С кем? – А не все ли тебе равно? С Трясогузкой. – С Ленкой? – Рита засмеялась от неожиданности. – Да она сюда ни в жизнь не придёт. – Да уже пришла, — довольно сказала Лисицына. – Пусти глянуть, я никому не скажу. У меня к ней тоже есть разговор. Она протиснулась между гаражами и оказалась на тесном пятачке. Ленка стояла, прижавшись спиной к одному из гаражей, закрывая лицо локтем. Её окружили четверо. По сравнению с остальными девчонками Ленка казалась совсем ещё ребёнком. – Рита! – закричала она, ища защиту. – Разве это честно – когда четверо на одного? Ленка отняла руку от лица – по её скуле растекался свежий кровоподтек, левый глаз заплыл, воротник на куртке был наполовину оторван. На Риту все смотрели с подозрением. – Она стукачка, — предупредила одна девочка, имени которой Рита не знала. – Мы не просто так. Она закладушница. – Я знаю, — сказала Рита. Она посмотрела на Ленку, на её тонкую шею без шарфа, торчащую из воротника куртки, на покрасневшие от ветра руки. – Но у нее же дома все плохо, ее ведь бьют дома. Вы не знали? Она, может быть, и не хотела бы… – О! Адвокатша нашлась, — сказал кто-то. – Я не оправдываю, нет! Но если такая мать… – Получше твоей! – неожиданно огрызнулась Ленка. – О! – сказала высокая девочка с родинкой на щеке. – Заговорила. А меня, между прочим, тоже отец бьет. И за тройки, и когда я домой поздно прихожу, я даже сидеть не могу. Но я, между прочим, на людей, одноклассников своих, не стучу. Потому что ты или гнилой человек, или нет. А точнее, ты человек или не человек. Вот она…. – Она человек! – горячо возразила Рита. – Ты бы лучше шла отсюда, — сказала ей та, что с родинкой. – Мы здесь не для разговоров собрались. Мы её не раз и не два предупреждали. В следующий момент Ленка кинулась бежать. Она оттолкнула ближайшую девочку и рванула к щели между гаражами. Девочка с родинкой в два шага догнала её, схватила за рваный воротник, толчком в спину кинула в снег; следом подоспели остальные и уложили Ленку в сугроб вниз лицом, в самый колкий и грязный снег. Рита замерла на месте. Ленка закричала, ей заткнули рот снегом. Она кашляла, плевалась и пыталась подняться на ноги, но две девчонки крепко держали её. Шапка её давно слетела, спутанные волосы намокли в снежной каше. Девочка с родинкой подошла к сваре и, размахнувшись, ударила Ленку в плечо. – Будешь ещё? Будешь? Ленка отчаянно замотала головой. – Если будешь продолжать крысить – ещё не так получишь. – Я не буду! – прошептала Ленка. Из её носа текла алая струйка крови. – Скажи: простите меня, пожалуйста, я больше так не буду. – Простите меня…, – дальше Рита не расслышала. Ленку отпустили, но она ещё не успела это понять. Обхватив себя руками и зажмурившись, Ленка, скрючившись, продолжала лежать в сугробе. – Ну вот, колготки порвала из-за Трясогузки, – расстроено сказал кто-то. – Пусть покупает, – засмеялась девочка с родинкой. Рита подошла ближе. Она могла быть сейчас или с Ленкой, или с остальными девчонками. Рита взглянула на тот самый Ленкин сапог с ожогом, и к горлу её поступила такая ненависть к себе, к Ленке, вообще ко всей жизни, что она, замахнувшись, брезгливо, но больно пнула Ленку в бок. Ленка только сжалась сильнее. Она не поняла, что это Рита. – Молодец, Маргаритка! – сказала девочка с родинкой. – Наш человек! Рита молчала. У неё перехватило дыхание. В следующий момент Ленка вскочила на ноги и, подлетев к Рите, всей пятерней влепила ей самую настоящую хлесткую пощёчину. – Ах ты, – кто-то толкнул Ленку обратно в сугроб. – Вот ведь… – Нормально все, – сказала Рита. Она отломила с крыши гаража сосульку и приложила к горящей щеке. – Это все наше, между нами. Ничего страшного. Рита не поехала на тренировку, а вернулась домой. Как она и надеялась, никого не было дома. Рита разглядывала в зеркале свое лицо, уже утратившее след пощечины, и никак не могла понять, где в ней скрывается то, что позволило ей так просто и легко пнуть в бок другого, лежачего, беззащитного человека. Её нога помнила тот пинок, и ноге от пинка до сих пор было куда больнее, чем щеке – от пощечины. Рита долго стояла под горячим душем и снова смотрела на свое отражение в запотевшем зеркале. Её лицо было обыкновенным. В её ноге не было ничего особенного. И та Рита, что шла, прихрамывая, домой от гаражей, была той же Ритой, которая проснулась сегодня утром и съела два бутерброда с маслом и сыром, и той же Ритой, что на большой перемене сидела на школьном стадионе, вдыхая весенние запахи талой воды и ванили с кондитерской фабрики, и Ритой, танцующей в первом линии на центральной площади в день Победы. И, между прочим, той же Ритой, которая считала себя доброй, честной и справедливой девочкой. Дело было не в том, что Рита ударила Ленку, а в том, что она хотела ее ударить. К такой себе невозможно было привыкнуть. Она села на пол, обхватив себя руками, и представила себе, что её на самом деле нет. Никогда в жизни она не была настолько одна.