Наконец она разглядела фигуру, похожую на отца, на аллее, что вела к выходу из парка. Оля вскочила на велосипед и, ни разу не остановившись, не думая о своем страхе, пустилась за ним вдогонку. Отец шел медленными шагами, ссутулив плечи. Ветровку он нес в руках, брюки его были в оранжевых разводах, шея блестела от пота. Он шел и, слышала Оля, что-то бубнил себе под нос. Когда Оля на велосипеде пристроилась за ним, он не оглянулся и ничего ей не сказал, но развернул плечи и вынул руки из карманов. По его затылку ей стало понятно, что он улыбался. КЛЯТВА Двор был просторный, зеленый, заросший кустами, но все укромные места – например, за эстрадой – занимали компании старших девчонок. Чтобы принести клятву верности, Наде и Варе пришлось снова уйти к себе за гаражи. Там, у здоровенного карагача, было место, которое считалось их собственным, и они по полному праву могли прогнать каждого, кто придет туда играть. Нетронутые островки травы между гаражами были желтыми от одуванчиков. Ветер, еще зябкий, но уже летний, скользил по голым ногам и пах свежевыстиранным постельным бельем. Вокруг кружились белые капустницы и садились на траву, на гаражи, обклеенные полусорванными предвыборными плакатами, прямо на девочек: это было неприятно, казалось, будто на коже остаются следы. В прошлом году Наде с Варей нравилось стаскивать за гаражи большие картонные коробки, которые валялись около задней двери мебельного магазина, куски пенопласта и поролона и вообще все, пригодное для обустройства собственного дома. Дом строили обстоятельно и долго, а поиграть в нем уже не успевали. Стоило только уйти – как кто-нибудь обязательно разрушал дом. Обычно удавалось провести в нем обед и, сидя на пенопластовом полу или на большой диванной подушке, грызть крекеры или всухомятку жевать бутерброды или бублики – что удастся потихоньку вынести из дома. Пару раз сидели внутри до темноты, играли в карты, при свечке рассказывали страшные истории, но потом Надю потеряли дома и вообще запретили ходить за гаражи. – Принесла? – спросила Надя. – А то как же! – ответила Варя. Она, как и планировала, утащила лезвие, которым старшая сестра Галина брила ноги и подмышки. – Острая, — сказала Надя, потрогав бритву. Варя кивнула: – Галка постоянно режется. Она набрала в легкие побольше воздуха и весело спросила: – Кто первый, ты или я? – Давай ты. – Почему я? Давай лучше ты. – Это же ты придумала. Ты у нас главная. – Ты что, боишься? Надя энергично помотала головой: – Нет. Но первой я не хочу. – Чего это вдруг не хочешь? – Просто не хочу, – упрямо повторила Надя. – Я сразу после тебя. Ты же у нас президент. То есть всегда и во всем должна быть примером. Самой смелой должна быть. В ее словах звучала суровая правда, и Варя не стала спорить. Она еще раз потрогала лезвие кончиком пальца. – Я не буду, если ты не будешь, – предупредила она. – Мы вместе должны. В этом смысл. – Я буду, буду, – поторопилась ответить Надя. Обе, разглядывая маленькую опасную бритву на Вариной ладони, замолчали. – Варь, – окликнула Надя. – Ты что, серьезно? Зачем мы это, а? Глупо же, ведь глупо, признай. Больно ведь и вообще…. Мы и так ведь вроде дружим, и ссориться не собираемся, и никуда мы не уезжаем. Зачем тогда…. Я не понимаю. Мне кажется, это только в книжках красиво, а там же не по правде все. – Так мы же договаривались! – рассердилась Варя. – Договаривались, договаривались! А ты так легко от своего обещания отступаешься! Какой же ты мне друг после этого? Если даже такую ерунду сделать не можешь? Она, чуть не плача от разочарования, отвернулась к дереву. – Чухня ты, а не друг, – сказала Варя, рассматривая, как по стволу снуют муравьи. – Чего мне теперь с тобой…. Надино лицо порозовело от близости слез. – Друг я, – сказала упрямо Надя. – Вот чем хочешь могу поклясться. – Смертью мамы поклянись. – Нет, я так не буду. Варя равнодушно пожала плечами. – Я же вижу, что не друг, – горько сказала она. – Трындишь только. Ни в чем на тебя положиться нельзя. – Честное слово, друг! – Да что твое слово значит? Говоришь, честное слово, а сама? – А вот и значит, – почти плакала Надя. – Тогда где будем? – спросила Варя. – Палец или ладонь? – Я не знаю, – выдохнула Надя. – Палец больно. Когда кровь в поликлинике берут, еще как больно бывает. – Нам же совсем чуть-чуть надо. По одной капельке крови. Надя задумалась. – Бритва грязная, наверное, – предупредила она. – Тогда заражение крови может случиться или столбняк. У нас в саду прошлым летом один мужик на огороде порезался и умер весь скрюченный. Варя поплевала на бритву и протерла ее пальцами. – Ничего, – сказала она. – Подорожник приложим. – Здесь нет подорожников. – Трусиха. Сколько уже можно, а? Если ты мне не друг, то лучше так и скажи. Пальцы целее будут. Сквозь бледную листву карагача брызгалось первое летнее солнце, но без ветровки пока еще было зябко. Обе девочки, конечно, вышли гулять в футболках, как полагалось по календарю. Надя растирала руками замерзшие плечи, ее ладони были влажными и липкими. Когда она волновалась, то всегда начинала гладить себя по плечам и бедрам, медленно расчесывать пальцами волосы, обхватывать себя ладонями за талию – будто любуясь собой. Бабушка, увидев такое, ругалась: хорош красоваться. Надины губы дрожали. Она глаз поднять на Варю не могла. Облака плыли друг за другом вдогонку. Неподалеку стучали мячом, с балкона кричали неизвестную Аню, под окнами кто-то хором звал маму. Между гаражей угрем проскользнула трехцветная кошка. – Как думаешь, аттракционы в горсаду уже работают? – спросила Варя. – Давай сейчас сходим, посмотрим? – Мне все равно денег не дадут. У мамы получка десятого, если еще выдадут, ты же знаешь, как у нее. А я на веселые горки и на цепочную карусель хочу, – сказала Варя и почувствовала во рту приторный вкус сладкой ваты. – Варя, ну что ты, карусель же еще в прошлом году убрали. Она сломалась, там разбились мальчик и девочка. Девочка насмерть, а мальчик покалечился. Забыла эту историю? Нас с Ритой потом до конца лета вообще ни на какие карусели не пускали. – Карусель, карусель…., – пропела Варя. Прислонясь к прохладной шершавой коре, она рассматривала свои кеды. Они ей были самую чуточку, но малы, и прошлое дворовое лето потрепало их и истерзало. Прежде белые, они не отстирывались и приобрели пыльный серый цвет, а внутри навсегда поселился песок. Мама обещала купить новые, но Варя старые кеды уже заранее жалела. Вчера она нарисовала на них фломастером красные звезды, и ей казалось, что вышло здорово. Надя поймала ее взгляд и поняла, что страшно хочет наступить Варе на ногу – как бы нечаянно, но больно. – Ну так и что? – нетерпеливо спросила она, встряхнув волосами. – Куда идем? До парка догуляем? Тебя отпустят? Варя посмотрела на нее и стремительно полоснула лезвием по подушечке большого пальца. Она немедленно выронила лезвие, засунула палец в рот и, зажмурившись, затопала ногами. Изо всех сил старалась не закричать и не закричала, даже не застонала. – Все, – сказала Варя, смахивая слезы и показывая палец Наде. – Я все. Теперь твоя очередь. Сама она старалась не смотреть на порез и снова зажала его ладонью. Кровь не останавливалась. – Почти и не больно уже, – добавила она. – Раз и готово. Надя растерялась: – Варь, ты чего… Мы уже передумали. – Трусиха, — сказала Варя. – Нет, ты…