Невозможно. Она словно летит в пропасть и шанса спастись нет. — А как же ты? — шепнула она, вышло почти неслышно. — Пять месяцев… — Это лучший путь для меня, Дел, — сказал он. — По крайней мере, пять месяцев я могу быть с тобой счастлив, не от кого не бегать и не думать ни о чем. Ты думаешь, если я просто отпущу тебя, если позволю выйти за Рона, будет лучше? Да нахрена ж мне такая жизнь? Промучиться еще полтора года от угрызений совести и упущенных возможностей, постоянно понимая, что сам же испугался и теперь уже не вернуть. А потом тихо сдохнуть в одиночестве, на радость твоему дяде? Думаешь, лучше? Что-то непередаваемое в голосе… не злость, не страх, не отчаянье, а словно вой ветра в дымоходе и дребезжание стекол… И Адель поняла, что плачет. Слезы катятся по щекам. — Нет. Я не могу так, Йоан. Я не могу… Быть с тобой, и постоянно помнить, что скоро всему придет конец… что ты… Нет! — Хочешь, я сделаю, что ты забудешь? Свой сон, наш разговор. Мы убежим с тобой, и ты будешь честно думать, что скоро поедем в Мидас… Так будет проще. — Нет! — она едва не шарахнулась в сторону. — Нет, никогда! Я не хочу забывать! Он вздохнул. Подошел. Снова сел рядом с ней на пол, скрестив ноги. Его лицо было таким спокойным. — Тогда просто уезжай с Тавишем, Дел. Тебе будет хорошо там. Не бойся за брата, это грозит ему мелкими неприятностями, но ничего страшного, он разберется, большой мальчик уже, самостоятельный. Разногласия с дядей, но зато союз с Харалтами, Иннсами и Локхартами, если, конечно, он женится на Исбел. Ты хотела совет. Вот это как раз то, что я могу тебе посоветовать. Для тебя — спокойней и лучше всего. Пустота. Страшная пустота внутри. Адель до хруста стискивает пальцы. — Но неужели нет ни одного шанса? Никакого? Совсем никакого пути? — она говорила, но уже сама почти не верила. Он долго молчал, потом провел ладонью по лицу. Встал на ноги. Прошелся по палатке, туда-обратно, и снова. И снова сел рядом. Все это не давало ему покоя. — Не знаю, — сказал наконец, почти с отчаяньем. — Что-то есть, я вижу возможное будущее, просто удивительное. Не знаю, сколько лет спустя, наверно, больше двадцати. В этом будущем ты моя жена. Здесь, а не где-то в далеких краях. У нас взрослые дети. Старший, наверно, ровесник Тавиша, и такой же высоченный, как твой брат, но похож скорее на меня. Я вижу, как возвращаюсь из какой-то дальней поездки, а вы встречаете меня в поле, недалеко от Несбетта, — Йоан невольно улыбается, словно видя все это перед собой. — Ты такая же красивая, как и сейчас. Только немного седых волос, совсем чуть-чуть, мне даже нравится… Трое мальчишек и девочка, она первая с визгом бросается мне на шею… Он вдруг отворачивается, и снова поднимается ноги, принимается ходить. И это невыносимо. — Я не понимаю, Дел, — говорит он, голос чуть дрожит. — Нет ни одного пути, ведущего к такому будущему. Ни одного. Оно словно берется из ниоткуда. Так не бывает. Я не понимаю. Ни одной ниточки, ни одного намека. Так просто не может быть… Если бы я знал, что нужно сделать, чтобы это стало возможным… я готов на все… Но я не знаю. Словно стена. Ничего. Он скрипит зубами. Пальцы сжаты в кулак. Адель понимает, что замирает сердце. «Адель Бреннан, — так явственно слышит она, — вы обвиняетесь в том, что без специального разрешения воспользовались силой времени, создав временную петлю, что повлекло за собой глобальные изменения…» Адель Бреннан… Там, в том сне рука Йоана касается ее плеча. «Не бойся. Все будет хорошо, Дел». Она его жена. Его, а не Рона. Адель Бреннан. Йоан возвращается в Несбетт, и они встречают его у ворот потому, что он король. Он же домой возвращается. Ниточка есть. Нужно только найти и ухватиться. 22. Песни у костра Палатка Йоана сгорела. Следующей ночью. Когда Адель прибежала, вместе со всеми, уже потушили. Шум, крики, кругом народ… Йоан сидел рядом на своем сундуке, без рубашки и босиком… один сапог рядом. Второй, видимо, он найти не успел, а теперь уже поздно. Розовая полоска ожога на плече. «Не подходи, — услышала Адель в голове голос Йоана. — Сейчас совсем лучше не подходи ко мне, Дел. Не обижайся. Не при всех». Она понимала, и обижаться уж точно не собиралась. Только волновалась за него. Видела потом, как к Йоану подошел король, они вместе ушли в королевский шатер. Тавиш увел Адель спать. Потом говорили — искра от костра попала, такое случается… давно не случалось, правда, мало кто помнит, но… бывает же. Осталось еще полтора дня и ночь до Леруика. Тавиш не отходил ни на шаг. Теперь особенно. Не подпускал никого. Адель даже казалось, он и ночами почти не спит, но осталось совсем немного… Дядя несколько раз пытался подойти поговорить с Адель, непременно наедине. Но Тавиш очень жестко сказал, что только в его присутствии. Он ее брат, опекун, мормэр Уинка, и вообще, если речь идет о статусе, то вполне имеет право дядю лесом послать. Дядя, конечно пытался настаивать, и даже буркнул что-то, вроде: «такой сопляк не имеет права указывать мне! Ты забыл кто я?» На что Тавиш неожиданно рявкнул, что «указывать мне имеет право только король. А твое сраное герцогство я хоть завтра перекуплю со всеми потрохами и сровняю с землей. Пошел вон!» И дядя неожиданно ушел, хоть и, без сомнений, затаил злобу. «Может, не надо было так?» — попыталась было Адель. «Надо», — холодно сказал Тавиш. «Либо ты заставляешь с собой считаться, либо пляшешь под чужую дудку. Есть случаи, когда на грубость — только грубостью. Ангус знает, что я действительно способен сделать то, о чем говорю». Тавиш способен. Уинк — самая богатая провинция Олгершира. Деньги, связи отца… и мертвая деловая хватка Тандри, как же без этого, это в крови. Тавиш всегда был в курсе всех дел, наверно, лет с десяти, отец брал его с собой во все поездки, на все приемы. Глядя на брата в такие минуты, Адель сама начинала его немного бояться. Он вдруг становился словно старше лет на десять, внушительнее. Менялся голос и даже взгляд. Не мальчишка, но суровый взрослый мужчина, привыкший получать свое. А потом, поздно вечером, они сидели у костра, и Тавиш пел песни, играя на лютне. Для Исбел. Она, конечно, тоже была вместе с братом, сидели все вчетвером. И Тавиш пел лиричные древние баллады о любви, торжественные — о богах и великих героях, а потом снова о любви. Невероятно проникновенно. Его голос, глубокий и чистый, стремился ввысь и к самому сердцу, не оставляя равнодушным никого. Вокруг уже собрались слушатели. Адель никогда не думала, что он так поет. Никогда не слышала. Нет, конечно, их учили в детстве, но Тавиш всегда норовил улизнуть. Война и математика интересовали его больше, чем музыка и танцы. Исбел сидела, не проронив ни слова, но ее глаза блестели так красноречиво. Доунан откровенно скучал. — А можешь что-нибудь повеселее? — попросил он, наконец. Тогда Тавиш спел «Следка-дракон», о морском драконе по имени Следка, который поспорил с капитаном быстроходного корабля, что облетит вокруг всего света быстрее, чем тот доплывет до противоположного берега. Исбел весело смеялась. — Не, это детская песня, — фыркнул Дон. — Давай что-нибудь нормальное. Тавиш предположил было, что все «нормальное», очевидно, не стоит петь в присутствии дам. Охотничью «Белый снег» он забраковал сразу, «Вереск цветет для тебя» — тоже. Про «Выше огня» даже слушать не стал. — Да что же такое! — Дон озадаченно тер подбородок. — Поешь ты хорошо, а спеть ничего не можешь. А «Ласточка моя» — знаешь? Про горбатую бабу и про любовь. Там ничего такого, хорошая песня! Тавиш усомнился, что совсем ничего. Тогда они вместе вспомнили первый куплет, потом второй… — Нормально, пой уже! — потребовал Дон. — Если вдруг и попадется какое-то слово, так ты пропусти. Уж очень ее люблю. Тавиш сдался. Первый куплет действительно оказался хорош, и второй тоже, но в третьем он, хмыкнув, пропустил, пару слов. А вот четвертый совсем не задался. Тавишу удавалось одно слово из трех, да и то невнятно. — И пусть она горбата слегка, но дырка у ней что надо! — неожиданным басом подтвердил Йоан из-за спины. — Эх! Ласточка моя! Адель и не видела, когда он подошел. Тавиш от неожиданности чуть не порвал струну. — Ты поаккуратнее там, — усмехнулся он. — Потише. Дон заржал в голос. — Я поаккуратнее? — Йоан удивился, шагнул ближе. — Это же ты такие песни поешь. — Я пропускаю, — Тавиш весело улыбался. — Может, споешь что-нибудь сам? — Не могу, голос сорвал. Таш, мне с тобой поговорить надо. Пару слов, буквально.