– Позже, – произнес Катчер и пошел помогать своей жене. Блеск металла в уличном свете привлек мое внимание, и я оглянулась. Вперед шла женщина, держа в руке разделочный нож. На ней были пижамные штаны и изношенные тапочки, и я готова была поспорить, что нож был взят с ее кухни. Какой бы неведанный мотив ни двигал ими, она, вероятно, вышла прямо из своего дома и направлялась прямиком в ад. Ее волосы были короткими и кудрявыми, глаза дикие и испуганные. Она одной рукой держала нож, а другой била себя в висок. – Уберите их из моей головы! – Я не могу тебе помочь, – ответила я, протягивая руку, в то же время не сводя глаз с ножа и его ширины, плоского лезвия с рисунком, похожим на сплавление цветных металлов. Если бы о нем хорошо заботились, то он был бы острым и мог бы нанести серьезные увечья. – Ты не можешь! – закричала она, вкладывая столько энергии в звук, что ее тело согнулось под ее силой. – Они не остановятся! Я заставлю их прекратить! И их остановлю! Она прижала нож к своему горлу, и мое сердце, кажется, жалостливо остановилось. – Пожалуйста, не надо, – промолвила я, пытаясь вернуть к себе ее внимание. – Обещаю, я тебе помогу. Есть место, куда ты можешь пойти, где голос больше не будет тебя беспокоить. Это место, может, и включало в себя тюремную камеру и медикаментозную кому, но это было все, что я могла предложить на тот момент, по крайней мере, пока мы не узнаем больше. Она на мгновение остановилась, плечо подергивалось под ее ухом, и я видела искру надежды в ее глазах. Но это была маленькая искра, угасшая благодаря какому-то наваждению, поразившему ее сознание. Она схватила клок своих волос и согнулась в талии, словно голос имел какой-то вес и тянул ее к земле. Она кричала и топала ногами в очевидном расстройстве, и когда она снова подняла свой взгляд, в ее глазах было ужасное отчаяние. – Это не закончится. Это не заканчивается. Одно и то же весь день, каждый день, и ты ничего не можешь с этим сделать, и я тоже не могу. Это не прекращается. Это не прекращается! Она перехватила нож так, чтобы лезвие указывало на нее, в ее глазах появилась новая мрачная решимость. – Нет! – произнесла я и побежала вперед, но было слишком поздно. Она погрузила нож в свой живот, темная кровь окрасила ее фартук. Пальцы, все еще обернутые вокруг лезвия, стали темно-красными, когда она упала на колени, широко раскрыв глаза. Она посмотрела вниз, ее глаза наполнились ужасом, и начала дрожать. – Мне не помешала бы помощь! – крикнула я и увернулась. Она отдернула руку и начала отбиваться от меня. Я схватила ее за скользкое запястье и обхватила свободной рукой ту, в которой все еще был нож. Нельзя было сказать, что она проткнула, и если вытащить нож, не станет ли ситуация еще хуже. Малик опустился на колени рядом со мной. – Делай то, что делаешь, – сказал он и снял свой пиджак. – Держи руку на ноже. Я придавлю. Я просто кивнула, поскольку была занята, пытаясь не дать женщине поцарапать меня. Она все еще кричала; ее план убрать голос в голове, доставив себе безжалостное количество боли, явно не работал. Малик обернул пиджак вокруг ножа под нашими сомкнутыми руками и крепко прижал. Женщина закричала от боли, отчего больше помешанных голов повернулось в нашу сторону. Просвистел голубой шар, отбрасывая искры, пока пролетал мимо, как бенгальский огонь не соответствующий сезону. Я подняла глаза, наблюдая, как он несется к молодому человеку лет двадцати с небольшим в спортивных шортах и тапочках для душа, ковыляющего вперед, он обхватил голову руками, словно пытался вырвать зло. Он шарахнулся на тротуар так же, как и первый мужчина. – Мерит, – произнес Малик. Я оглянулась и увидела, что он кивает на мою юбку. – Вот дерьмо, – пробормотала я и начала хлопать по искрам, которые проедали шелк. Но мне руки нужны были для другого… – Я помогу, – сказал Амит, хлопая по искрам рукой. Он сдул пепел, похлопал еще, чтобы просто быть уверенным, а затем оглянулся на женщину, истекающую кровью на земле перед нами. На его лице были потеки крови. – У Дома Кадогана своеобразный способ веселиться, – проговорил он. Я посмотрела на свои руки, покрытые кровью и обхватывающие такой же окровавленный нож, молясь Богу, чтобы не потерять женщину, которую я не смогла спасти. – Ага. Я бы сказала, это прекрасно описывает ситуацию. *** Сначала прибыли машины скорой помощи, в нашем направлении ревели сирены, вспыхивали мигалки. Катчер подвел к нам медиков, и они занялись стабилизированием женщины, доставив к карете скорой помощи. Должно быть, они имели опыт работы в чрезвычайных ситуациях, поскольку даже не вздрогнули при виде хаоса или людей на земле. – Держите ее под охраной и привяжите к кровати, – сказал Катчер о женщине с ножом. – Она сама с собой это сделала. – Суицидница? – спросил один из медиков, перекрестившись в процессе, возложив два пальца на лоб, на живот, на левое плечо и на правое. – Не совсем, – ответил Катчер. – Но у нас сейчас нет времени объяснять. Омбудсмен свяжется с вами. Они кивнули, погрузили ее повезли в больницу с вновь заревевшими сиренами. Один из медиков предложил мне бутылку воды, и я смыла со своих рук большую часть крови. Этан подошел ко мне и осмотрел меня, а я сделала то же самое с ним. Конечности все еще на месте. Грязный и вымазанный в крови, как и я, но в целом невредимый. – Я в порядке, – произнесла я, предвосхищая вопрос. – А ты? Он кивнул и посмотрел вниз на свою теперь уже незаправленную рубашку и порванные брюки. – Улицы Чикаго в грязи. Не рекомендую валяться на них. Я посмотрела вниз. Я лишилась рукава, кружево на подоле моего платья было разорвано в клочья, а переднюю часть покрывала кровь безобразными ярко-красными потеками. – Да, моему платью хана. Он поглядел вниз на него. – Ты и одежда. По крайней мере, свадьба уже закончилась. Я побледнела, когда поняла, что будет дальше. Мне придется забрать платье в Дом, где Элен, несомненно, его увидит. Я практически чувствовала, как набирает обороты нотация, формируется приговор, как облако над нами, и неважно, что за эту чертову вещь я заплатила сама. – Элен, – проговорила я, глядя на него и наблюдая, как его глаза озаряются пониманием. Его взгляд стал непреклонным. – Мы уезжаем. Наши чемоданы уже в отеле. Мы просто заедем и уедем, и она никогда не узнает, что с ним стало. Пока десятки прохожих с мобильниками и репортеры с камерами – все они находились за пределами наспех повешенной оградительной ленты – не поделятся своими снимками с миром. – Для этого слишком поздно, – сказала я и оглянулась на побоище, которому мы сегодня помогли разыграться. Там было больше людей, чем сверхъестественных, но у нас было больше силы и больше огневой мощи, в прямом и переносном смысле. Кого-то вырубили, кто-то еще корчился, а кто-то был привязан к велосипедной стойке брошенными галстуками-бабочками. Больше десятка людей лежали ничком на земле, в то время как мы стояли над ними, запачканные кровью и в разорванной одежде – людей, подвергшихся какому-то психическому расстройству, которое мы обнаружили у вампира в Доме Кадогана. – Это был не только Уинстон, – сказала я. – Да, – ответил Этан. – Это был не только Уинстон. И нам нужно узнать почему и как. Помимо людей на земле, горели два мусорных бака, посылая в воздух запах горящего пластика и мусора. На бетоне в лужу собралась кровь, отражая синие и красные огни патрульных машин. Когда из патрульных машин вышли четыре офицера в форме, мы инстинктивно подняли руки. Но по свадебным нарядом это выглядело так, будто мы устроили шведский стол в этом квартале. Мой дедушка и Джефф подбежали к нам из библиотеки, оба все еще в своих чистых костюмах. Мой дедушка вытащил свое удостоверение. – Я Омбудсмен, – произнес он. – Все виновники на земле. А они не давали им поубивать друг друга. Мы дали полицейским минутку, чтобы сориентироваться, засунуть в кобуру свое оружие, а офицер в это время пробивал личность моего дедушки. – О, Мерит, – произнесла Мэллори, присоединившись к нам. – Твое платье. – Знаю. Твое не намного лучше. – На бледно-зеленом кружеве были небольшие круговые подпалины и безобразные красные пятна. Она поглядела вниз. – О, да. Немного подпалилась во время той последней бомбежки. Полагаю, мне не удастся превратить его в коктейльное платье. – А я думаю, что больше не пойду под венец. – Не то, чтобы я хотела повторить этот вечер. Ну, или во всяком случае его последнюю часть. К нам подошел детектив в сопровождении моего дедушки, у него на шее висел значок на цепочке. У него было бледное, измученное лицо, коротко подстриженные седые волосы и костюм, который был безупречно подогнан, от остроконечных отворотов до тонких полосок и нагрудного платка. Я бы не удивилась, увидев гетры под отворотами брюк. – Один мертв, двенадцать получили ранения разной степени тяжести, – сообщил дедушка. Кареты скорой помощи до сих пор приезжали и уезжали с места происшествия, увозя в ближайшие больницы людей, которые были частью скопища. – Я детектив Пуласки, – представился детектив, взяв в руку блокнот. – Кто хочет начать? – Мы оказались случайно в это вовлеченными, – сказал Этан. – Мы делали свадебные фотографии, свернули за угол, и там были они. Дрались и твердили про наваждение. Глаза моего дедушки расширились, и он посмотрел на меня. Я кивнула на невысказанный вопрос. – Та же история, что с Уинстоном. Они впали в панику и были напуганы, и они слышали крики. И из-за этого, по какой-то причине, они проявляют насилие.